Новелла
Матвеева

В детстве

Свет потушен, сказка не досказана,

Лес в окне. Или окно в лесу...

Ночь деревья по небу размазала,

Как ребёнок – слезы по лицу.

Шепчут листья что-то отвлечённое,

На пеньках сияют светляки.

Чуть мерцает за стволами чёрными

Факельное шествие реки.

Взмыли ели языками копоти

От её холодного огня.

В плеске струй, в их шарканье и топоте

Поступь ночи, шум забвенья дня.

Чёрной кляксой клён растёкся в воздухе,

Все тропинки мглою замело,

И во мгле осталось от берёзоньки

Только то, что было в ней бело.

Водосточные трубы

Дождь, дождь вечерний сквозь водосточные трубы.

Мокрые стены, зелёная плесень да мох...

Ах, эти трубы! Сделали трубочкой губы,

Чтобы прохожим выболтать тайны домов.

Трубы вы, трубы, – я вашим тайнам не рада.

Ржавые трубы, вы бросьте про тайны трубить!

Я вас не знаю, мне ваших секретов не надо:

Зная секреты, трудно мечтать и любить.

Верю, ах, верю тому, что за этою дверью

И в том окошке измена, обида, обман...

Верю, ах, верю! – но почему-то...не верю.

И улыбаюсь каменным этим домам.

Верю надежде, даже как будто напрасной,

Даже напрасной, совсем невозможной мечте...

Вижу я город, вижу я город прекрасный

В белом тумане, в чёрном вечернем дожде.

Трубы вы, трубы, – Бедные! – Вы ещё стары.

Вся ваша плесень – лишь первый пушок над губой.

Вы ещё стары, а мы уже юными стали,

Хоть мы узнали самую старую боль.

...Дождь, дождь вечерний сквозь водосточные трубы;

Мокрые стены, зелёная плесень да мох...

Ах, эти трубы! Сделали трубочкой губы,

Чтобы прохожим выболтать тайны домов.

Возле ольхи высокой

Возле ольхи высокой

Кусты – зелёная челядь.

За огненной осокой

Скользит вечерний лебедь.

Жёлтое небо лета искоса подогрето

Ещё не взошедшей луною.

Ночь, в молодом полёте,

Кисточкой водяною пишет рисунок вётел.

В воздухе – тополь серый

Нежен, как роговица.

В кустах ночная птица

Чиркнула адской серой...

День с алебардой мака,

Став на песок незвонкий,

Спит, увлекаемый мрака

Бархатною воронкой...

Звёздам навстречу травы

Вытянулись несмело.

Ночь глубиной курчавой

Вкрадчиво прошумела.

К уху подкрались дали,

Ветхий сарай сыреет...

Слеп и сиренев,

Лебедь плывёт в печали.

Все сказано на свете

Все сказано на свете:

Несказанного нет.

Но вечно людям светит

Несказанного свет.

Торговец чучелами птиц

Сегодня мне приснился:

Трухой, как трубку табаком,

Он дятла набивал.

Желтела иволга в тени,

Орёл в углу пылился,

И не дразнился попугай,

И соловей молчал.

Торговец чучелами птиц!

Мне твой товар наскучил:

Едва пером дотронусь я

До трепетных страниц,

Как вниз летят мои мечты

На крыльях птичьих чучел,

Когда хотели бы лететь

В зенит – на крыльях птиц.

Слова... Ищу их снова.

И всё не те, не те...

Удар – и грянет слово,

Как выстрел по мечте.

...Рисует рожицы поэт,

Круги, зигзаги чертит,

Пока покажутся слова,

Которых нет верней,

И возле сомкнутого рта

Перо в досаде вертит,

Как в темноте

Вертел бы ключ

У запертых дверей.

Порою шум из-за дверей

Доносится неясный,

И по ошибке этот шум

Мы песнею зовём

И утешаемся: «Пусть шум!

Бывает шум прекрасный...

Когда деревья в час ночной

Шумят перед окном, –

Нам видеть их не надо:

У слуха тот же взгляд,

А шум ночного сада

Пышней, чем самый сад».

