Натали
Верна

Ангел-хранитель

Твои тёплые пятки бодают во сне мою поясницу.

Два упрямых бычка не хотят в своё стойло.

Ты сползаешь ко мне под бочок,

И тогда тебе спится.

Тогда ты спокойна.

Засыпай-засыпай.

Из окна нашей спальни выходят созвездия,

Лава течёт с этажа на этаж.

Это ты представляешь –

Вулканы и бедствия,

Зыбкая мгла.

Вездесущие страхи стучатся,

Но Страж

У дверей,

И он молится лучше,

Чем я бы смогла.

О тебе.

О тебе.

В Музеоне

Полный карман шишек и одуванчиков.

Из резиновых гамаков и канатов свила гайно.

Сделала рыцарями двух мальчиков.

Гордые. За ними как за стеной.

Оседлала медного Носорожика.

Будто Алиса гналась за медным Кроликом.

Фейерверки тюльпанов трогала осторожненько.

Казалось, до сказки вот столечко.

Долго лежала рядом с младенцем Иисусом:

Тёплая против мрамора и металла.

Глядя на реку, была беспричинно грустной.

Устала.

Всё бегала, бегала и разбила колени.

Сказала, плитка во всём виновата.

Узнала названия всех растений.

Танцевала что-то своё на сцене.

Ловила наши смешные тени.

На обратной дороге уснула в коляске брата.

* * *

Взглядом боковым видится – звенит струна.

Воздух прорезается нотой ля.

Это ты открыла мне имена

Всего сущего, чем полнится земля.

Первые слова мои, звуки «ма»

Сложное, зовущее – вместе здесь.

Шестиэтажки старые растут в дома,

Достигающие крышами до небес.

Позовешь по имени на свой манер:

Только для тебя в нем жив суффикс «ус».

За стеной взросления воздух сер –

Кто-то его пробовал же на вкус.

Серое-спокойное, как песок.

Это здесь извергшийся был вулкан,

А теперь разглаживает лицо

Ветер мой соленый и океан.

Если смотреть прямо, то не звенит.

Это ты дала мне сюда прийти.

Сущее и важное моей земли

Истоками уходит к твоей груди.

Внук

Вошли, торжествуя, дети.

Рассказать, что родился третий.

Дед плакал.

Но улыбался шире.

Всё больше веточек в этом мире.

Древо исходит из солнечного сплетения –

Из его груди –

Поколение за поколением.

Полнится кровью Украины,

                                         Кубани,

                                                 Бурятии.

И хорошо, что мальчик.

Дело тут не в принятии,

Девочки тоже любимые. Но один этот звук

Заставляет нутро ликовать.

Внук.

Внук.

Внук.

* * *

Выросший след, удлинённый шаг,

Детству объявлен шах.

Следующий ход

Не произойдёт.

Партия просто скисла –

В ней не осталось смысла.

Первые, разные, равные,

С крыльями или травмами:

Игры для взрослых, не для детей,

Не запретишь им вперёд лететь,

Каждый коробочный самолёт

Взлетает на самом деле.

Хочется, чтобы они – вперёд,

А мы не постарели.

Выросший шаг, удлинённый след,

Первая тройка из детских лет,

Жизни круговорот.

Пусть твой коробочный самолёт

К счастью тебя несёт.

Забытое

Я больше не боюсь.

И Федя не боится.

В его подвале не растет мокрица,

Тревожно-влажная,

Забытая в семь лет.

Я рядом, когда засыпает Варя,

И вздрагивает телом, отворяя

Ту дверь, которой больше нет.

Шепчу: прости меня за страхи,

Не твои, не те.

И жду, что мне ответит,

Но только вздрагивают веки

В темноте.

* * *

Залив океана. Последние дни.

Кафе. У воды – столики.

А под водой проплывают они –

Рыбины-меланхолики.

Они здесь были всегда, а мы

Случайные посетители.

Плывут тунцы, акулы, сомы.

Рыбины-повелители.

Им все равно, что в их водах жизнь

Зачалась. Туда же канет.

Они плывут по течению вниз,

Но весь океан – в стакане.

Стакан на столике. Стол у воды.

