Николай Сулима

Николай Сулима

Четвёртое измерение № 3 (135) от 21 января 2010 года

Небритый ветер февраля

 

 
* * *
 
Как бесноватые пророки
Натужно выли водостоки
Лилась лиловая вода
Весны белёсые молоки
Домам забрызгивали щёки
Сияли лужи как слюда
И навалившись на ограды
Хрипел захлёбываясь сад
Жестикулируя с досадой
Как будто чем-то виноват
Упрямо с самого утра
Текло сегодня во вчера
Сырые тяжелели строки
Часы отсчитывали сроки
Латунным клацая нутром
И жестяной пиная гром
Бежал мальчишка одинокий
С эмалированным ведром...
 
* * *
 
осень в апельсиновом трико
сигареты спички молоко
люди самолёты пароходы
небо пусто море глубоко

альпинисты падают с моста
спутники глотает пустота
чёрные как мухи террористы
наполняют людные места

ураган сметает города
в вазе засыхает резеда
клёны расстреляли все патроны
и умрут без славы и стыда

на часах один без десяти
ключ потерян нечем завести
уходящим навсегда из дома
на прощанье радио свистит

ни шагов ни писем ни звонков
жить легко и умирать легко
 
Небритый ветер февраля
 
Небритый ветер февраля
Щекой скребётся о филёнки
Оконный столбик у нуля
Неловко мнётся снег в сторонке
Как дядя в поисках рубля.

Тоска и жуть по всей округе.
Закуришь, смотришь – за углом
Зима, чернея от натуги
Бумажный лёд крошит веслом
И озирается в испуге

Кривит в растерянности рот
Сугроба треснувшая туша.
Лобастый маз везёт ведро
И крыши, ватники обрушив
По-рыбьи блещут серебром

Февраль и я. Мы с ним вдвоём,
Косые дети Пастернака –
Посуду начисто сдаём,
Берём чернил. Кирять и плакать
Садимся в кухонный объём.
 
Железные ракеты
 
Александру А. Шапиро
шипит воображаемое лето
над захламлённым книгами столом
помятые железные ракеты
навеки отправляются на слом

дырявые стальные минареты
обугленной пустыни посреди
рукой истосковавшейся планеты
прижаты к лихорадочной груди

разбитые посадочные лапы
горячий исторгают циатим
скрежещут облупившиеся трапы
под синими зубами гильотин

напомни, капиллярная кривая
как дюзы раскалялись добела
как выли, атмосферы пробивая
покрытые окалиной тела!

поставив наземь чемодан никчёмный
на провонявшем гарью ветерке
Рей Бредбери терзает обречённо
измятые билеты в кулаке

и пряча злые слёзы за очками
присев в тени на выгоревший шлем
веснушчатыми слабыми руками
свой валидол вытряхивает Лем
 
* * *
 
 
белёс, одутловат и расцарапан
шатается мой дом, укрытый драпом
внутри сидят, насупившись, туземцы:
две женщины сердитые и моль

кладовки, закоулки, переборки
метели нафталина и махорки
запрятанный в стеклянные коленца
неоновый бушует пергидроль

у окон за расчёской отопления
шевелятся тихонько привидения
вздыхает шашель, дрогнут полотенца
сквозняк бряцает шпагой, как король

кирпичный дом, скрипучие ворота
где музыка стоит в пол-оборота
где у водопровода инфлюэнца
в окошках звёзды
в петлях канифоль
 
* * *
 
Погибшим подымаешься в полпятого
Сидишь и ждёшь, как полный идиот
Когда она в мифическом Саратове
На кнопку равнодушную нажмёт
Прикинешься и опытным и твёрдым
Пошутишь, похихикаешь, наврёшь
А на уме мальчишеские бёдра
И щиколотки тонкие, как нож
Но временами встанешь среди дома
Придавленный упавшим потолком
Почуяв как чужая, невесомая
Она тоскует где-то по другому
У зеркала немого, босиком
 
Бомбы сброшены
 
воздух выпущен бомбы сброшены
отвернулась и умерла
охромевшая письмоноша
еле шлёпала до угла

откровенность – подруга смерти
убивающая вдвойне
ядовитое милосердие
ты по капле вливала мне

извини запятая пауза
«не» с глаголами ля диез
тишина наставляла маузер
полированный как протез

потолок изучен до дырочки
кровь унялась пропала спесь
я очнулся во тьме бутылочной
что так долго я делал здесь?

