Нина Косман

Нина Косман

Четвёртое измерение № 34 (418) от 1 декабря 2017 года

Несущественная разница

* * *

 

Видишь, как солнце прячет

ловко золотыми руками

память о смуглых предках

в длинные языческие вазы;

тонкие руки солнца,

проворные жёлтые пальцы –

чтобы мы ничего не знали

о спокойных этрусских лицах,

о лёгком этрусском прахе

и о зеркале веков между нами и смертью.

 

* * *

 

В городе Дельфы,

где кровавые игры

вместо пророчеств

и мирных игр,

движутся тени

жрецов и пифий

и тех, кто за пророчества 

платил кто чем мог –

рабом, петухом, конём, монетой;

в городе Дельфы

жизнь, как старые сети,

в них только туристы и гиды,

и я в эти рваные сети

попалась, не могу распутать,

понять – где я,

где пифия,

где жрец,

где петух,

где конь,

где монета,

и чей голос мне шепчет

«Останься,

ты и есть та самая пифия,

а о монете и коне забудь».

 

Памятникам

 

Я завидую вам, свергнутые

с современности пьедестала,

за то, что вы видели много,

не за то, что видели вас;

не за то, что вы значите толпам,

а за то, что вы над ними стоите,

молча наблюдая беснующихся

право-левых, не важно каких;

все станут пылью истории,

все затихнут, исчезнут, лишь вам

дано век доживать долгий

поверх бесноватой толпы.

 

* * *

 

Где сестра твоя непутёвая, говорила мать.

Сегодня мы всей семьёй идём умирать.

В дверь, слышь, фрицы опять стучат.

Собирайся быстрей, зачем тебе столько книг.

Там, где мы будем, обойдёшься без них.

Всегда ты последний, сынок, говорила мать.

Ну вот, собрались, а теперь ему хочется спать!

Выспишься там, где будем вместе лежать.

Чем книги в мешок совать, сестру б отыскал.

Ну что за дурак, в самом деле, какой вокзал?

Вот и сестра нашлась, лежат всей семьёй.

А тот, что колонну их вёл на убой,

до пенсии дожил, до внуков и даже до пра-,

у внуков натуры тонкие, не надо их тра-

вмировать болтовней про какой-то лес,

что с того, да мало ль на свете мест,

что с того, что поляна, ведь никто не воскрес;

а про то, как дед его метился в мать,

да про то, как младшему хотелось спать,

а когда упал на мать и из рук выпал мешок,

посыпались на тела книги да какой-то мелок...

Молчите, зачем вы внуку-то про ваш лесок.

 

* * *

 

Когда тело уходит,

из него выселяется дух.

Кто говорит об уходе –

ведь в том мире есть место,

достаточно места

для двух.

 

Это ты или я?

Ни нужды и ни смысла, впрочем,

на ты или я разделять значения слов;

кто уходит вдвоём, насовсем

из мира и плоти,

тому разрешается стать

нет, не стать и не быть,

больше не быть 

вдвоём.

 

* * *

 

O чём ты думаешь, когда одна?
– Времени думать нет.
– Но о чём ты всё-таки...?

– Да всё о той,
кто была мне мамой,
и стала теперь травой...

O чём ты думаешь, когда одна?
– Времени думать нет.
– Но ведь думаешь...?
Да всё о той, кто была мне мамой...
Душа не могла уйти...

– А ещё?
– А ещё о брате
и о том, как жизнь коротка...

– А ещё?
– О том, что жизнь прожита...
– Зря?
– Если бы не стихи.

– А ещё?
– Да о том, о сём.

Чтобы ты у меня была.

– Кто я?
– Тебе ль не знать, кто ты?
Ты муза моя,
Ариаднова нить.

– Не Ариадна я.
– Но хотя бы нить...
– Из лабиринта дорогу найдёшь сама.

*
 

– Проснись!
Я – муза твоя. За тобой пришла.
Открой глаза.
– Снись.

 

* * *

 

Видишь, как чайки сонно,

медленно, сонно кружат,

крыльями сонно машут

над красной глиной у озера,

глиной, из которой греки

лепили узкие вазы

с узором из быта богов

(владеющие тайной смерти,

ей оказались подвластны) –

боги из красной глины

у озера сонных птиц.

