Пушкиниана
Только сумасшедшие набивались на рандеву у Медного всадника
или у Александровой колонны.
О. Мандельштам. Египетская марка
Если можно, вначале – о прозе. Не знаю, можно ли начинать предисловие к публикации такого рода покаянием, но я не могу этого не сделать. Дело в том, что одним февральским утром 1999 года меня буквально пронзила мысль – приготовить подарок к юбилею Александра Сергеевича. Я изумилась себе несказанно, но тут же поняла, что это не блажь и не каприз, а нечто иное. Это иное превратилось в работу под названием «Импровизация на тему импровизации: попытка взгляда на пушкинскую прозу». В предисловии к работе я писала: «Пушкинское восхищение планом Дантовой Комедии несет в себе идею непременного наличия Плана в каждом гармонично-грандиозном творческом усилии, являющимся результатом инспирации и постижения Плана Универсума, знаком присутствия некоего организующего центра – «Александровой колонны», вокруг которой выстраивается и сам Петербург пушкинской прозы».
Пушкинская проза предстает как единый, целостный, завершенный Текст. Напомню здесь только о «Повестях Белкина». Каждый из рассказов, входящих в этот цикл – «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка», – представляет собой вариацию на тему импровизации. Если же говорить о Едином Тексте прозы Пушкина, то он убедительно показывает, что готовность к Перемене, Новизне, Преображению есть движущая сила поступков пушкинских героев и некая экзистенциальная подоплека их судьбы. Импровизация под силу немногим. Даже апостолы оказались не готовы к ослепительному фаворскому сиянию Христа, представшему перед ними Преображенным. На одной из икон, трактующих этот евангельский сюжет, они повержены навзничь энергией Света. Но та Высокая Импровизация, которую можно исповедовать как Веру, способна дать силы и мужество, готова свидетельствовать о существовании Иной Реальности, в которой вершится Равенство Подлинное, Равенство Подлинности. Не будем забывать, Мойры – это последовательное подчинение неизбежной, предначертанной и неумолимой Судьбе-Ананке. Но рядом с ними существует и еще одна богиня судьбы – Тихе: она непредставима без случая, прихоти, счастливого и злого рока. Ей хорошо ведом искус Импровизации, как ведом и любим он был Александром Сергеевичем.
Пушкин уничтожил X главу «Евгения Онегина». Какой простор для воображения и подражаний, регенераций, стилизаций, подделок!.. И вот перед нами во многом уникальный труд Марка Шехтмана. Отдадим должное его пушкинизму и импровизации длиной в 55 лет. Вперед, читатель!
В. Ходасевич
«Чтобы понять писателя, надо его, прежде всего, правильно прочесть. Весь пушкинизм как область положительного знания и есть не более как вспомогательная дисциплина, стремящаяся обеспечить возможность этого правильного чтения, необходимого для понимания и ему предшествующего. Самое же понимание, толкование эстетическое и философское, уже выходит за пределы того, что зовется собственно пушкинизмом. Больше того: фактически дело до сих пор складывалось так, что весьма выдающиеся пушкинисты чаще всего оказывались весьма слабы, как только из области изучения текста и биографии переходили они в область оценки и толкования. Их чисто научные заслуги этим, однако ж, нисколько не умаляются».
«Совершенное поэтическое произведение именно тем совершенно, что оно содержит в себе ровно всё то, что должно содержать: к нему ничего нельзя прибавить, от него ничего нельзя отнять».
В. Ходасевич. О Пушкине. М., 2013. С. 249, 250.
Иван Бунин (Из сборника «Венок Пушкину», М., 1987)
Подражание Пушкину
От праздности и лжи, от суетных забав
Я одинок бежал в поля мои родные,
Я странником вступил под сень моих дубрав,
Под их навесы вековые.
И, зноем истомлен, я на пути стою
И пью лесных ветров живительную влагу…
О, возврати, мой край, мне молодость мою,
И юных блеск очей, и юную отвагу!
Ты видишь – я красы твоей не позабыл
И, сердцем чист, твой мир благословляю…
Обетованному отеческому краю
Я приношу остаток гордых сил.
1890
Иосиф Бродский. Поклониться тени
Моим единственным стремлением тогда, как и сейчас, было очутиться в большей близости к человеку, которого я считал величайшим умом двадцатого века: к Уистону Хью Одену. … По моему мнению, писание по-английски было лучшим способом приблизиться к нему, работать на его условиях, быть судимым если не по его кодексу интеллектуальной чести, то по тому, что сделало в английском языке кодекс этот возможным.
