Наринэ Карапетян

Наринэ Карапетян

Четвёртое измерение № 18 (438) от 21 июня 2018 года

Для чуда не нужны слова

Рождественский вертеп

 

Молебен перед Рождеством

К концу подходит в старом храме.

Хлебнув морозцу, прихожане

Протаптывают путь гуськом,

И снег скрипит под сапогами.

 

Прозрачная синеет мгла,

И вертикалью колокольни

Мир дольний устремился в горний,

И снеговая тьма легла

На городской район окольный.

 

Но у ограды – там, где ель

Доверчиво топорщит лапы,

Их озаряет снизу слабый

Свет – золотая канитель

Прошила снежные ухабы.

 

Массивных дюжина свечей

К вертепу путника приводят,

Их отблеск на пещерном своде

Тем необычней и бойчей,

Чем ближе дело к непогоде.

 

Но как бы вьюга ни мела,

Не одолеют ее рати

Вертеп – обитель Благодати,

Земля который принесла,

Чтобы родился в нем Создатель.

 

И Богородица, Свой лик

Склонив над царственным Младенцем,

Глядит – не может наглядеться,

Он всех печали утолит

И радостью наполнит сердце.

 

К Нему приводит пастухов

Сонм ангелов с полей безлюдных –

И пешешествуют верблюды

Под понуканье трёх волхвов,

Звездой ведомых в край Иуды.

 

…Вокруг столпилась детвора,

И взрослых выстроился ярус,

А снег искрился, как стеклярус,

И золотая мишура

На ветках ели колыхалась.

 

Для чуда не нужны слова,

Оно в кружении снежинок

Являет неопровержимо:

Христова истина жива

И с Богом связь нерасторжима.

 

И льется в души через край

Мир, что течет в небесных реках –

Врачует Всемогущий Лекарь

И шлет на крыльях снежных стай

Благоволенье в человеках.

 

Все там же

 

Выцветший, повылезший местами

кресла плюш. Погашены огни.

Дождь в окно хлестать не перестанет –

водосток, как колокол, гремит.

Не помять негнущуюся память,

не забросить в кофр на антресоль...

Старческими, в лепке жил, руками

закрывает бледное лицо.

Разведи ладони: тёплый, чайный

из-под абажура льётся свет.

Зеленеет кресла плюш. Венчает

ваза из стекла резной буфет.

Мама собирает угощенье,

ждёт отца со службы.

Коридор,

удесятеряя, гонит в щели

ног нестройный топот,

частокол

долетевших фраз.

Толчком и настежь

распахнулась, зашатавшись, дверь.

(С мига, уничтожившего счастье,

слез не знала. И не ждёт теперь).

 

Все перевернули, изымали

письма, фотографии с детьми...

Девочка с глазами из эмали

смотрит вслед.

А водосток гремит.

 

Весенний этюд

 

Небесная чересполосица –

жемчужный, серый, голубой –

неуловимо соотносится

с гобоем, флейтой и трубой.

 

Не дорожа пастельной краскою,

замешенной на серебре,

творил в стилистике Саврасова

необязательный апрель.

 

А звуки разлетались стаями,

переплетясь на все лады...

И были зрители случайные –

лишь чёрный столб да белый дым.

 

Прогулка по Питеру

 

Volando

Мимолетно, быстро

 

Мы идём –

восьмыми и шестнадцатыми

по нотным станам мостов.

Окоём!

Посмотрите, братцы мои,

на широкий невский простор!

 

Ледоход.

Солнечными запалами

плавится унынья сургуч.

И поёт

на шпиле Петропавловки

скрипичный ангельский ключ.

 

А потом

басами паровозными

провожал Московский вокзал.

И никто

ни стихами, ни прозою

городу «прости» не сказал.

 

Годы шли,

напрягали нервы мы,

бились и винили судьбу.

А в тиши

музыкой Глиэровой

наплывал во сне Петербург.

 

Вот опять

по знакомой улице –

Кронверк, Петропавловский вал.

Торопясь,

небо грозно хмурится –

видно, город нас не узнал.

 

Будет шпиль

с облаками спор вести,

как бы хор их ни был могуч,

и кропит

кантилена мороси

скрипичный ангельский ключ.

 

Но мы идём –

восьмыми и шестнадцатыми

по нотным станам мостов…

 

На остановке

 

Зимний город подчёркнуто отстранён

от своих застуженных постояльцев.

Темнота драпирует углы, что днём

выдают новодельность домов-палаццо.

 

В гаражах-подземельях – хендай, порше,

в телевизорах – микс из чужого трэша.

И пора посетителей гнать взашей

разомлевшим от двух мелодрам консьержкам.

 

Остановка у сквера. Фонарь. Рюкзак

за спиной у мужчины. «Соль с перцем» – ёжик.

– Вы давно уже ждёте? – Да с полчаса.

Закурить не найдётся? – Конечно, можно.

 

Достаёт сигареты. Другой берет

(отставник – по осанке видать – армеец):

– Год как бросил. От дочки. Да с них, дурёх...

– Что, не греет у зятя камин? – Не греет.

 

Несогласная спичка сточила бок,

огонёк по-пасхальному ярко пышет.

Затянулись. – Отсюда? – Помилуй Бог!

Из-за сына пришёл столковаться с бывшей.

 

Помолчали. Какой подойдёт вердикт?

– О, маршрутка! А вы? Не до этих станций?

Ну, спасибо за все. – Бывай, командир! –

И составил «V«из дрожащих пальцев.

 

Покинутый город

 

Мачу-Пикчу моих забубённых лет,

обгоревших, как в топке поэма. Память

ещё может из дат воссоздать скелет,

только плотью чувств его не обрамить.

 

Не в Неву или Лету, не в добрый час

силуэты людей, чей привет мне дорог,

по безделице в общем-то отлучась,

ускользнули, забвенью предали город.

 

Обнуляется в сумерки счётчик дней,

но душа как была, так и есть бездомна,

и трясётся от каменных пар ступней,

расправляет фронтоны свои Коломна.

 

Воротить ли из тьмы молодую рать? –

стоит только, ломая замки запретов,

распустить узелок, что смогли связать

два канала – Крюков и Грибоедов,

 

стоит выгнать наружу болотный дух,

беглецов заковавший в тоски вериги –

и они избавленье и кров найдут

на страницах ещё не зачатой книги.

 

запах ночи

 

Летний месяц, янтарный, двурогий,

сквозь деревья мне светит в окно,

протянулись корявые ветки –

ухватить, удержать. Пеленой

опускается вровень

терпкий –

где-то вровень с моим этажом

терпкий ветер ночной. Этуалью

в варьете меж небесных светил

выделяется – Сириус(?). Дальний

самолёт выполняет прыжок –

лети!

Не сказать, что тебя не хватает –

как то: голоса, рук, головы…

Все уже просквозило – мимо

сигаретным огнём бортовым,

но у запаха ночи хвоста нет –

дыма…

 

* * *

 

Перевеснуем, брат? Переосенним?

К чему зиме глагольная поблажка?

Её пора не лишена веселья,

забав простых, и пития, и брашна.

 

Слепит глаза нечастый гость от солнца,

и лепит бабу детвора – рассеян

привычный сплин нелепостью пропорций,

и от мороза голова яснее.

 

А что темнеет все вокруг – не горе.

Две стороны у одного решенья:

и чем кидаться головою в прорубь –

сойди, покаясь, в иордань крещенья.