Олег Паршев

Олег Паршев

Четвёртое измерение № 18 (330) от 21 июня 2015 года

Сквозь янтарь

 

Высокотехноколыбельная

 

Спи, родная. Спи, малышка!
Закрывай глаза, а ну-ка!
Телефоны спят. И мышка,
Хвост которой – к ноутбуку.
Спит планшет неугомонный.
И модемы дремлют тоже.
И тихонько спит без звона
Домофон, что там – в прихожей.
СВЧ-печурка нежно
Чуть моргает красноглазо.
Утюги смежили вежды –
Спят, усталые, под плазмой.
Даже айсберг-холодильник
Видит сны, сопит под сплитом.
Кстати, в сплите есть будильник,
А будильник – деловитый.
Он под утро нас разбудит.
Пропоёт: друзья, вставайте!
Начинайте день без флуда,
Загружайте килобайты!

Только жаль, что домовому
В нашем доме нет занятья.
Он вчера уехал к гному.
Спи. Пойду его искать я…

 

Если б не ветер с рекой

 

Если б не ветер, то кто бы принёс нам
Весточку издалека?
Если бы небо не было звёздным,
Что бы вплетала река
В косы течений, что ветром завиты? –
Ветром, что средь камыша
Речки прекрасной целует ланиты
Тихо, едва ли дыша.

Жаль расставаться, но ветер влюблённый
Должен повсюду поспеть.
Лучшего нам не найти почтальона
Ныне – и присно – и впредь.
Реченька, знаю, ты с радостью дашь нам
Сил не сойти со стези.
Сложен из писем кораблик бумажный…
Милой, прошу, отвези.

Катятся волны, кораблик уходит,
С ветром прибудет ответ.
Счастьевороты быстрее в природе,
Нежели коло из бед.
Чудо порою заходит без стука,
Нас разлучая с тоской.
Как далеки бы мы были друг другу,
Если б не ветер с рекой.

 

Как параллельные прямые

 

Мы – как параллельные прямые.
Нет пересеченья на маршруте.
Жизнь бежит по краешку зимы, и
Мчатся мимо полустанки-будни.
Всё – дела, заботы и рутина.
Исчезают дни за поворотом.
Завтра дом украсим серпантином
И друзей поздравим с новым годом.
И опять, как рельсы для трамвая,
Станет мир прямым до окаянства.
Я с поры недавней уповаю
Лишь на искривление пространства.

Если мы доверимся Евклиду,
Нам с тобой вовек не повстречаться.
Время разбросает по орбитам
Безо всяких там интерпретаций.
Благо, Лобачевский нам в подмогу:
Он изведал тайны искривленья
И сказал, что, братцы, вот ей-Богу, 
Все дороги правят к единенью.
Я с тех пор не верю геометрам,
Что об одиночестве твердят нам!..
И пойду к тебе с попутным ветром,
Сверив нас с тобой координатно.

 

Ровно в семь на причале

 

Быть трудоголиком, может, неплохо, но
Ждёшь ты меня ровно в семь на причале – там
Встретят нас всадники гордого Рохана.
Берегом моря, закатами залитым,
Вдаль поведут нас путями тернистыми
В сполох зари, по небесному знамени.
Там, нет сомнения, ныне и присно мы
Выйдем из прежнего знания. С нами не
Часто такое случалось когда-либо,
Чтоб рифмовали мы красками летними
Ветер и море. И дали из стали бы 
Нам не сулили годины последние.
Будем мы биться с владыками тёмными,
Всадникам Рохана ведома тайная
Сила. По интерактивным иконам мы
Сечу транслировать будем он-лайново.
Тризна и пир… Но победа одержана.
И по эльфийской сакральной традиции
Мы обручимся. И дождики нежные
Будут всё литься и падать на лица нам…

Вот интересно, что в офисе скажут нам,
Как возвернусь на коне да при шпорах я?
Ты же ворвёшься в корсажно-безбашенном
Платье из ясного лунного шороха… 

 

Отраженье

 

Пролетевший листок, притворившись колибри,
Отразился во льду замерзающей лужи.
Так – незримые нам – отражаются в Тибре
Стерегущие Ponte Sant’Angelo души.

