Николай Тихонов

Николай Тихонов

Все стихи Николая Тихонова

* * *

    

М. Неслуховской

 

Где ты, конь мой, сабля золотая,

Косы полонянки молодой?

Дым орды за Волгою растаял,

За волной седой.

 

Несыть-брагу – удалую силу –

Всю ковшами вычерпал до дна.

Не твоя ль рука остановила

Бешеных любимцев табуна?

 

На, веди мою слепую душу,

Песнями и сказками морочь!

Я любил над степью звёзды слушать,

Опоясывать огнями ночь.

 

Не для деревенских частоколов,

Тихо-пламенных монастырей

Стал, как ты, я по-иному молод,

Крови жарче и копья острей.

 

Проклянёт меня орда и взвоет, –

Пусть, ведь ты, как небо, весела.

Бог тебе когда-нибудь откроет,

Почему такою ты была.

 

1920 или 1921

 

* * *

 

Да, чужда мне, чужда Нева,

И ветер чужой распахнул окно,

В наших книгах не те слова,

И у мельниц не то зерно.

 

Тело бросили в долгий гон,

Но нельзя же годами в бреду

Вместе с кожей срезать погон

Иль на лбу вырезать звезду.

 

Нет огня, и погнулся нож,

Стыд смотреть глазами в глаза,

Хоть и это может быть ложь,

Но закрыты пути назад.

 

Оттого и чужда Нева,

И книга мягка в руках,

Что иные растут слова,

И иная идёт река...

 

1923

 

 

Дозор на побережье

 

Идут засаленные карты

По необычному столу –

Обломкам старой чёрной парты,

Летает ругань в полумглу.

 

Сосредоточенные лица

И крики яростных врагов,

Им вторят моря небылицы

И сосны рыжих берегов.

 

И под луной, такой печальной,

Оглушена, потрясена

В пустынных комнатах купальной

Гусарским громом тишина.

 

Прошедших дней немые беды

Хранят свой величавый вид,

И завтра день – не день победы,

Мне тоже сердце говорит.

 

О смерти думать бесполезно,

Раз смерть стоит над головой.

Я бросил юность в век железный,

В арены бойни мировой.

 

1917

 

* * *

 

Земля и небо страшно разны,

Лежу на дряхлом блиндаже,

Вот в стройность мыслей безобразно

Ворвались строфы Беранже.

 

Мне книга не прикажет грезить –

Я слишком густо загорел,

Я слишком мысли ожелезил,

Я слишком в этом преуспел.

 

И, может быть, уже возмездье

На полдороге, как заря.

Шрапнели чёрные созвездья

Ударят в спину дикаря.

 

1916 или 1917

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Знаю, что дорога не легка, –

Оттого я и не стал смиренней,

Напрямую выгонишь быка –

И его поставлю на колени.

 

Хочешь, на! попробуй: вдоль спины –

Чёрною отметь сыпью;

Намешаешь в брагу белены –

Думаешь, не выпить? – выпью!

 

Я из тех, которых, может, сто,

О которых чуточку иначе

Ночью ветер плещет под мостом

Да, шатаясь, виселица плачет.

 

1922

 

* * *

 

Мою душу кузнец закалил не вчера,

Студил её долго на льду.

«Дай руку, – сказала мне ночью гора, –

С тобой куда хочешь пойду!»

 

И солнечных дней золотые шесты

Остались в распутьях моих,

И кланялись в ноги, просили мосты,

Молили пройти через них.

 

И рощи кричали: «Любимый, мы ждём,

Верны твоему топору!»

Овраги и горы горячим дождём

Мне тайную грели нору.

 

И был я беспутен, и был я хмелён,

Еще кровожадней, чем рысь,

И каменным солнцем до ног опалён, –

Но песнями губы зажглись.

 

1920

 

Наследие

 

Хрустят валежником трущоб медведи,

Обсасывая с лапы кровь и мёд;

У нас от солнца, от вина и меди

Звенящих жил, качаясь, мир плывёт.

