Олег Ващаев

Олег Ващаев

Четвёртое измерение № 26 (374) от 11 сентября 2016 года

Только душа и осень

Треугольник

 

Между набережных трёх каналов – Остров.

Крюкова, Адмиралтейский, Мойки.

Гениально, значит, очень просто:

невский воздух с ароматом моря.

Это Новая Голландия незримо

и невозмутимо совершенна.

Откровенно, еле уловимо

приоткрыта, неприкосновенна.

Обретение не сводится к утрате,

как хождение в пустыне или в дюнах.

Кто вошёл – остался Бога ради.

Остальных попутным ветром сдуло.

 

В Румянцевском сквере (Покров)

 

Мне нравится шорох листьев и веток хруст

утром, когда немножечко подморозит.

Лишнего – ничего. Только душа и осень.

Искренность мыслей рождает открытость чувств.

 

Солнышко ближе к полудню – свет маяка –

Не греет, но отражается в листопаде.

Над головой – вензеля, как в моей тетради.

Непостижимо близко плывут облака!

 

* * *

 

Жили на Выборгской стороне,

Глядя на Смольный собор с изнанки.

Изумлялись надписям на стене:

«Русскому графу от юной испанки...».

Пошлости не было никакой.

Остров – без имени. А квартирка –

В доме под флагами, над рекой.

Рельсы с Московского, Монастырка.

«Ты в Калифорнии, я – в тоске.

Очень давно не бывало хуже...» –

пишу тебе щепочкой на песке

на Петропавловском сером пляже.

Эти надписи как одна

в разное время в одном порыве.

Ветер подхватит, качнёт волна

и через час растворит в заливе.

Ехали, ехали... А куда?

Толку с того, что права в кармане?

Линия жизни ещё видна,

а вот машина уже не тянет.

 

* * *

 

Рождество не кончается, а каникулы на исходе.

Чудовища Рима, Чудо Иерусалима, Дары Волхвов

кочуют теперь, как просители в переходе,

зная как будто, кто и на что готов.

 

Потому что грядёт Крещение, и бездомные соберутся

у больших магазинов, национальных кухонь и площадей.

У входа и выхода лучше распродаётся

и то, что лежит годами, и то, что несколько дней.

 

С утра – в переход, и снова тащить свою ношу смирно.

Не осуждай бездомных, подумай о них тепло.

Подай им, сколько не жалко, денег на хлеб и кофе.

Добро окрыляет душу того, от кого пришло.

 

* * *

 

Что бы ни делал – разбрасывал камни и заметал следы.

Старый коняга хромой и крайний в шаге от борозды.

Комната в питерской коммуналке, гнилостный запашок.

И ничего, что себя не жалко, если упал флажок.

Что-то упущено и вернётся, что-то и так сойдёт.

Что-то закончится и зачтётся ровно наоборот.

А за Шушарами над Московским Пулковский гул стоит...

Адски заманчиво и чертовски просто...  Ctrl+Alt+Delet.

 

Следы и тени

 

Хлыст, что кисть – нащупай жилу, плавный мах.

Черновик вступает в силу на полях.

Это самобичевание, old school.

После Франкфурта–на–Майне я вздохнул, 

Словно вещая каурка, горбунок.

Всё копилка и шкатулка, в рост и впрок.

Понукал себя на взводе, не запряг.

Что-то, где-то, в этом роде, как-то так.

Был тихушник и тихоня, плут и крот.

То в фаворе, то в загоне, как пойдёт.

Примостился, пристрастился, оборзел.

Слава Богу, что не спился и не сел.

Под софитом, как под кайфом, пел на «бис».

И скорее был подвижник, чем нарцисс.

Слыл даосом и своим у христиан.

Клуб «Восток» сменил на клуб «Меридиан»:

Платный вход и разорённый шведский стол.

Звали снова, извините, не пошёл.

Барды стелятся за право на эфир,

барды рубятся за гранты и ранжир.

В Риме – триста Храмов, а в Москве – шестьсот.

Было Слово, стало сурдоперевод.

Византия и Ногайская Орда.

Полулюди, полузвери, три котла.

Провожающие в списках на отъезд.

Есть желающие, нет бюджетных мест.

Копит деньги осторожный Твой народ.

Но небесная таможня не берёт.

 

* * *

 

Оттенок, тонкое различие,

едва заметный переход.

Вся жизнь без малого, за вычетом

последних лет – на разворот.

И всё менялось от обратного:

не исходя, а уходя.

Судьба, заплатами запятнана,

но без единого гвоздя.

Чем многозначней, тем наивнее

она смотрела на меня.

И всё решалось от противного:

безденежье, блудняк, пеня.

Поближе к сердцу, по-хорошему,

как можно дальше от греха,

таскает и теперь по прошлому,

как рыба в море старика.

 

* * *

 

Никому ничего не скажу на прощание, если получится.

Чемоданчик без ручки сложу, подхвачу, чтобы долго не мучиться.

И – как с места в карьер. Велико преимущество первого встречного.

Обещали, что будет легко, и бояться действительно нечего.

На крючке или на волоске – не теряйся, не жди приглашения.

Так фигуру ведут по доске, до конца не имея решения.

 

Keep–alive

 

Авангардист, пропагандирующий эпоху Барокко,

не обожествляю ни идола, ни пророка.

Исполняю гения-сумасброда,

надеюсь на опиум для народа.

Человек-на-ставке. Карикатура. Почти диагноз.

Если что – козёл, но обычно – исусик-агнец.

 

Заполошный, взбалмошный, легковерный.

В сорок третий раз, как будто в первый.

Из конца в конец – чудеса развязки.

Ученик чародея в гостях у сказки.

Следом пир горой, рядом медные трубы.

И смерть регулярно целует в губы.

 

Страсть

 

Страсть рисует восьмёрки

разворотом колёс.

Брызги, искры, осколки,

то радар, то занос.

Записные восьмёрки:

где змея, где петля.

Замираешь в восторге

...у руля.

Чтобы не подгоняли,

отзовись на обгон,

И уйди по спирали

...под уклон.

Пусть ещё невесомей.

Положись на судьбу.

Так мужают на стрёме,

Нарушая табу.

Ибо лик, не личина,

ибо глас, а не рык.

Если неразличимо –

уходи напрямик.

На проверенной трассе

Не ведёт, не стучит.

Разгораются страсти,

и машина летит.

Точно в культовой песне,

Вырываясь из рук,

Зарываясь на месте

Или делая крюк.