Но, сделку с музой отогнав

Затрещиной немою,

Со звоном в позвоночнике,

В тяжёлой тишине,

Сижу и чайной ложечкой

Вычерпываю море,

Чтобы достать жемчужину,

Лежащую на дне.

А море? Что ж!.. Мелеет...

И вот уже белеет

Сквозь воду тёмным-тёмную

Морского дна песок.

Нет, это ночь проходит.

Нет, это ночь мелеет,

И в ней белеет, как песок,

Светающий восток.

Но жемчуг мой со мною.

Жемчужницы уста

Концом ножа раскрою:

Жемчужница...пуста.

Ищу её в снотворных днях,

Ищу в ночах бессонных...

В душе космический огонь,

А на губах – зола.

О плиты творческих могил,

Бессмертьем раскалённых,

Я, может быть, не всю ладонь,

Но палец обожгла.

И с той поры, и с той поры

Глаза от боли жмурю...

Всего лишь палец обожгла,

А всей рукой трясу...

Я вам несу мою мечту,

Как одуванчик в бурю,

И все боюсь – не донесу,

Боюсь – не донесу.

Все сказано на свете:

Несказанного нет.

Но вечно людям светит

Несказанного свет.

Вы думали

Вы думали, что я не знала,

Как вы мне чужды,

Когда, склоняясь, подбирала

Обломки дружбы.

Когда глядела не с упрёком,

А только с грустью,

Вы думали – я рвусь к истокам,

А я-то – к устью.

Разлукой больше не стращала.

Не обольщалась.

Вы думали, что я прощала,

А я – прощалась.

Двое

Баллада

П.Б. Шелли - крупнейший английский поэт-романтик прошлого

века. Одно время исповедовал однако же нигилизм, постулаты

которого принимала и жена его – Мери Шелли (Мери Уолстонкрафт),

автор знаменитого «Франкенштейна». Поэт Шелли погиб молодым:

в бурю утонул в озере.

Август 1992

Девочка и пластилин

Я леплю из пластилина,

Пластилин нежней, чем глина.

Я леплю из пластилина

Кукол, клоунов, собак.

Если кукла выйдет плохо –

Назову её дурёха,

Если клоун выйдет плохо –

Назову его дурак.

Подошли ко мне два брата.

Подошли и говорят:

«Разве кукла виновата?

Разве клоун виноват?

Ты их лепишь грубовато,

Ты их любишь маловато,

Ты сама и виновата,

А никто не виноват».

Ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля.

Я леплю из пластилина,

А сама вздыхаю тяжко,

Я леплю из пластилина,

Приговариваю так:

Если кукла выйдет плохо –

Назову её... бедняжка,

Если клоун выйдет плохо –

Назову его... бедняк.

1968

Девушка из харчевни

Любви моей ты боялся зря –

Не так я страшно люблю.

Мне было довольно видеть тебя,

Встречать улыбку твою.

И если ты уходил к другой,

Иль просто был неизвестно где,

Мне было довольно того, что твой

Плащ висел на гвозде.

Когда же, наш мимолётный гость,

Ты умчался, новой судьбы ища,

Мне было довольно того, что гвоздь

Остался после плаща.

Теченье дней, шелестенье лет,

Туман, ветер и дождь.

А в доме события – страшнее нет:

Из стенки вынули гвоздь.

Туман, и ветер, и шум дождя,

Теченье дней, шелестенье лет,

Мне было довольно, что от гвоздя

Остался маленький след.

Когда же и след от гвоздя исчез

Под кистью старого маляра,

Мне было довольно того, что след

Гвоздя был виден вчера.

Любви моей ты боялся зря.

Не так я страшно люблю.

Мне было довольно видеть тебя,

Встречать улыбку твою.

И в теплом ветре ловить опять

То скрипок плач, то литавров медь...

А что я с этого буду иметь,

Того тебе не понять.

Дома без крыш (Окраина)

Летняя ночь была

Тёплая, как зола...

Так, незаметным шагом,

До окраин я дошла.

Эти окраины

Были оправлены

Вышками вырезными,

Кружевными кранами.

Облики облаков,

Отблески облаков

Плавали сквозь каркасы

Недостроенных домов.

