Ольга
Берггольц

Европа. Война 1940 года

Илье Эренбургу 
  
         1 
  
Забыли о свете 
       вечерних окон, 
задули теплый рыжий очаг, 
как крысы, уходят 
           глубоко–глубоко 
в недра земли и там молчат. 
А над землею 
      голодный скрежет 
железных крыл, 
        железных зубов 
и визг пилы: не смолкая, режет 
доски железные для гробов. 
Но всё слышнее, 
         как плачут дети, 
ширится ночь, растут пустыри, 
и только вдали на востоке светит 
узенькая полоска зари. 
И силуэтом на той полоске 
круглая, выгнутая земля, 
хата, и тоненькая березка, 
и меченосные стены Кремля. 
  
         2 
  
Я не видала высоких крыш, 
черных от черных дождей. 
Но знаю 
     по смертной тоске своей, 
как ты умирал, Париж. 
  
Железный лязг и немая тишь, 
и день похож на тюрьму. 
Я знаю, как ты сдавался, Париж, 
по бессилию моему. 
  
Тоску не избудешь, 
              не заговоришь, 
но всё верней и верней 
я знаю по ненависти своей, 
как ты восстанешь, Париж! 
  
         3 
  
Быть может, близко сроки эти: 
не рев сирен, не посвист бомб, 
а тишину услышат дети 
в бомбоубежище глухом. 
И ночью, тихо, вереницей 
из–под развалин выходя, 
они сперва подставят лица 
под струи щедрого дождя. 
И, точно в первый день творенья, 
горячим будет дождь ночной, 
и восклубятся испаренья 
над взрытою корой земной. 
И будет ветер, ветер, ветер, 
как дух, носиться над водой... 
...Все перебиты. Только дети 
спаслись под выжженной землей. 
Они совсем не помнят года, 
не знают — кто они и где. 
Они, как птицы, ждут восхода 
и, греясь, плещутся в воде. 
А ночь тиха, тепло и сыро, 
поток несет гряду костей... 
Вот так настанет детство мира 
и царство мудрое детей. 
  
         4 
  
Будет страшный миг 
будет тишина. 
Шепот, а не крик: 
«Кончилась война...» 
  
Темно–красных рек 
ропот в тишине. 
И ряды калек 
в розовой волне... 
  
         5 
  
Его найдут 
      в долине плодородной, 
где бурных трав 
         прекрасно естество, 
и удивятся силе благородной 
и многослойной ржавчине его. 
Его осмотрят 
     с трепетным вниманьем, 
поищут след — и не найдут 
                     следа, 
потом по смутным песням 
                  и преданьям 
определят: 
     он создан для труда. 
И вот отмоют 
         ржавчины узоры, 
бессмертной крови сгустки 
                     на броне, 
прицепят плуги, 
         заведут моторы 
и двинут по цветущей целине. 
И древний танк, 
         забыв о нашей ночи, 
победным ревом 
          сотрясая твердь, 
потащит плуги, 
          точно скот рабочий, 
по тем полям, где нес 
               огонь и смерть. 
  
         6 
  
Мечи острим и готовим латы 
затем, чтоб миру предстала Ты 
необоримой, разящей, 
               крылатой, 
в сиянье Возмездия и Мечты. 
К тебе взывают сестры и жены, 
толпа обезумевших матерей, 
и дети, 
    бродя в городах сожженных, 
взывают к тебе: 
           «Скорей, скорей!» 
Они обугленные ручонки 
тянут к тебе во тьме, в ночи... 
Во имя 
   счастливейшего ребенка 
латы готовим, острим мечи. 
Всё шире ползут 
           кровавые пятна, 
в железном прахе земля, 
                   в пыли... 
Так будь же готова 
             на подвиг ратный — 
освобожденье всея земли! 
  
          1940