Растопив глубину, отраженье от зыби
Оттолкнулось скорей (тут, по счастию, мелко),
Отряхнувшись, вспарив и отпрянув от липы,
Воссияло в глазах пробегающей белки.

Рикошетом – в траву и немедля – в тельняшку,
Что носила берёза, да к иве плакучей.
Здесь открылся на миг небосвод нараспашку.
И сиянье взлетело. И сдвинулись тучи.

И Господь улыбнулся, поймав отраженье.
И сказал: отчего б не сыграть в эти игры?
И ступил с высоты. И пошёл на сниженье –
Невесомым листком, что похож на колибри.

 

Сквозь янтарь

 

– Посмотри-ка, в янтаре –
Гроздья древности глубокой,
Будто древность – многоока –
Смотрит, думая о том,
Что за время на дворе?
И куда же от истока
Вдаль пошла её дорога,
И куда пойдёт потом?

Посмотри-ка, там цветёт
Флора девственного рая;
Звероящеры взирают
На безлюдные луга.
А в трясине злых болот
Кто-то рыщет, дорогая.
Жаль, не видно. Тьма сырая
Всё скрывает… Вон – рога!..

А ещё смотри: внутри
Трилобит, ползущий юзом,
И зубастые медузы,
И, как слон, огромный гнус!
Что за чудо-янтари!
Ах, какие в них инклюзы!
Так берём мы эти бусы?..
– Нет уж! Знаешь, я боюсь!

 

Чайки, тучи, снегопад

 

Даже у бутылок в горле пересохло.
Мы же час убитый спорим и хрипим.
– Истина, дружище…
– Сдохла?
– Нет, оглохла.
Свет её в бокале непоколебим.
А над морем чайки вьются да не спорят.
Чайкам ведом вектор жизненных тревог:
Главное, чтоб солнце озаряло море.
Это значит – снова улыбнулся Бог.

– Ты открой Декарта!..
– Полистай Вольтера!..
– А вот Чаадаев, помню, как-то раз…
– Старина, послушай: время – лишь химера!
Вот вернётся разум… и рассудит нас.
А по небу – тучки. Что им пересуды?
Им бы только – воли, света и тепла.
– Отчего ж тужить нам? Подставляй посуду!..
И беседа дале плавно потекла.

Речка Гераклита, лезвие Оккама,
Ахиллес Зенона, маятник Фуко…
Лао, Заратустра, Кришна, Гаутама…
Ложь гнездится рядом, правда высоко…
А в полях гуляет ветер зимнекрылый.
А в лесах на ветках – звёздная роса.
Завтра снег повалит – меньшего б хватило…
Но весна просушит наши паруса.

 

 

Катится ночь

 

Двое молчат – не дышат.
Двое спугнуть боятся
Вечер, который вышит 
Дымом хмельных акаций.
Вечер, как джаз, – лимонный,
Вечер, как блюз, – коньячный.
Ветер на саксофоне
Тихо за далью плачет.

Двое, теперь их двое.
Мало ль, что там – когда-то.
Тонет пережитое 
В сонных глазах заката.
Да и нужны ль слова им?
Он и без слов ей дорог.
Катится ночь трамваем
Сквозь лунно-сизый морок.

 

 

Торшер

 

Торшер – истинный домосед.
По вечерам он творит миры, как иные – нетленку.
Из него на пол падает свет.
(Падая, морщится, потирает ушибленную коленку.)
А когда я из комнаты выхожу,
То торшеру нет нужды притворяться цаплей.
Он гаснет и бродит по комнатному миражу,
Размахивая темнотою, как саблей.
И приговаривает упавшему свету, помогая ему подняться:
– Прости, малыш, я ж тебя – не нарочно.
– А можешь мраком так страшно не клацать? –
Тот шепчет в ответ.
И торшер вкладывает темноту в ножны.

