Наталья
Вишнякова

(Белла Ахмадулина)

Свои первые детские воспоминания Белла Ахмадулина ощущала так: «сильный запах мокрого песка, из которого велено что-то лепить иль выпекать с помощью омерзительной “формочки”, штучки такой, до сих пор ненавижу. Отворачиваюсь, оборачиваюсь – и вижу ярко-светлый дом в глубине тёмного сада. Да уж не в усадьбе ли всё это происходит? Представьте и поверьте – да, в городской усадьбе прошлого времени. Эти дом и сад на Садовом кольце существуют и поныне». Итак, первое, что составило твердь её памяти, – усадьба, дом и сад. «Тогда же: за ночь расцветают тюльпаны в саду, и, впервые превозмогая всё затмение предыдущего молчания, связно говорю: “Я такого не видала никогда”. С тех пор жизнь моя шла, проходит, снова смотрю на семицветие белого света – лучших слов для похвалы ему не придумала». Восторг перед раскрытием цветения, неожиданный подарок природы, переживание незаслуженности этого подарка, а оттого и замирания духа перед ним – это составило твердь её поэзии. Переводя на язык прозы: благодарность, служение, восхищение и свобода.

С этого времени поэзия Ахмадулиной становится актом прорастания, естественного движения вверх, в которое человек не имеет права вмешаться. Речь  – это «размеренные ударенья / тяжёлых яблок о траву...», урожай звука и полноты смысла, которой является каждый плод. Особенно яблоко.

И если декабрь может быть выражен дождём и садом, то «выраженье любви и родства» в природе – это и есть сад, прибежище и пристанище, таинственное и невыразимое объяснение всех загадок.

Самое тяжёлое – пережить переход от августа к осени, от осени – к декабрю. Невыносимые границы времени, переступив которые, словно оставляешь позади человечески-дорогое. Смена сезонов сопровождается утратой.

Когда всё это уже было написано, пришло известие, что в предпоследний день осени скончалась Белла Ахмадулина. И сразу припомнилось пронзительное, неясное до времени:

Смена сезонов всегда связана с опустением времени: ещё вчера шумевших, певших и любивших дач или самой природы, чьей неразгаданной хрупкости всегда жалко. Человека, оказавшегося на стыке сезонов среди остающихся или провожающих, всегда охватывает неумолимое предчувствие беды.

Хочется шагнуть назад и спрятаться, затеряться – но не в доме. Только сад может по-настоящему принять и понять человека, разделить с ним переживание времени.

Но отступление в сад сразу же обозначается: игра. Фантазийный рисунок дачного чаепития изображает времена, давно ушедшие в тень, – так подчёркивается непоправимость опустения и сезонного перехода. Потому то, что загадано в первой строфе, возвращает себе грустную монохромную гамму – в последней: «как ни отступай в столетья и сады, / душа не сыщет в них забвенья и блаженства». Подобная отчётливая декларативность не в духе Ахмадулиной, она редко обижает прямотой. Значит, так дороги ей сад и цветение в нём, что она решается на чёткое «никогда».

О том, что сад может существовать только в категории «когда», то есть относиться ко времени, говорит и образ сада-проводника. В стихотворении «Симону Чиковани»:

То есть сад ещё и категория памяти. И память не руку протягивает, – веточку. Ту, которых так много в зимнем саду, чёрных, сухих, но в которой заложено и прошлое цветение, и птичий след, и плод, и взлёт при падении плода.

В стихотворении «Город» – и ужас перехода, и внутренняя ссора:

Единственным поэтом ХХ века, который так ясно выразил садовую суть поэзии, осталась Белла Ахмадулина. Более того: только у неё так ясен образ Садовника, которого можно считать младшей из причин существования сада. То, что от живущего: весны, лета, осени, – всё это от Садовника. То, что от Художника, – вторично. Для того, чтобы вырастить, нужно большее мужество, потому что процесс ращения подразумевает бесславие. Для поэта скромности, смирения, совести и свободы, каким, безусловно, была Ахмадулина, выбор очевиден. Ведь и при первом акте памяти сад был узнан ею и сохранен в биографии.  

Став для поэта близким прекрасным, сад потребовал ухода за собой, включения в его жизнь: рыхления, подвязывания побегов и беления стволов. И всё для того, чтобы из комнатной тесноты выйти «в этот сад, что исполнен свободы / и томленья полночных существ». Именно садом обещана свобода. Цвести и расти можно и в других формах жизни: в зоосаду («Два гепарда») или в оранжерее. В 1956 в творчестве Ахмадулиной появляется стихотворение «Цветы» – прогулка автора среди жирных корней и тонких листьев оранжереи.

Здесь впервые звучит резкое «никогда», всего несколько раз прозвучавшее в ахмадулинской лирике. Вместо сострадания и острого переживания здесь другое чувство – страх; не жалеем о цветах, но ужасаемся ровного, выведенного по циркулю,  круга их судьбы. Здесь самое место садовнику, однако его присутствия не ощущается. Отсюда вывод: садовник так же свободен, как и его сад.

В 1973 году будет напечатан «Садовник» – посвящение из разряда высших наград. Здесь будет изображена суть садовника: он свободен и никому не должен, и плоды, им выращенные, не всегда сладки.

Творческая селекция требует терпения и независимости от того, что люди считают правильным. Он один видит свою цель и совершенство результата.

Уход поэта означает стирание памяти о саде.

Уходит память о саде, уходит Поэт. Как вернуть его? Выйти из ограниченности мокрой песочницы. Как Белла Ахмадулина перед самой встречей с главным: «Отворачиваюсь, оборачиваюсь – и вижу ярко-светлый дом в глу­бине тёмного сада».

Иллюстрации:

портреты Беллы Ахмадулиной

работы Владимира Масса и Бориса Мессерера

© Наталья Вишнякова, 2010–2014.

© 45-я параллель, 2014.