Ната Вукувич

Ната Вукувич

Все стихи Наты Вукувич

Home video

 

Так вот однажды решаешь: «нет, не со мной – с другим
Это всё случилось», а память остра как нож и тонка как волос.
Смотришь старые записи, видишь его живым,
На дюжину сердцебиений теряешь голос.

И реальность вновь обретает краски, наполненная его
Присутствием, вот он дразнит пса, грунтует холсты, смеётся.
И кажется: не было, не было ничего,
Просто вышел за сигаретами, через десять минут вернётся.

 

ICQ

 

Пользуясь случаем, передаю привет,
Сеть в моем ведении, покуда ребенок спит,
Чем занимаюсь? мужу варю обед,
Нет, не все время: с двенадцати до шести.

Новости? Прямо скажу – не слишком.
Всё своим чередом, жизнь не белее сажи.
Тут звонили на днях, обещают книжку.
Издадут, наверное, если отсыплю башлей.

Как у меня со временем? да никак.
Я – домохозяйка, на всякий случай, мотай на ус.
Нет, мне гордиться нечем, мой муж – дурак,
А для полноты картины – подлец и трус.

Успокойся, шучу! ох, умереть ни встать!
У меня с развлекухой туго, не сатаней!
Вот, сижу на диете, возвращаю былую стать,
Не ем сладкого и мучного, хожу в бассейн.

А в общем и целом, я изменилась мало,
Всё та же привычка фунтами мерить лихо,
А во сне почему-то мне видятся аэропланы,
Узкоколейка и заросли облепихи.

Так и живу. Бога гневить негоже.
Жаль, что весна не думает начинаться.
И ведь не топят...
А знаешь, ты снишься тоже,
Чаще под утро, когда пора просыпаться.

 

 

 

Редкая птица до чего-то там долетит –

До середины Яузы, Рейна, Буга.

Ад, это не топка, в которой смола кипит,

Ад, это двое, не любящие друг друга.

 

Тихая заводь, ни холодно, ни тепло,

Сами, поди, задуматься не успели,

Как это их угораздило до сих пор

По утрам просыпаться в одной постели.

 

Сталкиваться в прихожей, отыскивая рукава,

В полутьме коридора поспешно греметь ключами,

Несколько раз в неделю тратиться на слова

Разбавляя дежурные смс-ки пустым «скучаю».

 

А когда они засыпают спина к спине,

После всех не сделанных и на четверть попыток уйти из круга,

Им снится другая жизнь, жизнь в которой не

Будет места и времени им повстречать друг друга.

 

Баллада о Галатее

 

1.


В снежной глазури январь коротает город,
Шпиль храмовой колокольни торчит, как свеча из торта.
Зябко друг к другу жмутся домов когорты.
У домов  ни души, ни голубя – адский холод.

Оттого ли, что быт угрюм, а вид из окна невзрачен,
Скуден бюджет, и быть одному постыло.
Ненавистен казенный угол и жизнь собачья.
Он слепил Галатею, как принято петь: «из того, что было». 
 

2.


А  не было под рукой ни гипса ему, ни мрамора,
Только соседка – бухгалтерша из Иваново. 
 

3.


Уж она  из него на раз вышибала искру,
При взрывном темпераменте быть ли иной беседе?
Что ни день, занимался  в квартирке дым коромыслом,
К вящей радости участкового и соседей.

Там и зима догорела последней спичкой,
Слякотный март сулил любовные дивиденды.
Возвращаясь с работы она попала под электричку,
А в таких делах не случается хэппи эндов.

Теперь глотай анальгетики, тосты бубни невнятно,
На грошовой тризне. Суетись, выправляй ограду.
Тщетно просить богов Галатею вернуть обратно,
Сам столько раз твердил: «мне другую надо». 
 

4.


Но видать, он на деле-то был не промах,
Когда подыссякли ресурсы залить тоску,
Одолжил деньжат по соседям, друзьям,  знакомым,
И прямиком в гранитную мастерскую.

Полчаса ушло разъяснить мастерам задачу,
Пять минут на то, чтобы «обмыть» идею.
Скульптор, пропив аванс и гонорар в придачу,
Изваял ему  к осени новую Галатею.

Вышло на славу, да много ли проку в камне?
Ни подогреет борщ, ни разделит ложа.
Ребятишек не народит тебе и подавно,
Только и радости, что говорить не может. 
 

5.