познавал неподкупность случая
ждал как милостыни звонка
телефонной любовью скрученный
до двужильного проводка ?

но себе кулаки выкручивать
наконец не осталось сил
я увидел звезду скрипучую
ту что ветер во тьме носил

не метался не ждал не взвешивал
дверью выстрелил и ушёл
было мне бесконечно, бешено
непростительно хорошо
 
У ключицы бьётся нить, день желтей горчицы
 
1.
 
потерянное галочье перо кружит по небу вычурно и странно я слушаю как поезда метро бегут в тоннеле с прытью таракана  перемещая путаницей вен пахучие скрипичные футляры и жёлтое молозиво со стен глазные наполняет капилляры как безупречен этот вечный бег понять мне не по силам не по силам когда котом упавшим в водосток на улице весна заголосила эй улица бензиновая вонь там тополям отпиливают руки бумажная летает шелупонь сжимаясь от сочувствия и муки в отсутствие каких-нибудь идей так трудно оставаться злым и твёрдым и мнить себя последним из людей ломая спичкам тоненькие хорды убей убей в себе тот странный жим желудочного нутряного сока заваливается за гаражи как зА щеку подсолнечное око а дети что а детям дела нет их вытряхнет фланелевая мама и снова ненавистный винегрет под лепет мексиканской мелодрамы ай роза роза ах хуан хуан беременные женщины у стенда сосед опять садится на стакан и год за годом нету хэппи энда когда нет денег в карты не садись а то очкарик поломают рёбра к тому же знай что протекает жизнь пока зубцы рисует осциллограф

2.

приди ко мне моя любовь приди
приникни изо всей щенячьей мочи
мне наплевать что будет впереди
покуда удивителен и точен
мотив твоих лодыжек и ресниц
ладонные секретные узоры
сколь чудно чашку бледного фарфора
лобзаешь ты под пение страниц!

3.

у ключицы бьётся нить день желтей горчицы
я не знаю как мне жить вот бы научиться
кто мне сделает укол облегчит страдания
я ложусь на белый стол для переливания
в воду старого Днепра в тайное движение
перелей меня сестра сделай одолжение
он так тихо тихо катит в теплые лиманы
а с меня пожалуй хватит до свиданья мама
 
* * *
 
Ангел валится на койку
Не снимая чёрных крыл
Он сегодня на помойке
Интересное отрыл:

Понедельник кисловатый
Вечный дизель на ходу
И с просроченною датой
Порошковую звезду

Лишаястая дворняга
Насекомые в белье
Нарастающая тяга
К ковырянию в гнилье –

Симпатичнее манеры
Лицедействовать с мечом
Над не ведающим меры
Ненасытным дурачьём

Вот твой угол, вот солома
Вот друзья – козлы и рвань
Никаких тебе содомов
Никаких кровавых бань

И в гортанях подворотен
Окружённый полутьмой
Он твердит себе: свободен
Я свободен, Боже мой
 
Подводная звезда
 
Случится день – неясный, неземной
Придёт вратарь заколотить ворота
Закурит клевер золотая рота
Ссутулившись у ямы выгребной

Замедленная кошка на углу
Запрыгнет на гремучий подоконник
Почуяв в искажении гармоник
Как воздух уплотняется в смолу –

Тогда я непременно подойду
И вытащу из мусорного бака
Опутанную туловищем злака
Намокшую подводную звезду

И выгнутся деревья, как оглобли
Плеснёт лиловым светом из глубин
А замерший нетрезвый гражданин
Промолвит уважительное: «Во, бля...»
 