 

Вскочить, отдавливая ноги спящих

И женщин спутанные волоса, –

Зовут, зовут угаром дымным чащи

Сквозь прадедов глухие голоса.

 

Шатаясь, мы коней бесцветных вьючим,

Сшибаем топорами ворота,

И ветер стонет под ногой могучей,

Отскакивая зайцем вдоль куста.

 

Берложий бой, где в хрипоте упорной

Душа ломает кости и ревёт,

Не избежать мне этой правды чёрной,

Косматых лап, впитавших кровь и мёд!

 

1920

 

* * *

 

Нет России, Европы и нет меня,

Меня тоже нет во мне –

И зверей убьют, и людей казнят,

И деревья сожгут в огне.

 

Не верить, поверить нашим дням,

Простить, оправдать – не простить,

Счастье нам, что дороги всегда по камням,

По цветам было б жутко идти.

 

начало 20-х

 

* * *

 

Потным штыком банку пробил,

Зажевали губы жёлтое сало,

Он себя и землю любил,

И ему показалось мало.

 

От моря до моря крестил дороги,

Жёлтое сало – как жёлтый сон,

А запаивал банку такой же двуногий,

Такой же не злой и рябой, как он.

 

Галдели бабы: зайди, пригожий!

Ворчали деды: погоди, погоди!

От моря до моря всё было то же,

Как ты ни пробуй, как ни ходи.

 

Язык по жестянке жадно бегал.

Не знает консервный заморский слуга,

Как можно любить эти комья снега,

Кривые цветы на колючих лугах.

 

А ударит буря или сабля положит, –

Покатится банка, за ней – голова.

Ну как рассказать, что всего дороже

Живая, впитавшая кровь трава.

 

1922

 

 

* * *

 

Почему душа не под копытами,

Не разбита ночью на куски?

Тяжко ехать лесом тем, пропитанным

Йодистым дыханием тоски.

 

Словно хлора облако взлохмаченно,

Повисает на кустах туман,

В нем плывут, тенями лишь означены,

Может – копны, может быть – дома.

 

Конь идёт знакомым ровным шагом,

Службу он несёт не кое-как...

А по всем лесам, холмам, оврагам

Спят костры, пронзая жёлтым мрак.

 

Едем мы сквозь чёрной ночи сердце,

Сквозь огней волнующую медь,

И не можем до конца согреться

Или до конца окаменеть.

 

1916 или 1917

 

* * *

 

Разве жить без русского простора

Небу с позолоченной резьбой?

Надо мной, как над студёным бором,

Птичий трепет – облаков прибой,

 

И лежит в руках моих суглинок –

Изначальный, необманный знак.

У колодцев, тёплых стен овина

Просит счастья полевой батрак.

 

Выпашет он лёгшие на роздых

Из земной спокойной черноты

Жестяные, согнутые звёзды,

Тёмные иконы и кресты.

 

Зыбь бежала, пала, онемела,

А душа взыграла о другом,

И гайтан на шее загорелой

Перехвачен песенным узлом.

 

Земляной, последней, неминучей

Послужу я силе круговой –

Где ж греметь и сталкиваться тучам,

Если не над нашей головой?

 

1922

 

Раненый

 

Дрожащий не от боли – от испуга –

И раненую ногу волоча,

Снимал он под сочувственную ругань

Свою рубаху с потного плеча.

 

Угрюмый фельдшер равнодушно слушал,

Как бинт шуршал, и губы кверху гнул.

И он пошёл, и уносили уши

Мелькнувшей смерти колокольный гул.

 

И там, где рана, колыхалось пламя,

И рёбра зверь неустающий грыз,

И гулкими зелёными руками

Казались ветки, падавшие вниз.

 

Всё закружилось в нестерпимом свете,

И не понять: то ветер или стон,

Деревья, как танцующие плети,

Смеются, бьют его со всех сторон.

