Барон Мюнхгаузен
Не будем, господа,
смеяться над бароном.
Барон не заслужил
насмешек и суда.
И пусть его звезда
плывёт по небосклону
мечтой о жизни той,
которой он не жил.
Сегодня три часа
он плёл нам небылицы,
о том, что повидал,
о разных чудесах,
Давайте сохраним
серьёзный взгляд на лицах,
хоть знаем, что барон
свой дом не покидал.
Не будем, господа,
ругать его невеждой,
хоть бедный наш барон
читает по складам,
и мы не разлучим
мечту его с надеждой,
что есть он тот, кто был
придуман им самим.
Ведь в юности и нас
мечта звала в дорогу,
и славы перезвон
нам слышался порой,
так будем, господа,
терпимее, ей-богу!
Барон живёт мечтой,
и он в мечте – герой.
Не будем, господа,
смеяться над бароном,
не станем никогда
и уличать во лжи.
Мы выросли, а он
по-прежнему ребёнок,
убитую мечту
ему не пережить.
День благодарения
Сегодня День Благодаренья.
Так вспомним тех, кто нам помог.
Да снизойдёт Благословенье
на их приветливый порог.
Мы вспомним тех, кто в нас поверил,
хоть мы не верили в себя,
и тех, кто нам остался верен,
когда ломала нас судьба,
и тех, кто встал, когда был нужен,
плечом к плечу, без лишних слов,
и тех, кто нас позвал на ужин,
в холодный день под тёплый кров.
Ещё не вечер…
Ещё не вечер, нет, ещё не вечер,
хоть день осенний близится к концу.
Лучом усталым дуб ещё подсвечен,
зачем слезам струиться по лицу?
Ещё не вечер, ведь, ещё не вечер,
Ещё окно не застелила мгла,
взгляни на небо: облачные плечи
заря багровой шалью облекла.
Ещё не вечер, нет, ещё не вечер,
ещё, наш путь с тобой не завершён.
Он вехою последней не отмечен
и ночь не опустила капюшон.
И дождь пройдёт
И дождь пройдёт,
и снег растает,
и будет течь и течь вода,
и я, когда меня не станет ,
уйду куда-то в никуда.
Заботами и нетерпеньем
я тороплю свой путь земной,
чтоб влиться, наконец, в забвенье
и задохнуться тишиной.
Из цикла POST MORTEM
И день пройдёт, пройдут и два…
Какая в доме тишина!
Не скрипнет дверь, кровать пуста,
Нетронутая гладь листа,
оставленного на столе.
Проходит стрелка мерно круг,
а сердце замолчало вдруг.
Влачится день, как сотня лет...
И в раме чёрного окна
полужива, полумертва,
твоя жена, твоя вдова.
* * *
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Ты вся горишь в огне.
Песня буров
Израиль, Израиль, страна моя,
ты вся горишь в огне,
в своей войне,
в чужой войне,
ты на горящей стороне,
и ты вступаешь в бой,
как батальон штрафной.
Земля, где молоко и мёд,
и спелая лоза,
земля, где с Торою народ
навеки Бог связал,
опять в огне.
Сдаётся мне,
избрал нас Бог, чтоб впредь
идти сквозь ад,
идти сквозь смерть,
но не позволить, но не дать
свой род с земли стереть.
Лечу навстречу юности своей,
скажу ей: «Здравствуй, глупая моя!
Зачем зовёшь меня за тридевять земель?
Зачем мигаешь мне огнями маяка?»
Я жизнь, как скатерть, расстелю теперь
И вновь пройду по веренице лет
сквозь стыд ошибок, трещин и потерь,
пустую тщетность суеты сует.
И что же я – в преддверии зимы?
Всё кутаюсь в прошедшие года,
а впереди лишь коридоры тьмы,
ведущие в ничто и в никуда.
* * *
Мой голос слаб, в нём нету меди.
Он не взрывает облака.
Что оставляю я в наследье
кроме журчащего стиха?
Мой путь земной ещё не кончен,
но гуще с каждым днём печаль,
не потому, что мир непрочный
мне оставлять сегодня жаль,
а потому, что в зимней пудре
и в обожжённом летнем дне,
в осенних вихрях златокудрых
никто не вспомнит обо мне.
* * *
На балу королевском средь знати придворной,
средь жеманных и медленных па менуэта,
среди хитрой беседы, улыбок притворных,
тайных войн с соблюдением этикета,
на балу королевском, где в фижмах и шлейфах
дамы сверкали в подвесках алмазных,
тех, что хранились так бережно в сейфах
от постороннего тёмного глаза,
я вдруг увидел Вас на мгновенье,
в овалах зеркал отражением зыбким
вы проскользнули лёгким движеньем,
меня одарив мимолётной улыбкой.
В поисках Вас анфиладами залов
я всё кружил и кружил безуспешно,
вот вы мелькнули опять, мне казалось,
мелькнули и снова исчезли поспешно.
Кто Вы, Прекрасная Фея Обмана?
Облачный дым, проплывающий в небе,
или, быть может, Вы – Фата-Моргана,
вечной мечтою манящая небыль.