Поздняя осень зябким дождем сочится,
Ночь беззвёздна, облачна и чиста.
Только белеют мраморные ключицы,
Чуть правей покосившегося креста. 
 

Эпилог
 

А в воображенье моросило:
Из гранита, будто бы с помоста,
Спрыгнет она ножками босыми,
В слякоть подмосковного погоста… 

 


Поэтическая викторина

Герда

 

Ночь дряхлеет под утро, как ее ни лечи
Вот уже и рассвет, заскорузл, что твоя клеёнка.
Герда выходит из скайпа, прикуривает от свечи,
В полутьме нащупывает ребёнка.

Холодно, зубом на зуб не попадёшь,
Потепление обещали в конце недели
Позапрошлой.«Надо же, как похож», –

думает Герда,
Досадливо морщась, отходит от колыбели.

А память настойчиво дразнит улыбчивым пареньком,
Чем его сердце стало – ледышкою, снежным комом?
Герда сбегает по лестнице в лавку за молоком,
Флаги пелёнок реют по-над балконом.

 

Давид

 

1.

 

Смерти нет, говорит Давид.

Пляж безлюден, сонно прибой шумит,

И акация серебрится.

 

По небу разливается солнечная нуга.

Море грызёт жарой спалённые берега.

 

Смерти нет, говорит Давид

И целует меня в ключицы.

 

2.

 

Смерти нет, откликаюсь я.

Сто крат теплее медового янтаря

Птичий взор Давида.

 

Мну губами травинку, любуюсь царственной головой.

Кровь Давида древнее, чем гравий под узкой его стопой.

Длиннопала породистая ладонь,

Как из бронзы отлита.

 

3.

 

И кажется, что ни нам, ни лету конца не будет,

Солнце блином пасхальным лениво шкворчит на блюде

Плоского небосвода.

 

В пепле выгоревших волос – кристаллики соляные.

И смеётся Давид: «Погляди, мы совсем седые,

Будто прожили сто тридцать лет и три года».

 

Куклы

 

1.


В рукаве судьба припрячет минутки,
На твой век их, вероятно, не хватит.
Только куклы Верка, Надька и Любка,
Как иконы в изголовье кровати, 
 

2.


Отголосками бесслёзного детства,
Беззаветной неусыпностью стражей.
Для тебя у них все сказки и песни,
Посторонним ни словечка не скажут.


3.


Треск иголок, треск родни, хоть  бы сутки
Тишины, а ещё лучше – пустыни.
Твои куклы Верка, Надька да Любка,
И другая ни к чему терапия. 
 

4.


Умирая не меняют привычек,
Коль порода чересчур человечья.
Смерть не знает запятых и кавычек,
Смерть всего лишь многоточие в вечность. 
 

5.


А рассвет  зимой особенно хрупок
Тихо кружатся снежинки-ежата…
Твои куклы Верка, Надька и Любка,
Не ищи себе других провожатых. 

 

Любовный дыбр

 

Предположим, ему двадцать два, и он увлечён химерой,

Графоманит в стол, колымит на автомойке.

Химера живёт двумя этажами выше, зовётся Верой –

Не чужда фри-лава, устраивает попойки.

Он не вхож в её будуар, не допущен к телу…

 

От тоски до творчества шаг известен,

И хоть мысли не продвигаются дальше её корсажа,

Он штампует сонеты, баллады, песни –

Всё на пользу любви, и корсаж – туда же.

 

Тоска обретает форму депрессии и запоев –

Рубаху отдаст последнюю бляди на бигуди.

Он ей «я ваш на веки» и всё такое,

Она «наберёшься опыта – приходи».

 

Я не знаю, как мне закончить сей грустный опус,

Брошу монетку, авось подскажет, как в прошлый раз –

Уложить бедолагу, с похмелия, под автобус,

Или тешить и дальше надеждою «может, даст»?

 

Майк

 

Майк, я надеюсь, ты жив и здравствуешь, что зима

Единственная причина ухода в сумрак.

Глаз голодает по ярким краскам, сойти с ума

Куда предпочтительней, чем сохранить рассудок,

А новогодне-рождественская кутерьма

Успевает, едва начавшись, взбесить до судорог.