Эти дома без крыш

В белой ночной дали

В пустошь меня зазвали,

В грязь и глину завели.

На пустыре ночном

Светлый железный лом,

Медленно остывая,

Обдавал дневным теплом.

А эти дома без крыш

В душной ночной дали

Что-то такое знали,

Что и молвить не могли.

Из-за угла, как вор,

Вынырнул бледный двор:

Там на ветру волшебном

Танцевал бумажный сор.

А эти дома без крыш

Словно куда-то шли,

Шли, - плыли, как будто были

Не дома, а корабли.

Встретилась мне в пути

Между цементных волн

Кадка с какой-то краской,

Точно в теплом море – чёлн.

Палка-мешалка в ней,

Словно в челне весло...

От кораблей кирпичных

Кадку-лодку отнесло.

Было волшебно всё:

Даже бумажный сор,

Даже мешалку-палку

Вспоминаю до сих пор.

И эти дома без крыш,

Светлые без огня;

Эту печаль и радость,

Эту ночь с улыбкой дня.

Душа вещей

Люблю дома, где вещи – не имущество,

Где вещи легче лодок на причале.

И не люблю вещей без преимущества

Волшебного общения с вещами.

Нет, не в тебе, очаг, твоё могущество:

Хоть весь дровами, точно рот словами,

Набейся – я и тут не обожгусь ещё,

Не будь огонь посредником меж нами.

Мне скажут: брось мечты, рисуй действительность;

Пиши как есть: сапог, подкову, грушу...

Но есть и у действительности видимость,

А я ищу под видимостью душу.

И повторяю всюду и везде:

Не в соли соль. Гвоздь тоже не в гвозде.

* * *

Когда Вселенная открывает нам

добровольно

Явления, о которых скептик твердил:

«Крамольно!»,

При чём тут я и чему я радуюсь так –

не знаю,

Какая польза мне в том – не знаю.

Но я – довольна.

1980

* * *

Когда всё равно опаздываю

И жить не могу быстрее,

Беспечность

Бывает опасною,

Как песня на Москестреме,

Как смех над водоворотами,

Подхваченный скал толпою,

Где нет прибоя...

Но то-то и

Ужасно, что нет прибоя!

Высокий прыжками львиными,

Прибой знаменит наскоком.

Но гибель – ещё ль не унылее,

Где к берегу волны – боком?

И ни пены нет,

Ни препоны нет!

Но муторно, но отвратно

Могущественно-неуклонное

Раскручиванье обратно

Всех вод – от амфитеатра скал!

Был час – мы и в рифах спасались.

Кто ждал, чтобы – вдруг – патриаршеские

Ключ фантазии

Кораллы – и те отказались

От нас?!

...Когда я опаздываю

Быстрее, плутаю – острее,

Растёт безмятежность

Опасная,

Как музыка на Мальстреме,

Куда верхоглядная камбала

Без тени – в глазу – интереса

И та залетит, как сомнамбула,

Скатившаяся с навеса;

Где – с грузом,

с командой отъявленной,

Огромный, в оснастке звонкой,

Корабль осою отравленной

Вращается над воронкой...

Лишь почта

В бутылке, отправленной

За мыс,

Уплывает сторонкой...

21-30 июля 1993

Кувшинка

Все цветы на первый слух молчат:

Там, в лесу, и дальше, за ручьём...

Все цветы – на первый слух – молчат,

Если их не спросишь ни о чём.

Да, но ветер, пчёлы и роса,

Чуть касаясь их раскрытых ртов,

Кажется, любые голоса

Могут сделать голосом цветов.

Но кувшинка молчаливей всех.

Сколько ни стою на берегу, –

Но кувшинка молчаливей всех, –

Я её расслышать не могу.

Горло ль ей сдавила глубина?

Тайна ль тайн под ней погребена?

Но кувшинка молчаливей всех:

Все поют – молчит она одна.

Я плутала у тяжёлых вод,

Я старалась к ней найти подход –

Всё напрасно: полчище болот,

Как на грех, кувшинку стережёт.

Полчище болот-бородачей,

Скопище чудовищных ночей,

Сонмы сов, бессонных, как на грех...

