Ольга Флярковская

Ольга Флярковская

Четвёртое измерение № 22 (514) от 1 августа 2020 года

Амедео рисует Анну

Папе

 

Уже сознание больного

коснулось берега иного,

иной неведомой земли,

когда за жизнь боролось тело,

и доктор, действуя умело,

сестре приказывал: «Коли!»

 

Там тихо было и привольно,

там выдыхать совсем не больно,

вдохнуть – как выпить из ковша

неизъяснимой благодати...

И только нянечка в халате

напрасно силится мешать.

 

И светят лампы прямо в душу...

Да, ничего с утра не кушал,

теперь другой он пищей сыт.

Ах, отпустите, не держите!

Он не жилец уже, но житель –

на мир иной получен вид.

 

Всё остаётся, вы не знали?

Цветы и ноты на рояле,

знакомой книги переплёт...

Но к той, единственной на свете,

Одолевая рябь и ветер,

Сейчас вразмашку он плывёт.

 

Мы шли заброшенной тропой...

 

Мы шли заброшенной тропой,

Где резеда с крапивой спорит,

Где комарьё воздушный бой

Начав, выигрывает вскоре.

 

Где ветви тонкие сплелись,

А связи прежние распались,

Где мы ещё не начались,

Но с каждым словом начинались,

 

Где терпкий запах земляной

Таит листвы опавшей сырость...

Где ты впервые был со мной,

И нам впервые говорилось,

 

О книгах говорилось нам.

Мне так хотелось стать взрослее!

Ещё лежал в руинах храм

За тёмной липовой аллеей.

 

Вождя суровый постамент

Зиял отсутствием фигуры,

И, словно клочья чёрных лент,

Неслись ворон фиоритуры.

 

Как львицы, древние скамьи

Оберегали тень в шинели,

Надзора любящей семьи

В тот раз мы избежать сумели.

 

Белел щербатый парапет.

Ты дал мне курточку – не жарко!

И лил вечерний мягкий свет,

И лез вьюнок на постамент

В пятиконечном сердце парка.

 

Марине Цветаевой

 

Тенью над вечерней мостовой,

Ласточкой, мгновением распятой,

Ты скользишь... Дрожит над головой

Синий луч звезды твоей – Утраты.

Пленница и беженка Москвы –

Златовласка у Золотоглавой...

Не погло̀тит дымный шлейф молвы

Чистого огня посмертной славы.

Мясорубки адовой жерло

И семью, и жизнь твою втянуло...

Ты глядишь пронзительно светло

На Борисоглебский переулок:

Лебедь с лебедёнком, гулкий звон,

Окончанье праздничной обедни...

Долгих странствий тянется перрон,

И тревожит душу странный сон,

И крюки мерещатся в передней...

 

Но дана немыслимая власть –

Смерть попрать певучим русским словом

Той, что на земле – не удержать,

Той, что улететь всегда готова.

Той, что всем надгробьям вопреки,

По себе оставила – рябину,

Той, чьи непокорные стихи,

Как рябина поздняя, сладки

И неодолимы... как лавины.

 

Амедео рисует Анну

 

«Мы хотели муки жалящей...»

А. Ахматова

«Модильяни рисует Ахматову...»

М. Шехтман

 

Словно линия без изъяна –

мелодичность её стиха.

Амедео рисует Анну,

выясняется, на века.

 

Там загадка прикрыла двери,

где клонило модель ко сну –

томный ангел у века-зверя

был пока ещё не в плену.

 

Первобытна свобода линий

и божественна плавность строк.

Мифа древнего героиней

поэтессу назначил Рок.

 

Африканское ожерелье

канет после в пучину бед.

А глаза его были – зелье,

от которого спасу нет...

 

Фике

 

Стало слышно дыхание леса,

Крепких льдов голубеет слюда.

Брошкой юной немецкой принцессы

Над снегами сияет звезда.

Словно не было прошлых столетий –

Наст хрустит и крепчает мороз...

 

– Мама, скоро ли город, ответьте?

– Вряд ли, Фикхен. Дер шнее ист зо гросс...

 

Снег – велик... Велика ли Россия,

Ей в дороге придётся понять,

А вокруг нестерпимо красива

Белым саваном скрытая гать.

За оконцем узорной кареты

Под храпенье коней пристяжных

Постигает принцесса приметы

Нескончаемых далей немых.

Дивны ей соболиные шубы,

Купола, щегольство верховых...

Вот по-русски неловкие губы

Произносят молитву и стих.

Дремлет мать, запахнувшись поглубже,

В старой шубке, обшитой тесьмой...

В Петербурге читает Бестужев

О приезде Августы письмо.

И внезапно сжимается сердце

Царедворца предчувствием гроз...

Что нам ждать от prinzess Ангальт-Цербстской –

Для державы тревожный вопрос!

...Вот и двор постоялый, и кони

Стали разом... София, пора!

 

Всё же как беззащитен и тонок

Крест на худенькой шее Петра...

 

Вечернее

 

Как боится любой ославы

Потаённая жизнь души...

По ромашкам, люпинам, травам

Исцеляющий дождь шуршит –

 

Остужает горячность мыслей,

Замедляет мой вечный бег.

Капли падают с тёплых листьев,

И кружится жасминный снег...

 

Облетел на дорожку сада

Куст-красавец у входа в храм.

Никому воздавать не надо,

Если сказано: «Аз воздам!»

 

Там, в согласье с девичьим хором,

«Свете тихий...» поёт душа.

Мне почудилось, осень скоро.

А для всех ли... не нам решать.