 

Майк, у меня тяжеленная поступь, в сочетании с бараньим весом

Выглядит бестолковейше и нелепо,

Я хожу на вокзал, смотрю, как змеятся рельсы,

Как в проводах запутывается небо,

Мимо снуют бродяги, беженцы, погорельцы,

Здесь, только представь себе, очереди за хлебом,

Здесь солнце похоже на бледный размытый круг,

Щуришься до слезы, чтоб из виду не терять,

Словно Господь роняет тебя из рук,

А потом подхватывает опять.

 

 

Мама

 

Мама дремлет над книгой. Недопитое молоко,

Уступив детективным страстям, остывает в кружке,

Дочь объявится за полночь, пропахшая табаком,

На вопрос: «где была?» готовая врать: «у подружки».

 

Долговязая школьница –

Не по сезону плащ, не по стилю туфли –

Бегло посмотрит в зеркало,

Бросит сквозь зубы: «привет, ты как?»

 

Мама дремлет на кухне, у мамы – рак.

 

Маша Че

 

Машенька учит испанский, бредит Кубой.
Фиделем, Геварой, зачитывается Нерудой,
Носит шляпу, кожаный плащ, на плече –

Рюкзак из дерюги. Друзья зовут её Маша Че.

Маша Че работает сутки-трое, снимает угол,
Пять минут на автобусе, десять – пешком до станции.
Всем говорит, что замужем, просто не носит кольца на пальце.
Любит хороший виски, матэ, раритетных кукол –

Всё скупает в количестве, живёт на то, что останется.

Маша не любит зиму, метели, холод,
Нервы её с декабря по март – оголённый провод.
Маша приходит домой к полуночи, открывает ноут.

Маша пишет: «Боб, у меня есть машина, собака, дети –

Мал мала по лавкам, уже на подходе третий.
У меня есть дом, и соснам вокруг него нет числа,
А ты, хоть и Роберт, но смахиваешь на козла.

Все мы – слегка Иуды и этим схожи,
И от того что ни ты, ни я ни черта не можем
С этим справиться, в минуты, когда смиримся,
Признаёмся, что даже и не стремимся.

И прежде чем в этом мессидже ставить точку,
Скажу, что Москва красива под снегом, ночью.
А лучшее party – в компании с зеркалом, при свече.
До свидания Роберт. Без уважения. Маша Че».

 

Письмо второе

 

А всё-таки жалко, Джонни, что нам за тридцать.

Жизнь с каждым годом идёт на убыль, куда уж хуже?

И такая порой тоска, что хочется удавиться,

А тот, кого видишь в зеркале, с ходу внушает ужас.

 

Надобно думать о «вечном», но думаешь о катафалке.

Истово просишь о «безболезненной, не постыдной».

Встретишь Мэри, передавай привет от Наталки,

Скажи, что все гуд, дом – полная чаша, краев не видно.

 

Сим завершаю мессижд. Твоя навеки.

Будешь в Москве – звони, не теряйся боле…

Знать бы, Джонни, кто нам закроет веки

В час, когда мы простимся с земной юдолью.

 

Письмо первое

 

1.

 

Здравствуй. В нашем маленьком королевстве,

Как всегда, пожар с наводнением в бардаке.

У сестры, что ни тема, то о потере девства,

Она, вероятно, больная с детства.

Младший брат совершенствует рукомесло

И татуировку на кулаке.

 

У маман вояж – на днях отбыла в загранку,

И рулить семейством с неделю придётся мне.

Однозначно, спокойней было бы на войне –

Легче с гранатой в пасти залечь под танком.

Ненаглядный завел себе постоянку,

Нет, не работу, девку на стороне.

 

2.

 

Гороскоп сулит улучшение в личной жизни,

Денежную прибавку где-то в конце триместра,

Сосед из квартиры слева правит по тетке тризну,

А разведенка справа – опять невеста,

И как оно дальше сложится – неизвестно…

Доллар растёт, самолеты падают на отчизну…

 

3.

 

Ты меня не узнаешь, я в новой шкуре стройна и бoрза,

У меня на вые «Карден», а в ушах «Диор»,

В сумке «Космо», коньяк во фляжке, в заду заноза,

И с косметикой, если верить отзывам, перебор.

 

Это вовсе не hаppy end для ученой дуры.

Все, что ты мне пророчил, сбылось «на пять».

Я скучаю по драным джинсам, по перекурам,

По ночным поездкам «на поболтать».

 

4.