 

Апрелеаккорд

 

Небо открыто на запад и на восток.
Утро распахнуто ввысь всеми окнами.
Льётся ясный мартовский звонкий сок.
Тучи моргают ветрами семиокими.
Скоро солнце двинет на лыжах по негативу небес. 
Накроет тенью наши дома, что недавно вернулись в порт.
Но ты ноты знаешь и сразу подскажешь рассвето-диез
Весне, которая завтра возьмёт апрелеаккорд.

 

В одном на двоих

 

Клара Карлу готова отдать последний кларнет.
Она знает, что Карл может вернуть их память назад.
А он подбирает солнца лучи – те звенят, будто горсть монет.
И мечтает, что сможет их обменять на её единственный взгляд.
И каждое утро он приносит кораллы Кларе.
Кладёт ожерелья и бусы к её ногам.
И говорит: Клара, мы швартуемся к отмели лунного инея.
Клара, мы прежде здесь не были – и не ты, и не я…
И солнце горит – одно на двоих – 
В одном на двоих бокале.

Ветер, что плыл по снегам,
Утих…

 

Треугольники

 

1.

Адама Ева запилила.
Угас порыв холостяка.
И он в сердцах уехал к Лиле,
Купив конфет и коньяка.
Лилит клевалась, точно птица,
Господь смеялся: Не воздам!
А что ж ты хочешь? – демоница!
И опечалился Адам.

И вновь, запиленный изрядно,
Он бросил краткое: Пока!
И к Еве двинулся обратно,
Купив букет и молока.
Грустили ангелы по веткам.
И даже змей слегка грустил.
Адам возглавил список предков,
Которым рай порой не мил.

 

2.

Карп и Клара – ах! – вовсе не пара!
Кларе жаль, что рассталася с Карлом.
Только Карлу милей Че Гевара.
Где-то в сельве они под огнём.
Ну а Карп носит Кларе брильянты
(Клара их не желает и даром!)
И всё дарит фиалки и банты –
Нежной страстию к Кларе влеком.

О, прекрасная, Карл не вернётся.
Герильерос суровы, как скалы.
У него доля канатоходца,
Он гуляет по неба кайме.
Только Клара смириться не хочет.
И всё шепчет, и молит устало
День-деньской, а порой и средь ночи:
Славный Карл, возвращайся ко мне!..

Их архангелы вместе собрались.
Поразмыслив, покликали бесов.
Братцы, нужен тут психоанализ! –
Кларин ангел крылами всплеснул.
Карпов бес усмехнулся: не стоит
Без бутылки и браться за тезы.
В этих судьбах мильон синусоид.
И копыта закинул на стул.

Так и спорят, и судят, и рядят.
За столетьями минули эры.
И чего это, спросите, ради?
Так ведь дело не в этих троих.
Это – вечно-вселенская тема.
Трое – лишь эталон для примера.
Но навряд ли решим мы трилемму…
Нам в себе разобраться б самих.

 

3.

Учитель танцев похож на косматого пса.
Учитель шансов носит космический шлем.
Первый всё шепчет: Вот бы уйти в леса…
Другой пишет в «личку»: Какие леса? Зачем?
Меж ними плывёт по радуге звёздный флот.
Они охраняют твой тростниковый сон.
А если новый не наступает год,
Они лишь смеются: видимо, не сезон…

Утром взлетают птицы твоих чар.
День открывает окна твоим льдам.
Один учитель – глина, другой – гончар.
Один из них – круг, другой – как всегда – Адам.
Учитель танцев – я, бредущий вдали.
Учитель шансов – я, что близок и тих.
Но ты пока не решила, а нужен ли
Тебе хотя бы кто-то из них – двоих.