Рукавами февраля
 
Моя собака, носом шевеля
Янтарные рисует вензеля
Лежит, нахохлив плечи
Подо мною
Худая поседелая земля

Заледенели пятки у дорог
На них мозоли жёлты как творог
Все силы вышли
Брошены попытки
Зима наслала порчу и морок

Мой город, обалдевший от завей
Насуплено
Глядит из-под бровей
Солёными руками тротуаров
Баюкая нетрезвых сыновей

Набитый человеческой икрой
Ползёт трамвай, скрипучий и сырой
Оранжевый вожатый
Скалит зубы
Лелея надоевший геморрой

Прохожие, медлительны как тля
Плутают рукавами февраля
Купить бы мне весны
На ползатяжки!
Вот только нет в кармане ни рубля…
 
* * *
 
как разъярённый купидон
пропахший льном и скипидаром
вечерний звон
вечерний звон
толкаем молнией и паром
плывёт навстречу сентябрю
глухой невольничьей порою
и я тебе его дарю
я от тебя его не скрою
знобит
звенят колокола
подмешан яд в бокал удушья
над колокольней из стекла
под матовой китовой тушей
сипят кузнечные меха
и подпираем костылями
парит прообраз пастуха
над разноцветными полями
сычом полночным маслом вниз
падёт теней слепая мякоть
когда на бархатный карниз
мой ангел прилетит поплакать
рубашка карты посмотри
изображает сарацина
мертвец пускает пузыри
во рту зола в руке струбцина
тебе мой свет пора уснуть
пока не прогремели пушки
турецкий плен шелкОвый путь
глухая исповедь подушки
колеблет тонкое весло
ночной пустырь томленье духа
бросай чужое ремесло
сказала мне одна старуха
 
 
* * *
 
Потерпевшая бригантина
Потеряв такелаж и порт
Среди мрака и паутины
О комод разбивает борт

Выпадают её мортиры
Улетают матросы с вант
В запылённом углу квартиры
Словно рында, звенит сервант

Не дошедши Дюма и Юнга
Тонет парусник среди книг
Остаётся зима. И юнга,
Зацепившийся за ночник...
 
Война
 
Учуяв детские макушки
И ароматы тонких шей
Струятся тени по подушкам
Среди ватиновых траншей

На сектора и на квадраты
Разрезан сумрак. По полам
Крадутся чёрные солдаты
Согнувшиеся пополам

Ползут неслышные лазутчики
Из уличного фонаря
На щёки направляют лучики
Босые ножики остря

Покуда утро ищет ластика
Пейзаж в чернильнице окна
Подслеповатые фломастеры
Исчёркивают дочерна

Погашен свет. Война окончена
Наощупь шевелится жизнь
Глазами попусту ворочая
Сидишь и шепчешь: покажись!

Но ночью узел глаза узок и
Ориентира нет ясней
Дыханья тихого как музыка
Залёгшего меж простыней
 
Железнодорожная баллада
 
как матери, босые сквозняки
разбудят нас холодными руками
особый день – сегодня у реки
пузатые ползут товарняки
крича и чёрной кровью истекая

там креозот разлит, там на цепях
безухие болтаются собаки
там блохами ныряют второпях
худые люди прикрывая пах
в раззявившие горла вагонзаки

железный рёв летит до облаков
влюблённым дизелям не до приличий
расклад таков: сегодня шишаков
берёт на понт ушастых мусорков
и батьку чётко вынимает с кичи

тринадцать лет, ракетница, кастет
нелепая татуировка «жора»
конвой продрог. назад дороги нет
и гладиатор щурится на свет
в голубоватом чаде беломора

неловко разгибая изо рва
костлявую мальчишескую спину
навстречу аллигаторам и львам
лоснящимся плебейским головам
и масляному блеску карабина

там будет гром, входное над ребром
дымящиеся ватники на шпалах
а шишакова вытянут багром
и кинут на просоленный перрон
у бесконечных щебневых завалов

...

кровавый рим давай поговорим
мы ждём на чёрном полиэтилене
при свете электрической зари
закрой нам очи распрями колени
и угольные щеки оботри
 
© Николай Сулима, 2005–2010.

 

© 45-я параллель, 2010.