За столиком – человек.

Протрёт салфеткой со рта следы:

«Пожалуйста, можно чек?»

Колыбельная

Мой сын занесён

Видит сон

Кругом

Снег наг и чист

Это честь

Его есть

Полный рот

И рад

С горки

Кувырк

Вык-вык

И привык

К рукам, груди

Вперёд гляди

Снег идёт

Сапожком

Топчи

Вдыхай

Апчи!

Баю-бай.

Скрипят саночки,

Спи-спи, сыночка.

У кота ли, у кота

Колыбель, да не та.

А для Феди для мово

Всё но-во.

Ловите

Дети бегают в щупальцах осьминогов

Алых, салатовых и аметистовых.

Поле – их сцена, им нужно совсем немного,

Чтоб побыть артистами.

Ветер уносит выше воздушных гадов,

Девочка вьётся следом на тонких нитях.

Как она будет падать?

Как будет падать?

Ловите...

* * *

Моё сердце тебя зовёт: тук-тук.

Просто иди за ним на звук.

Не забывай, как ды-шать.

Не отставай ни на шаг.

И мой голос тебе шепнёт: ч-ч,

Если что-то тебя вспугнёт в ночи.

Мои руки тебя тут как тут

Приласкают, возьмут, унесут.

И беда не беда, если спишь на мне.

Улыбаешься ангелам ты во сне.

Я дышу глубоко вдох-другой

Ты просто повторяй за мной.

Не забывай как ды-шать.

Не отставай ни на шаг.

* * *

На тебе очки и твой старый пиджак.

И прежде, чем окажешься в кадре,

Ты говоришь: «Отойди, а я сяду так».

Как скажете, падре.

Ты теперь почти что святой, ты – свят.

Родился заново в муках.

Омыла тебя с головы до пят,

Очистила наша разлука.

Вот ты сидишь: очки, пиджак,

Не хватает только сигары.

И того, кого можно к груди прижать.

Проще сказать – пары.

Пары глаз усталых и рук без дела,

Пары фраз ироничных – тебе под стать.

Этой парой когда-то я так хотела

Для тебя стать.

Колесишь по свету. Привет, Европа.

Отчего не идти вперёд,

Если больше тебя твоя Пенелопа

Не зовёт и не ждёт?..

На тебе очки и твой старый пиджак,

Он старее города Рима.

Ты говоришь: «Отойди, а я сяду так».

И кто-то мне незнакомый

Делает снимок.

Новенький мальчик

Мальчик, которому две недели,

Спит на моей постели –

Вместо подушки расплющив моё плечо.

Пух его чёлочка золотая.

Спит и не спит, молоко глотая –

В коконе червячок.

Новенький мальчик, почти не зрячий,

Губки скривил – это не иначе

Снится, как выплыл весь.

В мутном окне пузыря – навстречу,

Голову стиснул, поймали плечи,

Ноги –

И вот он здесь.

Где это «здесь» непонятно толком.

Мир из чего-то такого соткан –

Нужно его вдохнуть.

Холодно, ярко и очень громко.

Мальчик напуган, зажат и скомкан –

Но он находит грудь.

Слышится стук, этот стук тот самый,

Голос, пусть громче, но голос мамы.

И, наконец, покой.

Так и лежит уже две недели,

Здесь, на груди, будто на постели,

Новенький мальчик мой.

* * *

Пересохшее горло смачиваю слюной,

Потому что ты просишь: «Пой».

Ты приказываешь мне петь

И хрипеть.

Бог с тобой.

Я спою нашу песню. Я помню ещё слова.

Ещё варит тот котелок, что голова.

Несмотря на вино, и дым, и дурные сны –

Не пьяны.

Как там было сначала?

Трезвучие. Ре минор.

Даже странно: я подписала

Наш приговор.

Это не был несчастный случай

И не был бой.

Все подписано собственноручно,

Моей рукой.

И ты просишь меня беззвучно:

«Давай же, пой».

Я спою нашу песню. Я помню ещё мотив.

Там про то, как на острове Эя

(Когда прилив)

Всё мерещилась Одиссею его Итака.

Ты уходишь, не обернувшись и не простив.