 

...Двуколка прыгала в ночной прохладе,

Шумя, бежала чёрная страна.

И он в поту неудержимо падал

На камни дна, не достигая дна.

 

1916 или 1917

 

* * *

 

Рассол огуречный, двор постоялый,

Продажные шпоры и палаши,

Что ж, обмани, обыграй меня – мало –

Зарежь, в поминанье свое запиши.

 

Вижу: копыта крыльцо размостили,

Вчистую вытоптали буерак,

Кони ль Будённого хлебово пили,

Панский ли тешился аргамак.

 

Скучно кабатчице – люди уснули.

Вислу ль рудую, старуху ль Москву

На нож, кулак иль на скорую пулю

Вызовешь кровью побрызгать траву?

 

Сердце забили кистенём да обухом,

Значит, без сердца будем жить,

Разве припасть окаянным ухом,

Тёплой землицы жилы спросить.

 

Только что слушать-то: гром звенящий,

Топот за топотом – жди гостей,

Двери пошире да мёда послаще,

Псов посвирепей, побольше костей.

 

1922

 

* * *

 

Трубачами вымерших атак

Трубят ветры грозные сигналы,

И в полях, я чую через мрак,

Лошадей убитых закачало.

 

Вновь дорога – рыжая петля,

И звезда – как глаз противогаза.

Распласталась чуждая земля,

Расстелилась пёстрой, как проказа.

 

Я забыл, зачем железный зов

Жалобно визжал в многообразье.

Вязы придорожных берегов

Плачут грязью.

 

1916 или 1917

 

* * *

 

Ты мне нравишься больше собаки,

Но собаку я больше люблю.

Разделять ты привыкла со всяким

И дорогу и душу свою.

 

Я и пёс – мы суровы и цельны

И свободы не дарим – возьми,

Охранял он мой сон колыбельный,

Я его охраню пред людьми.

 

Много рук твои руки встречали,

Но приходишь ты с ласкою вновь,

Как же, лаской тебе отвечая,

Не ответить ему на любовь?

 

1919

 

Экспресс в будущее

 

В час, когда месяц повешенный

Бледнее, чем в полдень свеча,

Экспресс проносится бешеный,

Громыхая, свистя, грохоча…

 

И когда над мостами в пролёты

Проведёт он живую черту,

Прыгни сразу – и огненный кто-то

Вдруг подхватит тебя на лету.

 

И никто на путях незаказанных

Не прервёт его окриком: стой!

Будет всё тебе в мире рассказано,

Если дух свой сольёшь с быстротой.

 

Через степь неживую, колючую

Просвистит по ребру пирамид,

Перережет всю Африку жгучую,

В Гималаях змеёй прозвенит.

 

Обжигая глазами сигнальными,

Прижимая всю Землю к груди,

Он разбудит столицы печальные,

Продышав им огни впереди.

 

И когда из-за сумрака мглистого

Очертанья стуманятся в ряд,

Заревёт он раскатно, неистово,

Пролетев Вифлеем – Петроград.

 

Его след на полях чернозёма

И в плантациях чая пролёг,

В лабиринтах Европы, как дома,

На дорогах волшебный свисток.

 

Шоколадные люди Цейлона,

Позабытый огнём эскимос...

Провожают сверканье вагонов,

Вихревые расплески колёс.

 

Чудо рвётся из глотки со свистом,

Всем понятны сигналы его,

И мудрее его машинистов

Не найти на земле никого.

 

Август 1920

 

 

* * *

 

Я забыт в этом мире покоем,

Многооким хромым стариком;

Никогда не молюсь перед боем,

Не прошу ни о чём, ни о ком.

 

И когда загорится граната

Над кудрями зелёными рощ,

Принимаю страданье, как брата,

Что от голода долгого тощ.

 

Только я ожидаю восхода

Необычного солнца, когда

На кровавые нивы и воды

Лягут мирные тени труда.

 

1916 или 1917