Ольга
Костюк

не сказку
а правду
как можно изменить то

что будет
о том
как через 7 лет
ну ты знаешь
я открою ТВОЮ дверь
и зайду
и скажу тебе
здравствуй
и мы сядем
ты скажешь
налейте
и мы выпьем
еще
и еще
и я скажу тебе
знаешь
ведь это так здорово
что прошлое не изменишь

опухоль иногда дает о себе знать.

как-то давит.

или болит.

или просто я ее нащупываю в районе грудной клетки, когда залезаю туда руками.

или кто-то чувствует ее, когда запускает в мою грудную клетку свои

нестерильные руки.

жду, когда рассосется.

или разрастется.

Бег

ленточка,
которую надо разорвать.
она трепещет на ветру
от моего приближения.
у меня сводит мышцы.
у меня порвалось ахиллово сухожилие.
и надорван мениск.
но я бегу.
там впереди так светло-светло.
и лестница.
я хочу быстрее добежать.
в правой руке у меня допинг.
и никто не сможет меня дисквалифицировать.

08.2005.

я встал с кровати и абсолютно голый подошел к зеркалу.
я осмотрел себя с ног до головы.
я посмотрел на себя в зеркало и даже не улыбнулся.

я взял со столика, стоящего около зеркала, стерильную салфетку и протер ей грудь.
я взял со столика, стоящего около зеркала, резиновые перчатки и надел их.
я взял со столика, стоящего около зеркала, скальпель и сделал первый надрез.

я разрезал свою грудную клетку.
я запустил в нее свои руки в перчатках и нащупал сердце.
я крутанул его один раз, второй.
оно оторвалось.
я достал его.
оно так нелепо трепыхалось у меня в ладонях.
я осмотрел его, насухо вытер влажным вафельным полотенцем

и положил в прозрачный целлофановый пакет.
я посмотрел на себя в зеркало и даже не улыбнулся.

я запустил руки поглубже и нащупал там душу.
я крутанул ее один раз, второй.
она оторвалась.
я достал ее.
она так нелепо перетекала из одной ладони в другую.
я осмотрел ее, насухо вытер влажным вафельным полотенцем

и положил в прозрачный целлофановый пакет.

я посмотрел на себя в зеркало и даже не улыбнулся.

я взял со столика, стоящего около зеркала, иголку с хирургической нитью.
я зашил себе грудную клетку.
я посмотрел на себя в зеркало и даже не улыбнулся.

я надел самую белую рубашку и самый лучший костюм.
я посмотрел на себя в зеркало и даже не улыбнулся.

я вышел из дому.
я пришел в дом.
я постучал в дверь.
мне открыли.
я положил к ногам два прозрачных целлофановых пакета.
не поняли.
испугались.
закричали.
отфутболили ногой.
два пакета запрыгали вниз по лестнице.
до первого этажа.
выкатились из открытой входной двери и остановились около мусорного бака.
пусть лежат.
может, кому-нибудь понадобятся.
может, кто-нибудь подберет.

стала рассудительно-важной.

а я звала
полетать,
а ты уже не могла.

– полетели!
– не умею.

мне было странно это слышать.
и я затыкала уши.
протягивала руки.
но было уже поздно.

сейчас я сижу на облаке,
вон том,
ярко-белом,
и смотрю на тебя –

а ты вся в работе,
в семье.

и с ужасом
я понимаю,
что нам не о чем говорить –

Бог не придумал для нас общих тем.

и я прыгаю вниз,
и лечу.

а ты вся в работе,
в семье,
в делах –

жалко.

Память