… Все, на что я надеюсь, изъясняясь на его языке, - что я не снижу его уровень рассуждений, его плоскость рассмотрения. Это – самое большее, что можно сделать для того, кто лучше нас: продолжать в его духе; и в этом, я думаю, суть всех цивилизаций.
Поклониться тени. Эссе. СПб., 2006. С. 83.
© Наталья Смирнова, 2018.
© 45-я параллель, 2018.
Марк Шехтман: О том, как это писалось…
Когда-то я, девятиклассник 22-й средней школы г. Душанбе, поспорил с учительницей, что Евгений Онегин будет декабристом. Причин для спора было две. Первая, объективная, заключалась в том, что Пушкин в уничтоженной им главе (как это следует из уцелевших отрывков) явно обращался к событиям 1825-го года. А если так, – решил я, – то хоть какое-то отношение к этому восстанию герой романа должен иметь! И, уж конечно, это отношение не было бы отрицательным!
Вторая причина была субъективной и вызывалась раздражением, с которым я слушал учительницу, затверженно повторявшую слова Белинского о «лишнем человеке», о неспособности Онегина к действию и т. д. В итоге я заявил, что X глава, считавшаяся всеми уничтоженной, вовсе даже не уничтожена, что она у меня есть и даже что я готов представить её! И тогда станет ясно, что Пушкин действительно сделал из Онегина участника декабристского движения!
– Когда? – с иронией спросила учительница.
– Через две недели, – ответил я, – как только мне вернут главу…
…Две недели прошли в напряжённых трудах! Я, как умел, имитировал пушкинский стиль, онегинскую строфу и её рифму, часто очень простую и тяготеющую к глагольным формам. В условленный срок X глава бессмертного романа была представлена родному 9«в» и учительнице, которая впала в полуобморочное состояние и не верила в кустарное изготовление сего опуса, пока я не принёс черновики! Но потом она полностью выздоровела и организовала шумную рекламу X главе, мне и, конечно же, себе как моему вдохновителю. Главу читали во всех школах города, послали в Москву, откуда вскоре пришёл диплом за победу на Всесоюзном конкурсе на лучшее творческое сочинение. Уже много лет спустя, на лекциях, которые я читал школьным учителям, пожилые дамы спрашивали, не родственник ли я Шехтману, в 9-м классе дописавшему «Онегина»?
– Нет, – отвечал я, – не родственник…
…Так случилось, что уже в Израиле, по поводу, достаточно несерьёзному, мне понадобился текст моей главы. И тут выяснилось, что его нет, – то ли не взял оттуда, то ли потерял его уже здесь, в частых переездах по съёмным квартирам.
Я решил восстановить по памяти написанное в девятом классе, и – естественно! – это не удалось: новый текст так же отличался от прежнего, как взрослый человек отличается от девятиклассника! Но что никак не изменилось в варианте 93-го года - это сюжет, где Онегин, сосланный в свою деревню после разгрома декабристов, вновь встречается с Татьяной! А потом, в 2000-м году, я вновь вернулся к своей главе, чтобы дописать то, что просилось на бумагу и раньше, но почему-то не получалось! Полагаю, что нынешний вариант окончателен. Новых исправлений и добавлений я вносить не намерен, …хотя и очень хочется!
Я отдаю себе отчёт, что многими – из тех немногих, кто прочтёт моё сочинение, – оно будет воспринято иронически:
– Тоже мне Пушкин! «Онегина» решил продолжать!...
Ни оправдываться, ни обижаться я не собираюсь. Скажу лишь, что подделки в полном смысле слова я не изготавливал. Внимательный читатель заметит в 8-й строфе скрытую цитату из Окуджавы, а в 23-й – что Онегин повторяет строку из пушкинского романа …о Евгении Онегине! А ведь полноценная фальшивка ни таких новаций, ни героев, цитирующих своего автора, содержать не может, ибо тем самым себя разоблачает. Я уж и не говорю о том, что абсолютно убедительной подделки «под Пушкина», как и под любого настоящего поэта, вероятно, вообще изготовить невозможно. Тогда зачем же?... Наверное, для того удовольствия, с каким я «продолжал Пушкина», для нового понимания великого романа, которое пришло ко мне во время этой работы. И, конечно же, чтобы читателю было интересно!
Этим пожеланием я заканчиваю историю X главы «Евгения Онегина». Всем вам хорошего чтения и просто всего хорошего!
…О странных же вещах, происходивших со мною при писании, я говорить не буду, ибо они относятся к области мистической.
© Марк Шехтман, 2018.
© 45-я параллель, 2018.