Треугольник
Между набережных трёх каналов – Остров.
Крюкова, Адмиралтейский, Мойки.
Гениально, значит, очень просто:
невский воздух с ароматом моря.
Это Новая Голландия незримо
и невозмутимо совершенна.
Откровенно, еле уловимо
приоткрыта, неприкосновенна.
Обретение не сводится к утрате,
как хождение в пустыне или в дюнах.
Кто вошёл – остался Бога ради.
Остальных попутным ветром сдуло.
В Румянцевском сквере (Покров)
Мне нравится шорох листьев и веток хруст
утром, когда немножечко подморозит.
Лишнего – ничего. Только душа и осень.
Искренность мыслей рождает открытость чувств.
Солнышко ближе к полудню – свет маяка –
Не греет, но отражается в листопаде.
Над головой – вензеля, как в моей тетради.
Непостижимо близко плывут облака!
* * *
Жили на Выборгской стороне,
Глядя на Смольный собор с изнанки.
Изумлялись надписям на стене:
«Русскому графу от юной испанки...».
Пошлости не было никакой.
Остров – без имени. А квартирка –
В доме под флагами, над рекой.
Рельсы с Московского, Монастырка.
«Ты в Калифорнии, я – в тоске.
Очень давно не бывало хуже...» –
пишу тебе щепочкой на песке
на Петропавловском сером пляже.
Эти надписи как одна
в разное время в одном порыве.
Ветер подхватит, качнёт волна
и через час растворит в заливе.
Ехали, ехали... А куда?
Толку с того, что права в кармане?
Линия жизни ещё видна,
а вот машина уже не тянет.
* * *
Рождество не кончается, а каникулы на исходе.
Чудовища Рима, Чудо Иерусалима, Дары Волхвов
кочуют теперь, как просители в переходе,
зная как будто, кто и на что готов.
Потому что грядёт Крещение, и бездомные соберутся
у больших магазинов, национальных кухонь и площадей.
У входа и выхода лучше распродаётся
и то, что лежит годами, и то, что несколько дней.
С утра – в переход, и снова тащить свою ношу смирно.
Не осуждай бездомных, подумай о них тепло.
Подай им, сколько не жалко, денег на хлеб и кофе.
Добро окрыляет душу того, от кого пришло.
* * *
Что бы ни делал – разбрасывал камни и заметал следы.
Старый коняга хромой и крайний в шаге от борозды.
Комната в питерской коммуналке, гнилостный запашок.
И ничего, что себя не жалко, если упал флажок.
Что-то упущено и вернётся, что-то и так сойдёт.
Что-то закончится и зачтётся ровно наоборот.
А за Шушарами над Московским Пулковский гул стоит...
Адски заманчиво и чертовски просто... Ctrl+Alt+Delet.
Следы и тени
Хлыст, что кисть – нащупай жилу, плавный мах.
Черновик вступает в силу на полях.
Это самобичевание, old school.
После Франкфурта–на–Майне я вздохнул,
Словно вещая каурка, горбунок.
Всё копилка и шкатулка, в рост и впрок.
Понукал себя на взводе, не запряг.
Что-то, где-то, в этом роде, как-то так.
Был тихушник и тихоня, плут и крот.
То в фаворе, то в загоне, как пойдёт.
Примостился, пристрастился, оборзел.
Слава Богу, что не спился и не сел.
Под софитом, как под кайфом, пел на «бис».
И скорее был подвижник, чем нарцисс.
Слыл даосом и своим у христиан.
Клуб «Восток» сменил на клуб «Меридиан»:
Платный вход и разорённый шведский стол.
Звали снова, извините, не пошёл.
Барды стелятся за право на эфир,
барды рубятся за гранты и ранжир.
В Риме – триста Храмов, а в Москве – шестьсот.
Было Слово, стало сурдоперевод.
Византия и Ногайская Орда.
Полулюди, полузвери, три котла.
Провожающие в списках на отъезд.
Есть желающие, нет бюджетных мест.
Копит деньги осторожный Твой народ.
Но небесная таможня не берёт.
* * *
Оттенок, тонкое различие,
едва заметный переход.
Вся жизнь без малого, за вычетом
последних лет – на разворот.
И всё менялось от обратного:
не исходя, а уходя.
Судьба, заплатами запятнана,
но без единого гвоздя.
Чем многозначней, тем наивнее
она смотрела на меня.
И всё решалось от противного:
безденежье, блудняк, пеня.
Поближе к сердцу, по-хорошему,
как можно дальше от греха,
таскает и теперь по прошлому,
как рыба в море старика.
* * *
Никому ничего не скажу на прощание, если получится.
Чемоданчик без ручки сложу, подхвачу, чтобы долго не мучиться.
И – как с места в карьер. Велико преимущество первого встречного.
Обещали, что будет легко, и бояться действительно нечего.
На крючке или на волоске – не теряйся, не жди приглашения.
Так фигуру ведут по доске, до конца не имея решения.
Keep–alive
Авангардист, пропагандирующий эпоху Барокко,
не обожествляю ни идола, ни пророка.
Исполняю гения-сумасброда,
надеюсь на опиум для народа.
Человек-на-ставке. Карикатура. Почти диагноз.
Если что – козёл, но обычно – исусик-агнец.
Заполошный, взбалмошный, легковерный.
В сорок третий раз, как будто в первый.
Из конца в конец – чудеса развязки.
Ученик чародея в гостях у сказки.
Следом пир горой, рядом медные трубы.
И смерть регулярно целует в губы.
Страсть
Страсть рисует восьмёрки
разворотом колёс.
Брызги, искры, осколки,
то радар, то занос.
Записные восьмёрки:
где змея, где петля.
Замираешь в восторге
...у руля.
Чтобы не подгоняли,
отзовись на обгон,
И уйди по спирали
...под уклон.
Пусть ещё невесомей.
Положись на судьбу.
Так мужают на стрёме,
Нарушая табу.
Ибо лик, не личина,
ибо глас, а не рык.
Если неразличимо –
уходи напрямик.
На проверенной трассе
Не ведёт, не стучит.
Разгораются страсти,
и машина летит.
Точно в культовой песне,
Вырываясь из рук,
Зарываясь на месте
Или делая крюк.
© Олег Ващаев, 2015 – 2016.
© 45 параллель, 2016.