Я сбиваюсь с такта.

* * *

Разорви старые страхи, и проступят пути и нити.

Отправляйся, мой Одиссей, я буду прясть и шить.

И, может быть, в полотне судьбоносных событий

Мне случится вдруг обнаружить твою золотую нить.

Я-старшая буду резать. Я-младшая буду прясть.

Я-средняя буду вечность заглядывать смерти в пасть.

Пути повернут на север – сошью для тебя перчатки.

Иди, ни о чём не думай, насколько хватает сил.

И в этом пути по снегу шагай уже без оглядки,

Пока не придёшь случайно к дереву Иггдрасиль.

Я-старшая буду прясть. Я-младшая буду резать

Я-средняя буду скручивать жизни земной отрезок.

Иди, ничего не бойся, сомненьями не объятый.

Пока не достанет время – мурашками по спине.

Пути повернут на север. Иди. И на день девятый…

Иди. И на год двадцатый вернёшься к своей жене.

Снежноягодник

1.

С дивана на кухне виден кусок гаража,

Видно, как в доме напротив все уснули.

Мой подбородок начнёт потихоньку дрожать:

Зубы сжимаю, я же здесь в карауле.

Патрулирую окна и жду машину.

Твои машины меняются, как просмотренные кассеты.

Я ищу ответ, я ищу причину.

Где ты?

Каждый звонок – будто удар током.

В ушах звенит до глухоты ненужность.

Просто снова скажи: привет, дока.

Ну же.

Давай смотреть «Маску» и «Чёрный плащ»,

Лопать баскин робинс с пеканом.

Патрулирую окна, и мой ритуальный плач

Слышен с балкона.

2.

Наша связь слабеет и меня настигает ужас,

Настигает ненужность.

И мне надо срочно сшить наши края.

Я тебя обнимаю тревожно, кожа к коже.

Ты говоришь: «Да я просто устал на работе.

Давай уже ужинать.

Чего, как психованная?»

3.

Если потереть, то в памяти возник

Снежноягодник.

Моя мама говорит,

Он ядовит.

Я иду домой пешком и сапожком

Я иду домой пешком и сапогом

со стелькой из овчины

Без причины

Эти ягоды топчу.

Потому что ещё с сада

Так надо.

Я и дочку так учу.

4.

Теперь ты – вóда.

Ты с восторгом ловишь жизнь за ворот.

Свобода

Так и хлещет, как ментос, брошенный в газировку,

Из твоих проявлений.

Ты так же ловко становишься на стул на колени.

Смотришь в окно с того же этажа,

Но тебе ничего не жаль.

В этом машин хороводе

Всегда есть наша.

Твой папа приходит, приходит, приходит.

Весёлый. Тёплый. Уставший.

Разный.

Но он здесь, и сразу

В коридоре кричит приветственно твой брат.

Ты летишь навстречу – бешеная, неосторожная.

Ну а мороженое

Нам принесёт «Самокат».

* * *

Ты поставил меня не на пьедестал – на сцену,

И направил прожектора свет.

Ничего, говоришь, не беда измена –

И измена тоже сюжет.

О сюжетах не спорят, как и о вкусах

(Ещё бы о них спорили).

Причеши немного и выкинь мусор –

Будут тебе истории.

Я стою на сцене на метр выше

Приходящих с третьим звонком.

По законам жанра у нас бы вышло,

Только если это ромком.

Все притихли в зале. И ты уселся

(Место восемь. Четвёртый ряд)

Ты хоть знаешь, что если не любят сердце,

То его отдают назад?

Брови поднял выше. Меня не слышно?

Или слышно аж чересчур?

Я не знаю даже, как это вышло,

Что любовь превратилась в сюр.

Я писала долго в блокнотах рваных,

Чтоб однажды ты все прочёл,

И узнал, что тебе не встречала равных,

Только равенство – ни при чём.

Но со сцены – раз уж подкинул случай –

Я стихи прочитать мастак.

Место восемь, четвёртый ряд, послушай –

Этот стих начинается так.

Ты поставил меня на сцену (вот мука!)

И направил прожектора свет.

Ничего, говоришь, не беда разлука –

И разлука тоже сюжет.