 

* * *

 

Как ягнят, их вели на жертву,

но не говорили какую,

а бог глядел из канавы,

в которой валялись трупы,

а ещё он глядел из щелей

бараков и крематориев,

которые построили люди

по приказу других людей;

бедный бог, тебя не спросили,

можно ли умерщвлять миллионы,

а теперь говорят нет бога,

раз позволил им так умереть.

А что бог был одним из ягнят,

которых вели на жертву, 

черноглазым мальчишкой был,

мамой с грудным ребёнком,

старухой, доковылявшей до рва,

никто об этом не знал,

ни те, кто отдавал приказ

мол, в мать и ребёнка – разом

чтоб сэкономить пули,

ни те, кто глядел и забыл,

чтоб ничто не мешало спать.

А после земля дышала,

будто двигались трупы,

и встал один, не совсем убитый,

и пошёл по лесной тропинке,

по которой никто не ходил,

спал в кустах (мох, как постель, был мягкий),

ягоды ел на обед,

глазами, большими от голода,

смотрел на зайцев и белок,

а волки и прочие хищники

его не трогали, ведь бога они не едят;

и так он прожил два года,

а как только вышел из леса,

окружили его селяне, и – пальцем на него, пальцем,

вот же, ходячий труп

(заросший был бог, как Маугли),

и, давай, говорят, отсюда,

не осталось тут для тебя ничего.

И он уехал и дожил до старости

в квартире у самого моря,

в городе таком, Бат Яме,

(лучше, чем в Яме, пошучивал бог),

и когда он умер,

не осталось от него ничего,

кроме старой тетради,

и в ней два слова:

«я выжил».

Вырвали из неё лист, 

положили в музей.

Вот и всё, что я знаю о боге.

 

* * *

 

Несущественная разница

Душ и тел

Существом калядится,

Рядом дел.

 

...Рядом – несусветица

Душ и туш.

Душность – дело месяца,

Дюжность – душ.

 

«Брать тела овьючены.

Души – мнут.

Врать – тела обучены...»

 

Души – ждут.

 

* * *

 

Не рассыпаться – а сыпаться смело.

Чуть-чуть понарошку, чуть-чуть неумело.

Чуть-чуть с подфиалочной влажной ленцой.

Чуть-чуть очумело – на сердце, в лицо.

Чуть-чуть под гитару, чуть-чуть полусном

В хвостатые будни продлиться зевком.

Чуть-чуть – на загвоздку,

Чуть-чуть на ответ

Ветрено-хлёсткий, 

Которого – нет.

Просыпаться чутко,

Проснуться чуть-чуть

И снова – в мохнатую залежь нырнуть.

 

* * *

 

Меж осеннею накипью 

И истёкшей весной,

Вольной птицей – и ястребом

На холсте в мастерской,

 

Между тенью и формою

Тени в земле

Тенью повторною

Живущих вовне,

 

Между мерой и образом

Повторных миров

Оркестровкой наркоза –

В молитв часослов...

 

Выбирай, коль покою

Тебе не даёт

Над твоей мастерскою

Голубой потолок.

 

* * *

 

Нов и вечен

Союз двух.

Она в нем – вечер,

Он – утро, дух.

 

Она – мембрана,

Союз широт.

Она – их мама,

А он – их бог.

 

Он – их войско,

Солдат и штык.

Он на «бойся!»

Берёт их миг.

 

Нов и вечен,

Как плоть и дух,

Союз увечий

Союза двух.

 

* * *

 

Кузнец

И – кознь.

Конец

И – врознь.

 

Вещай.

Колдуй.

Карай.

Чаруй.

 

Юнец

И – в синь.

Конец.

Аминь.

 

Вещай.

Колдуй.

Карай.

Целуй.

 

Рубец

И – честь.

Мудрец

И – месть.

 

Вещай.

Колдуй.

Карай.

Зимуй.

 

Жилец

И – голь

Вконец

И – вдоль.

 

Вещай.

Колдуй.

Карай.

Векуй.