 

…И когда я смотрю в окно, я не узнаю пейзажа

Город выжат как виноградина. Поутру

Покидаю съёмную конуру

В ожидающей сноса пятиэтажке,

Бормоча: «Matrix has you, daddy,

Реальность – лажа».

Не тяни с ответом. With love from Russia

 

Письмо третье

 

    Джон отвечает в течение суток, коверкая русский слог:

    «У нас утро, спасибо, что помнишь меня, дружок».

 

И чуть ниже, курсивом, то ли цитата, то ли ссылка на чей-то блог:

 

И пока ты глядишься в зеркало, шепчешь тихонько: «Боже», –
Склеиваешь себя заново, приводишь в порядок рожу,
Думаешь о нём: «Встретится – изничтожу», –
Привыкаешь к холодным завтракам, свободе поёшь осанну,
Тихонечко умираешь с каждым днем понемножку…
Жизнь, она приколистка, всюду подставит ножку…

 

Ведь как ни обрастай мужьями, детьми, вещами,
Чемоданами, сумочками, плащами,
Как ни покрывайся кремами или прыщами,
Так и останешься, вот что странно,


Вечной девочкой, не приходится сомневаться…
В метрике пятьдесят, за душой пятнадцать…

 

Письмо четвёртое

 

Здравствуй, теперь мы страна терактов,

К сему прискорбнейшему из фактов

Мы, увязнув в дозированных неправдах,

Привыкаем, как вошь к окопу.

 

Я сама тебе часто писала в личку,

Жизнь в России дешевле сгоревшей спички.

Родня, озаботившись глобусом поприличней,

Предпочла Европу.

 

Говорят о чеченском следе и прочей мрази,

Каждый второй во всем обвиняет власти,

В блогах стабильно бушуют страсти

На предмет «кому выгодно» и «удобно».

 

Полиционеры трясут приезжих,

Последних, дарлинг, не стало меньше.

Власть оправдывается,

Впрочем, кто нынче верит власти и ей подобным?

 

Мои будни один сплошной понедельник,

Нехватка времени, места, денег.

Всей культурной программы – сосед-бездельник,

Лишний раз на действительность попенять.

 

Вызывал намедни мне неотложку –

С сердца как будто содрали кожу.

Ведь чем дольше живу, тем всё больше тошно,

От жизни, которую очень не хочется потерять.

 

Плацебо

 

Сергей, как и прежде, целует Наталью в губы,

Хотя между ними такая пропасть, что жизнь не в радость.

Их ежедневные встречи расписаны по минутам.

В зрачках её синева, а в его – усталость.

 

Что поделать, коль милому чуть за тридцать,

А тебе чуть-чуть под полтинник – настолько уже за сорок.

Только и остаётся что молодиться,

В фотошопе разглаживая морщины иглой курсора.

 

 

Полночь

 

Полночь, выход в другие пространства –

Созвездья теряют тела и грацию,

Луна уходит на реставрацию…

Значит, опять бессонница.

 

Квартира съёмная, район невыученный,

Сосед жене учиняет выволочку –

Громко, может, пойти на выручку,

Заодно, познакомиться?

 

Сквозняк настойчиво льнёт под кофточку,

Всё нараспашку – и дверь, и форточка.

В коридоре маячат чужие лодочки –

Плюс шесть узлов в ожиданье выноса.

 

Наблюдать казённый бардак наскучило,

Что здесь за драхму сойдёт по случаю?

Харон на стрёме, весло в уключине,

Похороните меня за плинтусом!

 

Незванный гость не милей татарина,

Кочуй по Москве и её окраинам,

Чужаком, нелегалом, бродягой, Каином –

Всем, что из иного теста.

 

Полночь. Небо искрит алмазами –

Символ примата души над разумом,

Живи себе, как у Христа за пазухой,

Не привыкая к месту.

 

Самолёт

 

Самолёт разбегается, забирает вверх

Илзе сглатывает: «Господи, не сегодня».

Весна постепенно сбрасывает кожу, плащёвку, мех,

Того и гляди, предстанет в одном исподнем.

 

Лето солнечным колобком прокатится по земле

Будут волки накормлены, овцы целы, а взятки – гладки…

Но пока самолёт болтается в облачном киселе.

И никому не известна судьба посадки.

 

Свастика

 

1.


Мама, что там по полю катится,
Словно паучок голенастенький?
Доченька, это свастика.


2.


У политиков рожи пресные,
Замминистра, что твой удавленник.
Где темнели бараки детские
Палачам бронзовеет памятник.