* * *

Усталость. Мятное, мягкое равнодушие.

Я знаю форму Вселенной. Она – квадратная.

Мы отчего-то помним одно лишь лучшее,

Давно прошедшее и уже безвозвратное.

Мы обречены в вечных поисках нового,

Сдирать, как кожу, людей дорогих и близких…

И каждый вход увешен подковами:

Удачный год. Давай опрокинем виски?

Гонка за новой парой глаз. Такая знакомая.

Постоянство приводит к оцепенению чувств и желаний.

Если что-то и было целым, то теперь всё сломано. 

Мы когда-нибудь счастливы станем? Конечно, станем. 

Всё временно. Ладони – плохая защита,

Ненадёжное укрытие для какой-то одной основы.

Если что-то и было целым, то теперь – разбито. 

Вот и новая дверь. Несомненно, подвешу подкову. 

* * *

Хочется локоны цвета тюльпанов –

Сияюще нежных и мягких, как тофу.

Не строить надежд, не продумывать планы,

Не ждать катастрофу.

Хочется лёгкости птичьей породы,

Весенних причуд, бесконечности мая,

Видеть Величие – через природу,

Но снег все не тает.

Хочется мятных и мятых рубашек,

Легких, льняных, на свету – так прозрачных.

Трепетных чувств, от касаний – мурашек.

Но будни – невзрачны.

Хочется вдруг – подросткового счастья,

С прошлой собой поменяться местами.

Солнцу подставить лицо и запястья,

Но солнце состарит.

Хочется локоны цвета маршмеллоу,

В парке пуститься плясать по-аллейно,

Быть бесшабашной, юной и смелой,

Но время линейно.

* * *

Человек выходит из тени.

У него широкие плечи и бедовая голова.

Он один на этой арене.

Он один на этой арене.

Он один на этой арене.

До того, как выпустят льва.

Эта схватка – не схватка даже.

Просто зубы вцепились в плеть.

Человек не промажет дважды.

Лев не станет его жалеть.

Это встреча двух равных рёвом,

Между ними и жизнь, и миг.

Человек обладает словом,

Лев в ответ извергает рык.

Лев не понял, что станет больно.

Человек… он давно привык.

На арене. Все время сольно:

Лишь мелькают то лев, то бык.

Человек на свои колени

Морду льва положил и ждёт.

Он один на этой арене.

Он один на этой арене.

Он один на этой арене.

И никто уже не придёт.

* * *

Человек идёт в этот мир, и ему непросто –

Слеповат, глуховат и совсем небольшого роста,

Да и рост измеряется лёжа.

Он приходит: сбит с толку, устал, скукожен.

Человек встречающий – круглый, как шар и нежный.

И на нем никакой одежды.

И он светится, будто ёлочку нарядили.

И второй встречающий выдохнул:

«Все! Родили!»

* * *

Это мода такая – выворачиваться на терапии

Горько сетовать, что не поняли, не любили,

Своих маленьких обижали.

Но у маленьких нет прав, механизмов спорить,

Ощущение отвержения – в каждой ссоре.

Раз уж ищете виноватых, то в начале.

И у тех, которые ваши – оно было.

Вам сказали грубое слово, их, может, били,

Обвиняли во всем подряд.

Я тебя узнаю другой: восприятие повзрослело,

Изменился на фотографии чёрно-белой

Твой упрямый взгляд.

С длинной русой косой, ниточкой сжатых губ...

Мне так жаль понимать, что мир был с тобою груб,

Приносил с собой горести и тревогу.

И мне кажется, что ты младше меня, юней.

Я не знаю больше, за что винят матерей.

Ты такая, какая есть – и Славу Богу.

Мы теперь равные, мы на одном берегу.

Но могу ли я чем-то помочь – вопрошаю!

Я хочу о тебе заботиться. И могу.

Я уже большая.

* * *

Я тебе по плечо. И тебе по плечу.

Я тебя стою.

Я тебя к равнодушию приучу,

Мой стоик.

Проживай страдание, будто ты –

Отстрадавший.

Рыцарь яростный, рыцарь раненый,

Рыцарь павший.