Акварель
как странно, легко, и как сладко
осенний разреженный воздух
вдыхается лёгкими нежно
как тихо почти незаметно
и плавно крыльями движет
по небу летящая птица
а он неподвижен он смотрит
на синие зубчики леса
линии горизонта
* * *
Кто во Франции родился
У родителей достойных,
Тот хороший человек.
У него достаток верный
В накопленьях и запасах,
И почёт ему оказан
От значительных сограждан.
И когда сойдутся вместе
Люди добрые, то с мачты
Смотрит с доброю улыбкой
Их французский добрый бог.
* * *
Вопль сочен, возглас точен,
А потом слова, слова
Глохнут под покровом ночи,
И скучает голова.
Я ведь знал, что так и будет,
Что закрылся парадиз,
И теперь надежду губит
Взгляд, спускающийся вниз.
Нам осталось ожиданье.
Видит медленный рассвет
Возрастание сиянья
Будущих жестоких лет.
* * *
наслаждение чистым ритмом верлибра
отложены барабанные палочки рифмы
с ними хорошо шагать и прыгать
отнюдь не подниматься на воздушном шаре созерцания
до той высоты (или просто места)
где уже не нужно говорить
Forêt de Breteuil
* * *
Вот когда прищучило,
Вот когда приспичило:
Входит в дом без спроса
Смерти нищета.
Заняты живые все
Делом выживания.
Сновиденья вещие
Некогда смотреть.
* * *
Вот и ночь возобновляется,
с каждым часом фонарщик безумнее,
фонари разбивает вдоль улицы,
а аптека стоит закрытая,
и аптекарша лежит расстрелянная.
Сон
Я видел Третий Рим в огне:
Больное место выгорало.
По пеплу чёрному на дне
Ползло железное орало.
Я испытал такую боль,
Как будто кость лишалась плоти.
Из облаков сложился ноль
И плыл в кровавой позолоте.
Дыша снотворною тоской,
Скрипело дверью расставанье.
Душа в зародыше рыданье,
Я горло сдавливал рукой.
* * *
Взял бы да и выразил невыразимое
Произнёс бы непроизносимое
Помыслил бы немыслимое
Одушевил бы неодушевлённое
Обратил бы необратимое
Высказал невысказываемое
* * *
Мозг обложен как бы ватой,
В сердце равенство начал.
А ведь трепетал когда-то
И права людей качал.
А теперь вот созерцаю
Равнодушный горизонт.
Милый друг, налей-ка чаю,
Рифму в строчке подскажи.
Ибо музам я наскучил,
Людям тоже надоел.
Жемчуг мой в навозной куче
Современности истлел.
Шопен
Оригиналы слепков-то этих,
пожимавшие друг друга дружественно,
поглаживавшие любовно в молчании.
О, слепки, напоминающие!
О, оригиналы, исчезнувшие!
Перо, бежавшее по бумаге…
Клавиши, издававшие звук.
Многозначительные соседи –
Руки в музейной витрине.
* * *
Если с музыкой неладно,
Значит, в ней утерян лад.
Если есть и пить накладно,
Значит, где-то строят склад.
Если бледен стал политик,
Он, возможно, завтра труп.
Если красен аналитик,
Значит, с ним хозяин груб.
Если повар пляшет румбу –
Он обжёгся кипятком.
Если князь залез на тумбу –
Завтра будет под замком.
* * *
А с неба падавшая манна,
Казалось, не была обманна.
Когда ж казаться перестало,
То манны на земле не стало.
Новые стансы в августе
1
Наступи и посмотри.
Ишь, золотая.
Смотри-ка, не выдержала.
Думала – чугунная.
Стрекоза.
Любви.
Эх
2
Что ж теперь говорить
О чём теперь поболтать
Умерло.
Умер.
Что ж, лучше стало? Жить?
Да хотя бы просто
Выкарабкиваться?
3
Любовь – дитя свободы.
Поди научись.
Ни своего «люблю» нет
И на чужое «люблю»
Наплевать
Из чего ж тогда
Чему-нибудь вырасти
4
Мне больно сделали,
И я больно делаю.
А любить – ваше дело,
Если хотите.
Притчи минималиста
1
непроходимое, в сущности
нерасторжимое
невыдавленное
допустим, нелёгкое
недоделанное
в общем, ненужное
необязательное
нескончаемое, однако
невредимое
даже невредное
нелепое, в конце концов
2
неприятное чувство
взъерошенность какая-то
взбаломошность
вздернутость
взорванность
и, конечно, ноздреватость
3
смотрю и не видно
не видно а смотрю
а тем вон не видно
а говорят говорят
и даже постановляют
повторяйте, говорят, повторяйте
пока не поздно
пока нам нужно
Школьное
Однажды Маузер с Макаровым в пивной
О кодексе моральном рассуждали.
Макаров говорил: твоё нытьё не ново,
Товарищ Маузер, возьмите ваше слово!
Но тут Калашникова реплика из зала
Ненужный спор закончить приказала.
Я в логике не спец, сказал он приосанясь
И не в свои, сказал, не залезаю сани.
У грота
Он ждал у фонтана Медичи в Люксембургском саду. Вдоль водоёма, всегда скрытого густою тенью платанов, стояли железные стулья светло-зелёного цвета, и люди сидели группками и поодиночке. Вода была чёрного цвета, прозрачная. В ней неподвижно висели красные рыбки, и лишь утки деятельно проплывали, процеживая клювами воду, разыскивая съестное. Журчал и фонтанчик, вытекая из грота скульптурной группы, – огромный Полифем в грот заглядывал, где Галатея нежилась в объятиях – ах, кого же? Запамятовал. Нет, не Пигмалиона… Но не странно ли – так быстро покинуть творца своего? Справиться в словаре монументов. Навести справки у Овидия.