О! Кувшинка Молчаливей всех.

1961

Мы только женщины

Мы только женщины – и, так сказать, «увы»!

А почему «увы»? Пора задеть причины.

«Вино и женщины» – так говорите вы,

Но мы не говорим: «Конфеты и мужчины».

Мы отличаем вас от груши, от халвы,

Мы как-то чувствуем, что люди – не ветчины,

Хотя, послушать вас, лишь тем и отличимы,

Что сроду на плечах не носим головы.

«Вино и женщины»? – Последуем отсель.

О женщина, возьми поваренную книжку,

Скажи: «Люблю тебя, как ягодный кисель,

Как рыбью голову! Как заячью лодыжку!

По сердцу ли тебе привязанность моя?

Ах, да! Ты не еда! Ты – человек! А я?»

1965

Настроение

Снег выпал,

Грязь выпил,

Грязь выпила снег...

Не близок ночлег,

Но близок рассвет...

Сегодня заснуть не придётся...

Как нежная пряжа, прядётся

Глухой, неуверенный свет.

Снег выпал,

Согрелся в канаве,

Растаял на жёлтой траве...

То гуще,

То реже тонами

Плывут облака

В не окрепшей пока

Синеве...

Двенадцать проталин сменялись местами,

Какие-то тени привстали...

Дорога в тумане

Тепла,

Как рука в рукаве...

...Снег выпал,

Растаял,

Но тая, оставил

Беззвучную речь за устами

И вкрадчивый блеск

На промокшей, полёгшей ботве.

1964

Предсказание Эгля

Подойди ко мне, я в твоих глазах вижу капли слёз.

В мире много зла, но не надо все принимать всерьёз.

Ты не верь земле, чёрствой и сухой, – верь волне морей.

Пусть она скользит, дразнит и грозит – больше правды в ней.

Пробегут года быстрой чередой, как в ручье вода.

Видишь тот обрыв и простор морской – посмотри туда.

Там, в дали морской, ты увидишь блеск алых парусов.

С берегов крутых ровно в пять часов ты завидишь их.

Это будет бриг из далёких стран, из других широт.

Ровно в пять часов от его бортов шлюпка отойдёт,

И прекрасный принц, сказочный герой, наречённый твой,

Весел и умён, строен и высок, ступит на песок.

Слушай, он затем только приплывёт, чтоб тебя спасти.

Если он тебя сразу не найдёт, ты его прости!

Ступит на песок – радость на лице сильная, как боль, –

Скажет: «Добрый день!» Спросит он: «А где тут живёт Ассоль?»

Не грусти, не плачь. Ясных глаз не прячь, слёзы с них сотри.

Верь моим словам, чаще по утрам на море смотри.

Верь волне морей. Верь судьбе своей. Час наступит твой.

Ты увидишь блеск алых парусов – это за тобой.

Совершенство

Боюсь совершенства, боюсь мастерства,

Своей же вершины боюсь безотчётно;

Там снег, там уже замерзают слова

И снова в долины сошли бы охотно.

Гнетёт меня ровный томительный свет

Того поэтического Арарата,

Откуда и кверху пути уже нет

И вниз уже больше не будет возврата.

Но мне, в утешенье, сказали вчера,

Что нет на земле совершенства. И что же?

Мне надо бы радостно крикнуть: «Ура!»,

А я сокрушённо подумала: «Боже!»

Солнечный зайчик

Памяти С.Я. Маршака

Я зайчик солнечный, снующий

По занавескам в тишине,

Живой, по-заячьи жующий

Цветы обоев на стене.

На грядке стрельчатого лука,

Который ночью ждал зарю,

Из полумрака, полузвука

Рождаюсь я и говорю:

Я зайчик солнечный, дразнящий!

И, если кинусь я бежать,

Напрасно зайчик настоящий

Меня старается догнать!

По золотистым кольцам дыма,

По крышам, рощам, парусам

Бегу, привязанный незримо

Лучом восхода к небесам.

И замедляюсь только к ночи,

Когда туманится восток,

Когда становится короче

Луча ослабший поводок.

