Про таракана
Таракан сказал таракану,
Проползая в дверной проём:
«Не принять ли нам по стакану
На полночной кухне вдвоём?
Расскажу я тебе, Иуда,
О единственной, об одной
Тараканихе черногрудой,
Что твоею стала женой,
Как ловил тараканьи вздохи
Я в предутренние часы,
Как носил я ей хлеба крохи,
Как дрожали её усы,
Как отыскивал я невесте
Залежалого посвежей,
Как мы с ней поселились вместе
В тёплом ящике для ножей…
Этот мир тараканьей лапкой
Ты разрушил, подлец и вор!..»
Тут Господь их прихлопнул тапкой,
И закончился разговор.
В завершение этой чуши
Я добавлю несколько слов.
Им казалось, что мир разрушен.
Оказалось – всего делов.
Про комара
Я придавила комара,
Он умер горестно и тихо.
А дома у него с утра
Уже рыдает комариха.
Ей гости в трауре несут
Нектара – помянуть супруга
И вдвое чаще кровь сосут,
Мстя за потерянного друга.
Тоскливо сыну-комару,
Черно жилище комарово,
А я гуляю по двору,
Толста, румяна и здорова.
Пою: «Парам-парам-парам,
Нет справедливости на свете,
Своею кровью комарам
Другие за меня ответят».
Другие отдадут долги,
Которые моими были.
А разве мы не мстим другим
За тех, что нас недолюбили?
Мы так, как комары сейчас
Кусают тех, чья ближе кожа,
Пьем кровь у тех, кто любит нас,
За тех, кто раньше уничтожил.
Куриное
У кур сегодня праздник:
Петух явился пьян.
Он топчет их, проказник.
Гоняет их, смутьян.
Он ни с одною дважды
Не пляшет, ловелас.
Но как он стонет с каждой!
Да как в последний раз.
Что шепчет он на ушко
Тебе в момент любви,
Заучивай, несушка,
И этим век живи.
А ежели он молча,
Тебя сведет с ума,
Потом себе наквохчешь
Признания сама.
Затянутые раны
Под старость не болят.
Припоминай романы
В кругу своих цыплят,
Пока не опалила
Тебя сковорода.
Цыплята спросят: «Было?»
Ты скажешь: «Было, да!»
О, сколько было страсти,
Как ветра на Неве,
В твоей чернявой масти
Куриной голове.
Про собак
Бежит собака одиноко,
За нею следует другая,
Бегут, как будто бы далёко,
Но далеко не убегая.
Она бежит, а сердце стонет
И тает в ожиданье знака,
Что, может быть, её догонит
За ней бегущая собака.
За ней бегущая решает,
Что будет, если вдруг догонит,
И тайно встречу предвкушает,
И сердце в предвкушенье тонет.
И так бегут они неспешно,
Траву местами орошая,
В надежде встретиться, конечно,
Судьбу тихонько искушая,
Поскольку выяснить нельзя им,
Ни кобелю, ни бедной сучке,
Когда и с кем решит хозяин
Назначить будущие случки.
А им бы броситься друг к другу,
Сбежать из-под хозяйской власти.
Но в этой беготне по кругу
И есть единственное счастье.
Про тигра
У тигра пасть и ломит, и саднит.
Туда башку засунет дрессировщик,
А тигр слюну глотает и не ропщет,
Хотя его с утра уже тошнит.
Так у дантиста мучаетесь вы
С открытым ртом. А тигр изнывает.
Он терпит привкус сальной головы,
Он весь дрожит, но пасть не закрывает.
Да он бы с наслажденьем откусил
Мучителю и голову и руки,
Но нету сил, у тигра нету сил
Противиться такой привычной муке.
Язык у тигра бел и воспалён.
Восторги зала – не ему награда.
Но тигр в дрессировщика влюблён
И думает, что, верно, так и надо.
Травиата
Где-то в голоде и холоде
Дети мрут без провианта,
А в моем уютном городе
На экране травиата.
Ты в бреду, горячке водочной
Подыхаешь за сараем,
Мы в агонии чахоточной
Театрально умираем.
Ой, беда моя неновая,
Декорация складская...
Что ж настойкою вишневою
Я так страшно истекаю?
Тоска
Где тебя, художник, носит,
Молодая голова!
Где ты, мой Каварадосси?
Нарисуй, пока жива.
Время быстро выедает
Золотую пухлость щёк.
Только чудом не седая,
Не иссохшая ещё.
Время сыплется проворно
В бездну тоненьким песком.
Нарисуй мне локон чёрным,
Быстрым, порванным мазком.
Локон чёрным, плечи белым,
Как бывает у актрис.
Нарисуй перед расстрелом,
Перед первым криком «бис».
Хорошо в разгар карьеры
Понарошку умереть.
А у нас одна премьера,
И финита ля комедь.
* * *
Наш нерождённый ребёнок играет в песке.
Губы в молоке,
Ведерко в руке.
– Мама, – он говорит и громко смеётся.
Ты его видишь? Я вижу. Что ещё остаётся.
Двигаться беззаботно, уходить налегке.
* * *
Поэзия должна быть глуповата,
Поэт – дурак, а поэтесса – дура,
Такая, что бледна и полновата,
По ней со школы плачет физкультура.
Тупой поэт напиться должен в стельку
И соблазнять тупую поэтессу,
Тянуть с плеча помятую бретельку,
Возить ладонью по брюшному прессу.
Они должны проснуться на рассвете
И осознать с завидным постоянством,
Что нету счастья в промискуитете
И не спасёшься беспробудным пьянством.
Должны плоды минутного позора
Годами пожинать.
Когда б вы знали, из какого сора...
А лучше вам не знать.
* * *
В колорадском лесу маслёнок
Телом в почву уютно влип.
Рядом жмётся его ребенок –
Небольшой желторотый гриб.
Так бы жили ныне и присно
Под корнями родного пня,
А над ними уже нависла
Неизбежная пятерня.
Думал здесь дождаться гниенья?
Как ты, гриб, безнадежно глуп.
Сын твой канет в наши соленья,
Ты провалишься в русский суп.
Там, в кастрюле, народец братский
Вспоминает былые пни.
Гордый горный гриб колорадский,
Привыкай, варись, извини.
Не тоскуй о своей грибнице,
Из которой тебя сорвут.
Жизнь бывает и в загранице.
В супе тоже грибы живут.
* * *
Независимо и гордо
Жил, от радостей далёк.
Взял и, перерезав горло
Сам себе, в могилу лёг.
Мы таких видали гордых,
Что несчастной смертью мрут.
Полежать в могиле – отдых.
Дострадать – тяжёлый труд.
Я бы так же, я бы тоже,
Отрыдав, упала в гроб,
Если бы не свежесть кожи,
Если б не горящий лоб,
Если б не больная память,
Не дыханье за стеной,
Если бы не страх оставить
Без присмотра шар земной.
Отец
Горы, язык и люди –
Были не наши.
Я говорила: «Я русская.
Отпустите
домой, домой, домой».
Только ты понимал,
Пока и сам не лёг
Недалеко от дома, дома, дома…
В трёх кварталах.
И из чужой земли американской
в меня пророс.
© Наталья Резник, 2014–2018.
© 45 параллель, 2019.