* * *
Когда живой неандерталец
В отверстьи палочкой вертел,
Он совершал священный танец
И, пламя добывая, пел.
Я ж, в современности живущий
В преддверьи осени, один
Взыскую парадиза кущи,
Как некий странный господин.
О, если бы твоё волненье
Услышать, и смущённый смех!
А наши бы сплетались тени –
Движений повторенье тех,
От коих вздрагивает кожа,
Бегут мурашки по спине!
Ты сладкой б отзывалась дрожью,
Навстречу открываясь мне.
* * *
постанывал от наслаждения
покрякивал от удовольствия
причмокивал от восхищения
и другими способами опережал
равнодушие нетребовательных современников
к происходившим в его душе открытиям
Судилище
Не презирая обстоятельств,
Я их, возможно, не люблю.
Не избегая препирательств,
Я разбирательств не терплю.
От них мигрени и морока,
Лицо землистое судьи.
От адвоката нету прока.
И точки нет как нет над i.
Памятник
Железный Феликс, а не дремлет.
Туберкулёзною душой
Он шёпоту и речи внемлет,
И слышит вдов убитых вой.
Экзистенция
заворожён красотой облаков
очарован волнистой линией горизонта
ошеломлён формой дуги согнувшегося под ветром дерева
ослеплён жемчужным блеском зубов Вероники
озадачен раздражительностью полицейского
убаюкан проповедью священника
встревожен видом бедра остановившейся рядом велосипедистки
обезоружен её невинным вопросом
смущён бесперспективностью попытки к сближению
утомлён мыслию об административном ходатайстве
облегчён возможностью отложить хлопоты до другой недели
успокоен прибытием на свою остановку
умиротворён безмятежностью улицы
доволен перспективой вечера чтения трёх интересных книг
Сущее
И вдруг из-под унылой коросты страдания мелькнёт блестящая молодая кожа обновлённой души. И – радость, радость, радость…
На чём же всё держалось эти месяцы висения в темноте и сухой тоски…
Эта окруженность/сокрушённость смертями… Памятью Голгофы, конечно, – Марии и Иоанна, потерявших всё в гибели Иисуса, – но ещё живых и чувствующих, и обязанных видеть катастрофу…
Слова приблизительны.
Античное
Толкал, упирался, болел и упорствовал там,
Где дорога кончалась пред эфемерной преградой,
Вставшей дрожанием воздуха, радужной пылью
Строился замок в лучах и лучами держался.
Скрыта была от него подготовка удара:
Чёрный гарпун тетивою натянутой прягся,
Вынырнул хищно из блеска весёлого, взвизгнул,
Затрепетавшую плоть повлекая в ничто.
Эмиграция
Рабством отмеченные в крупном и малом
Эти годы, люди, жизнь. И книги, и даже портянки.
Застолья с речами, запивкой и салом,
C плясками русской души-обезьянки.
Не избавиться, не победить, взрывая
Эту топь и грязь. Охают вековые ухабы.
В сумерках свою песнь начинает стая.
Люди огненную воду пить не слабы.
Что делать? Последним усилием вынуть голову,
да и ноги,
Выбрать место на горизонте, где больше света,
И рвануться туда, не ожидая подмоги.
Не оглядываясь на пенаты, их песенка спета.
На мостике всплывшей подлодки
Этим любезна история прежде живших и
выживших
Другие позёвывая смотрят в окно на случайных
прохожих
Вон те живут среди запахов, вкусов и осязаний
А вот некто задыхается засеивая Евины кущи
Того влекут в неизведанное звуки извлекаемые
смычком из струн
Но сей опьяняется среди криков одобрения и
ненависти
Для женщины этой весь мир поместился в плод
её чрева
Что ж, что привычны к движениям рук производящим составные части калашникова
Или вот ещё выращивающий пшеницу или просо
радуется урожаю
Наконец любуются некоторые начищенными
сапогами, ать-два
Однако стоят за углом с оружием поджидающие
толстосума
А этот целуя запястье зачарован влажностью
взгляда
Среди всех этих движений, операций, возгласов
удовлетворения и стонов
Стою я на некоем мостике наблюдателя хаоса
Размышляю над волнами массовых действий
Любуюсь пенящимся человеческим морем мира
Вот и вечер проступают звёзды навстречу ночи
Монмартр
Т.Б.
Улыбаясь сморщенным жёлтым лицом
Китаец подманивал искусством своим
Вырезывать силуэты из чёрной бумаги
И опять возгорелось во мне любопытство
Увидеть свой профиль в новом свете
Свой портрет под новым углом
Китаец щёлкал ножницами, соблазняя
Спутница моя воспротивилась
Со всей категоричностью юности
Со всей решительностью красавицы
И даже почувствовалось упорство
Судьбы возражающей против ошибки
Отвращающей от ложного шага
От чреватого страданием выбора
И я послушался юности
Смелости красоты златокудрой
Движений быстрых и ловких
За нею пошёл среди расступившихся
Оставив ни с чем уменье заманивания
Магию вырезывания чёрного-чёрного
Cилуэта мёртвого профиля странного.
© Николай Боков, 2019.
© 45-я параллель, 2019.