 

Синичка Севера

 

В Москве рябины покраснели –

а значит, ранней быть зиме,

и день июльский днём осенним

сегодня кажется вполне.

 

Ещё вчера шестое чувство

гнало мечты за горизонт,

а нынче – в полдень светит люстра

и сохнет в ванной чёрный зонт...

 

А! Плюнь на это, в самом деле,

столице дань отдав в сердцах!

Мы удерём на две недели,

исчезнем в порховских лесах!

 

Билет плацкартный так ли дорог?

И путь – всего-то ночь одна.

Там вётлы встали на пригорок

и соком брызжет бузина...

 

И пусть хоть дождь, хоть ветер в клочья

бельё с верёвок оборвёт, –

нас книги ждут у лампы ночью,

а утро к озеру зовёт!

 

Где с комарьём не будет сладу –

черника спеет в сосняке,

и никаких морей не надо

с такой синичкою в руке!

 

6 июля

 

Лист крапивы не жалится,

Чуть коснувшись руки.

Аграфена-купальница.

Заводь тихой реки.

 

Оглянусь – нет свидетелей?

Лишь мальки на мели.

Солнце огненным петелом

Полыхает вдали.

 

Сход найду за осокою,

Окунусь с головой

В лепетань синеокую

С животворной водой...

 

Словно белая горлица

Вновь ступлю на траву –

Кто сегодня омоется –

Будет год на плаву!

 

Август

 

Тянет нивяник зелёные шейки,

Взгляд колокольчика свеж, как и прежде.

Дождь-непоседа из старенькой лейки

Вымочил луга цветные одежды.

 

Ягодник август, напевник, рассказчик!

Трудно мне будет с тобою расстаться!

Сыростью тянет из порховской чащи,

Ранит осока неловкие пальцы,

 

Ноет комар-пустозвон, не смолкая...

Спросите: что тебе дорого в этом?

Может быть, это причуда такая,

Может быть, это такая примета –

 

Кровью черники окрасив ладони,

Тихо смотреть, как у самой дороги

Аисты ходят, что белые кони,

Пряча в траве голенастые ноги?

 

Август – скитов потаённых смотритель,

Инок Никандровой пустыни дальней...

Тянутся дней паутинные нити,

Полнит вода ключевая купальни...

 

* * *

 

Сперва дыханье осени легко,

Но яблоки в саду поспели скопом,

Но гнёздышко затихло под стрехой,

И в доме пахнет тмином и укропом.

 

А дни текут – не мёд и молоко,

Но зазимок готовят нам наутро,

И ноября непрочною строкой

Пришиты к лужам блёстки перламутра.

 

Иди, иди... Шагами меряй путь.

Горит негромко свет на ближней даче.

И лес шумит. И дышит в елях жуть.

И нет стихов, чтоб жизнь переиначить...

 

На берегу

 

Запах тины стоит над рогозом,

Гомон птичьих прощаний умолк.

Оседают вечерние слёзы

На покосов стареющий шёлк.

 

Опустелое серое небо,

Тишина заголённых ветвей.

Не тоскуй и возврата не требуй,

С летом тоже прощайся скорей...

 

Рыбка

 

«Горе и радость!» – она сказала,

Руки ему положив на плечи.

В небе смеркалось, и гул вокзала

Смысл доносил, но слова калечил.

 

«Радость и что?..» – он спросил с улыбкой.

Ветер косынкой плеснул – и нету!

«Я приплыву к тебе белой рыбкой,

Белой, запомни мою примету!»

 

«Шутишь... о чём ты сейчас шепнула?»

«Радость, любимый, во мне бушует!»

Вместе шагнули из тьмы и гула,

Он одесную, она – ошую.

 

Вместе купе обживали с толком,

Вместе чаёк с земляникой пили...

Он с батареей ушёл за Волхов,

Ну, а её под Москвой убили.

 

Нам не понять, деловым и ушлым,

Как это страшно – навек расстаться!

Как это – ночью бессонной слушать

Белую рыбку, слегка за двадцать...

 

Ленинградка

 

Антонине Михайловне Флярковской

 

Завитками позднего ампира

Стёкла разукрасила зима.

Вымершие гулкие квартиры.

Лютый холод. Утро. Голод. Тьма.

 

Женщина в обмотках... баба Тоня!

Ты едва бредёшь, не чуя ног,

На твоих руках уже не стонет

Крохотный двухмесячный сынок.

 

Ты как тень среди других страдальцев –

Еле-еле бьётся жизни нить.

Надо на Смоленском в одеяльце

Младшего в сугробе схоронить!

 

Скрыты звёзды напрочь туч рогожей...

Времени река не льётся вспять!

Бабушка, ах, если б было можно

Вам тепла и хлеба передать!

 

...путь домой лежит в январской стыни,

Ни собак. Ни галок. Ни огней.

Да вовек твоё святится имя

В беспощадной памяти моей...

 

Весеннее

 

Завивается стружкой береста на просвет,

Кличет голубь подружку, ищет шмель первоцвет.

 

Нераспознанной манной тает снега щепоть,

Прошлогодние раны уврачует Господь.

 

Разлилось бездорожье, день увязнул в меже,

Все творения божьи встрепенулись уже!

 

В голубом и бескрайнем утопают глаза,

Есть в усилиях тайных одоленья азарт!

 

Череда превращений у природы в крови –

Отрицаясь отмщеньем, да пребудем в любви,

 

Звукам речи, и ветру, и ручьям дождевым

Отзываясь навстречу смертным сердцем живым.