 
3.


Разом вспыхивают под сердцем,
Все майданеки и освенцимы,
Когда рыцарскими крестами
награждаются полицаи. 
 

4.


А за ними вослед, глядите-ка,
Чешут правнуки победителей,
Удалой салютуя «зигой»:
«Хайль, Россия!» 
 

5.


Мама, чьи там шуруют  лопасти
подле мясом набитой пасти?
Что мальчишка рисует фломастером?
Свастику. 
 

6.


Человечья память – девичья,
Монументы стирая в крошево,
Ты само себя облапошило,
Человечество! 
 

7.


Ловит частника молодуха,
Что серёжкою в мочке уха,
Кровожадно сверкает стразами?
Свастика.

……………………………………
Мама, что там дымит касторово,
Кровавит лёд?
Переписанная история
За сорок-какой-то год…

 

Софья

 

У Софьи была привычка разбрасывать вещи, не возвращать кассеты,

Петь, да так, чтоб звенели стекла, едва проснулась.

Софья мечтала писать романы, бродить по свету

И однажды ушла из дома и не вернулась.

 

Её ищут уже пять лет, но довольно вяло

Раз в триместр мелькнёт в сети озорное фото.

В то, что она жива, верит только мама,

Это теперь основная её работа.

 

В комнате Софьи по-прежнему беспорядок. Куртка,

Забытая на диване, часы, где стрелки застыли в извечном «восемь».

В прихожей от стен отваливается штукатурка

В город флешмобом приходит шестая осень.

 

И когда сумерки проливаются вязкой кисельной жижей,

На расхристанный подоконник, где пыльные куклы сбились стайкой,

Домовой скрипит половицами, шуршит корешками книжек –

Силится на свой лад разыскать хозяйку.

 

Станиславе

 

Это так, как будто на улице минус тридцать
И ты спишь в сугробе, готовая провалиться
В небытие. И тебе уже всё едино –

Замерзающим страсть как не хочется шевелиться.
На тебя оглядываются единицы,
Остальная масса бодро проходит мимо.

Наконец, какой-нибудь Вася Пупкин
Тянет тебя то за руку, то за юбку,
Тормошит: «Просыпайся давай уже!»

Ты его посылаешь из зябкой своей нирваны,
Обзываешь геем на букву «п», поминаешь маму,
Добавляя список характеристик на «б» и «ж».

Зеваки бубнят с подобающих колоколен:
«Она же бухая, оставь её, малoхольный,
Что ей будет, проспится, дойдет сама!»

А он горстями тебя вычерпывает из Леты,
С того света тащит тебя на этот,
Где беспредельничает зима.

 

Сумерки

 

Здравствуй, детка, мне нынче приснился занятный сон.

Значит так, Эдик Каллен, вампир, западает на Беллу Суон.

Опускаю подробности, дабы нам не зависнуть,

Она хочет его, он – её, но не в этом смысле.

 

Эдичка, хоть и мачо, но прежде – нежить:

Тут тебе и бессонница, и аппетит медвежий –

«Кушай супчик, детка, а то свернётся».

Разве что в гроб не надо сигать, лишь рассвет забрезжит.

Но и лишний раз несподручно торчать на солнце.

 

Всем известно, какая у них, упырей диета,        

Посему, что другому зазноба – ему котлета.

И Шекспиру не снилось таких страстей, что бурлят в неокрепших душах.

Девочка хочет трахаться, мальчик – кушать.

 

Фимбулвинтер

 

В «Речах Вафтруднира» («Старшая Эдда»)

и в «Младшей Эдде» упоминается

также трёхгодичная «великанская зима»

Фимбулвинтер (Фимбульвинтер), предшествующая Рагнарёку.

Википедия


1.


Парадокс – две минуты до лета, зима ни с места.
Из вещей отдаю предпочтение лыжной куртке.
Молодухи клянут погоду и в знак протеста,
Облачаются в мини-топы  и мини-юбки.

2.


Крестным ходом от церкви до площади и обратно,
Бродят грустные человечки с хоругвями и свечами.
Апокалипсис к нам подбирается аккуратно –

Нет горячей воды, электричество отключают.

3.


Притворившись седого дыма тончайшей струйкой,
Ангел парит над кружкой с густым глинтвейном…
Девочка-лето играет с зимой в бирюльки,
Не замечая, как Фенрир ревёт под дверью.