И тени – черные собаки –

Всё чаще дышат за спиной,

Всё удлиняются во мраке,

Всё шибче гонятся за мной…

И должен я остановиться,

И умереть в конце пути,

Чтобы наутро вновь родиться

И нараспев произнести:

Я зайчик солнечный, дрожащий,

Но не от страха я дрожу,

А потому, что я – спешащий:

Всегда навстречу вам спешу!

Страна Дельфиния

Набегают волны синие.

Зелёные? Нет, синие.

Как хамелеонов миллионы,

Цвет меняя на ветру.

Ласково цветёт глициния –

Она нежнее инея...

А где-то есть земля Дельфиния

И город Кенгуру.

Это далеко! Ну что же? –

Я туда уеду тоже.

Ах ты, боже, ты мой боже,

Что там будет без меня?

Пальмы без меня засохнут,

Розы без меня заглохнут,

Птицы без меня замолкнут –

Вот что будет без меня.

Да, но без меня в который раз

Отплыло судно «Дикобраз».

Как же я подобную беду

Из памяти сотру?

А вчера пришло, пришло, пришло

Ко мне письмо, письмо, письмо

Со штемпелем моей Дельфинии,

Со штампом Кенгуру.

Белые конверты с почты

Рвутся, как магнолий почки,

Пахнут, как жасмин, но вот что

Пишет мне родня:

Пальмы без меня не сохнут,

Розы без меня не глохнут,

Птицы без меня не молкнут...

Как же это без меня?

Набегают волны синие.

Зелёные? Нет, синие.

Набегают слёзы горькие...

Смахну, стряхну, сотру.

Ласково цветёт глициния –

Она нежнее инея...

А где-то есть страна Дельфиния

И город Кенгуру.

Страна детства

Я бы сменяла тебя, там-там, на тут-тут,

Ибо и тут цветы у дорог растут.

Но не самой ли судьбою мне дан там-там?

Ибо глаза мои тут, а взгляд мой – там.

«Там» – это пальма, тайна, буддийский храм.

Остро-нездешних синих морей благодать...

Но ещё дальше, но ещё больше – «Там»,

То, до чего, казалось, рукой подать.

...Пронизан солнцем высокий пустой сарай...

«О, как я счастлив!» – кричит во дворе петух.

Свежие срезы бревён подобны сырам,

Пляшет, как дух, сухой тополиный пух.

Помню: кистями помахивала трава,

В щели заборов подглядывая, росла,

И ветерок, не помнящий родства,

Тихо шептал незапамятные слова.

Там одуванчиков жёлтых канавы полны,

Словно каналы – сухой золотой водой...

Жаль: никогда не увидеть мне той стороны,

Жёлтой воды никогда не набрать в ладонь.

Я и сейчас как будто блуждаю там,

И одуванчики служат мне канвой,

Но по пятам, по пятам, по моим следам

Тяжко ступает память – мой конвой.

Можно подняться – в конце концов – на Парнас,

Якорь на Кипре кинуть, заплыть за Крит,

Но как вернуться туда, где стоишь сейчас?

Где одуванчик долгим дождём закрыт?

Витает, как дух, сухой тополиный пух,

Боится упасть: земля сыра, холодна...

Боится душа с собой побеседовать вслух,

Боится признать, что потеряна та страна.

Фокусник

Ах ты, фокусник, фокусник-чудак!

Ты чудесен, но хватит с нас чудес.

Перестань! Мы поверили и так

В поросёнка, упавшего с небес.

Да и вниз головой на потолке

Не сиди – не расходуй время зря!

Мы ведь верим, что у тебя в руке

В трубку свёрнуты страны и моря.

Не играй с носорогом в домино

И не ешь растолчённое стекло,

Но втолкуй нам, что чёрное – черно,

Растолкуй нам, что белое – бело.

А ночь над цирком такая, что ни зги;

Точно двести взятых вместе ночей...

А в глазах от усталости круги

Покрупнее жонглёрских обручей.

Ах ты, фокусник, фокусник-чудак,

Поджигатель бенгальского огня!

Сделай чудное чудо; сделай так,

Сделай так, чтобы поняли меня!

1962