* * *
Настанет день... Да нет, настанет ночь –
умрёт Земля. Умрёт планета,
как и предсказано, точь-в-точь,
конец наступит света.
Вулкан расколет шар земной
как будто скорлупу ореха
и магма огненной волной
под грохот дьявольского смеха
дрожащий шар земной зальёт.
На лаву ляжет чёрный лёд
и из арктических широт
примчат слепые ураганы.
И в космос выльется вода
и оскудеют океаны
и превратятся навсегда
в пустые ледяные ямы.
Растерзанные корабли
лежат на дне ненужным ломом,
в пустых пещерах нет уж гномов
и кроме ветра нету звуков.
Планета, умершая в муках
кружит в орбите, как обычно,
и каждый оборот привычный
отмерит сутки бесполезно...
Где наши души? Неизвестно.
Настанет ночь. Не будет дня.
Невыносима лёгкость бытия…
Невыносима лёгкость бытия,
скольжение по плоскости наклонной,
кружение над пропастью бездонной
и пенистая пустота питья.
Невыносима лёгкость бытия,
падучих звёзд сверкающая россыпь,
летучих туч развеянная роспись
и медный голос труб осеннего литья.
Невыносима лёгкость бытия,
последний всплеск сгоревшего заката,
разъединения, разрывы и утраты,
словно по швам истлевшего шитья.
Невыносима лёгкость бытия.
Одиночество
Не только на глухой тропе
и нелюдимой,
есть одиночество в толпе,
идущей мимо.
Есть одиночество в кругу
всех лицемерных,
готовых нас предать врагу,
друзей неверных.
Но то, что больше всех страшит
меня на свете,
есть одиночество души
в преддверье смерти.
Операция
Сомкнуты крепко ресницы,
ты спишь в эфирных парах,
а сердце твоё, как птица
бьётся в моих руках.
И не было крепче связи,
чем наша с тобою связь,
и кровь засыхающей вязью,
как клятва, скрепляла нас.
И не было жарче битвы,
чем эта битва за жизнь.
И как, исполненье молитвы,
слова: «Всё в порядке, проснись»
По клавишам судьбы
По клавишам моей судьбы
бегут невидимые пальцы.
Глаза незрячего судьи
отмерили шаги скитальца.
Как распознать неверный шаг?
Последний вздох и взгляд последний?
Чтоб мелких дел не завершать,
а важные свершить немедля.
И чтобы главные слова,
те, что нужнее всех на свете
сказать, пока их не сковал
Молчаньем вечным панцирь смерти.
Пожелание
Не желайте мне долгих лет,
долгих лет – значит долгих зим.
Пожелайте мне в окнах свет,
чтобы издали был он зрим.
Чтоб, когда возвращаться мне,
как бывает, ночной порой
видеть милую тень в окне
и сказать: это я, открой.
* * *
Прости меня, что я ещё жива,
что я земных ещё полна желаний.
хоть наступает час, когда едва
всплываю я со дна воспоминаний.
прости меня, что я встречаю день
в надежде, что наступит перемена,
хотя, как прежде, траурная тень
за мною всюду ходит непременно.
Прости меня за то, что я плыву,
хоть и влечёт меня ко дну теченьем.
Прости меня за то, что я живу,
надеждою цепляясь за мгновенье.
* * *
Свечу печали жёлтой потушить
и не спешить, пора поставить точку.
Мне друг сказал: «Ты помощи не жди,
ведь каждый умирает в одиночку».
Но если жизнь – лишь вид белковых тел,
и их удел извечный – распадаться,
что вся горячка помыслов и дел?
Что наши страсти, наши узы братства?
Но если смерть – лишь потайная дверь,
тогда, поверь, в неё войти готова,
и, может быть, незримая, теперь,
тебя, незримого, я встречу снова.
Я говорю себе: откладывать нельзя
ни разговоров и ни обещаний,
и поутру, едва открыв глаза,
готовиться не к встречам, а к прощаньям.
Старый волк
Вчера – вожак. Водил в набеги стаю.
И был я зол, а шерстью бур и сер,
Сегодня – стар, и мышцы лап устали,
и молодой догнать меня посмел.
Вчера – щенок, сегодня он, оскалясь.
теснит плечом меня: «С дороги, ветеран!»
И клык его остёр, и на снегу остались
кровавые следы моих глубоких ран.
Вот я лежу, а стая дальше мчится
теперь уже за новым вожаком...
И лишь моя беззубая волчица
мне лижет бок шершавым языком.
ведьма
Неле Кармазиной
Я на метле
лечу во мгле,
врезаясь в облака,
и следом облачный их пух
летит, словно весёлый дух,
за мною впопыхах.
Горит ли, гаснет ли звезда,
исчезли грани навсегда
меж тем, что было, что грядёт,
где путь назад, а где – вперёд.
И только вечности спираль
виток свивает за витком,
и я пружинным завитком
всё улетаю вдаль и вдаль.
Не знаю ни добра, ни зла,
пред мною мгла, за мною мгла,
свой синий развевая шарф,
земной я облетаю шар.
Я в измерениях иных,
вне притяженья сил земных,
вне суеты сует земной.
Уже не ревность и не грусть,
ни зависть, ни сомнений груз,
здесь не довлеют надо мной.