* * *
Вам, души, отлетевшие от тел,
Мы не слышны − аукай не аукай.
Отец не знал, чего он не успел:
Меня благословить перед разлукой.
Так неужели столь всесильна власть
Его была при жизни надо мною? −
В конце концов, он мог бы и проклясть
Всей нерушимой клятвою земною.
Тогда бы я у каменной плиты
Яснее представляла, каково мне.
Отец, какой меня оставил ты?
Благословенной? Проклятой? Не помню.
Песня о червоточине
Дождь остыл, не оставив воды питьевой,
Он ушёл, как, должно быть, уходит конвой,
Если сверху приказано сняться.
...И мы выползли − я да червяк дождевой:
Спать не спится, и сны вот не снятся.
Что червяк? Он по-прежнему гол как сокол,
Как и всякий из нас под одеждою гол;
Но меня беззащитнее втрое.
Он и глух, он и слеп, землекоп, землекол,
Без охраны, без ровного строя.
На поляну бы вылез, под дерево, в луг, −
На асфальте растопчет случайный каблук,
Не замедлив − заметив с досадой.
Так меня что граната, что слово, что плуг
Разорвут, не морочась осадой.
О века! Что дозволено взять на века?
Дождевого бы я забрала червяка,
Близнеца без защиты и стражи.
...............................................................
И Земля в середине шального витка
Поняла б, что не сделалась краше.
Определённость
Ну, я не знаю, на что мне надеяться? −
Или верёвка на шею наденется,
Или верёвки из ближнего вить
Буду, чтоб после его удавить?
Хочется ясности, хочется точности.
Нет под ногами уверенной прочности.
Но ведь и нету в душе окрылённости?
Хочется полной определённости.
Хочется знать – ты совсем меня бросил
Или ты новую глупость сморозил
О быстротечности всякой влюблённости?
Хочется полной определённости.
Определённо, что каждый – не вечен:
Богом ли мечен, судьбой искалечен…
Всех уравняет дорога в Чистилище.
Кстати, а есть Там нездешняя силища?
В ад посылает она или в Рай
(К чёрту катись или с Богом ступай)?
Или в пределы иной отдалённости?
Хочется полной определённости.
Зима уходит
А кто скорее зимний гардероб
В комоды и шкафы свои попрячет.
А кто, как я, немодная, поплачет
В темнеющий и тающий сугроб.
Природа вновь бесчинствует, как тать,
Любому неподвластный приговору,
Швыряя мне, что подвернулось вору:
Ещё весну и лето коротать.
Вот сколько тысяч раз считать до ста,
Как вновь очнусь в морозе огрубелом,
Заметная, как чёрное на белом,
Читаемая почерком с листа?
...Когда б весной любовь меня ждала!
Когда бы я ждала любви весенней,
Как − что ни год − Христовых Воскресений!
............................................................................
Ан будничные, в общем-то, дела.
Всё может быть
Небо звёздное расстелем,
Звёзды нá небе притушим,
Чтоб они своим сияньем
Вдруг не высветили дно:
А любовь мы не разделим,
Не придётся нашим душам
Обозначиться слияньем
Даже с небом заодно.
Кто же сердце предлагает?
Устаревшее ученье.
Сердцу любо биться в клетке
Что в чугунной, что в грудной.
Кто же руку предлагает?
Коль дают − на отсеченье.
Мы с тобой − не малолетки,
Мой дружочек неродной.
Ой ты поле, рожь-пшеница,
Перейти тебя попробуй.
Проще жизнь прожить, какую
Было тут предрешено.
И зачем на мне жениться?
Я ж по вызову утробой
Всё задаром растолкую,
Перебравши, как пшено.
...А когда родится витязь,
Приподнимет меч из ножен,
И когда тряхнёт кольчугой,
ттолкнувшись от перил,
Все вы страшно удивитесь,
Как же лик его изношен,
И как малою пичугой
Ясный сокол воспарил.
Командировка
Видишь, как всё я подстроила ловко:
Еду я в долгую командировку.
Всем это на руку, вот и с руки
Ехать мне к берегу тихой реки.
Тихой реки под названием Орлик.
Птичий ли голос застрял в её горле,
Или же ей, как и многим, знаком
К горлу весной подступающий ком?
Город не ближний и город не дальний -
Принципиально провинциальный.
Всем это на руку, всем по душе:
Милому рай без меня в шалаше.
Всем это на руку − что ж, по рукам!
Я не грущу по таким пустякам.
Видно, мы оба с тобой хороши:
Всем по душе это − камень с души.
Камень, верёвкой привязанный к шее...
Мне говорят, что я здесь хорошею.
Я отражусь ещё в этой воде!
Я не уеду отсюда до срока!
Тихо, спокойно и так одиноко
Мне не бывало нигде.
Утиная охота
В столице генеральная уборка;
Пересыхает речка Лихоборка,
Да вы о ней не слышали, поди.
Она уже для жизни не годится,
Вот только водоплавающей птице
Неведомо такое, господи.
Непрошена, походочкой матросской,
Окрашена расцветочкой неброской, −
Над ней висят семнадцать этажей! −
К подъезду моему выходит утка.
Остановись, мгновенье, на минутку
И крепко это к вечности пришей!
...Под ней стоит земля и стонут воды.
Над ней любые меркнут небосводы.
Забвенью не отдам
И тут, и там.
Не думая.
Подумав хорошенько.
Лишь детство окликает «Серой шейкой»,
А смерть − устало ходит по пятам.
* * *
Было б славно родиться в глубинке глубокой,
Всё у Бога за пазухой, всё же убогой.
С сапога соскребая налипшую грязь,
Чертыхаться, как в детстве, своей притворясь.
Заскочив на подводу, подтягивать вожжи,
Как учили в каникулы немцы Поволжья,
И лежать в раскалённой от солнца степи,
На которую, лишь осмелев, наступи.
О мы дети бетона и кранов подъёмных!
Не случайно взрастали мы нравов уёмных.
И откуда б в нас вечная сельская прыть:
Рыть колодцы, до дна и до истины рыть?
...Если небо мы видели только с овчинку,
Если солнца нам выпало только с лучинку,
Если нас приучали бояться людей,
Потому что неведомо, кто тут злодей?
Я, наверное, брошу в сердцах мегаполис
И отправлюсь далече, на Северный полюс.
Где сиянье от неба до снежных широт,
И не важно, что, может быть, наоборот.
Где медведи сугробны, медлительны, белы,
Где нечасты и лётчики, и корабелы.
Где лодчонке любовной разбиться о быт
Не грозит: он на дальних дорогах забыт.
Дембельский альбом
Памяти журналистов
Когда, рога о дерево корёжа,
На землю бездыханно грянет лось,
Я вспомню, Митя друг и друг Серёжа,
Что было войско − армией звалось.
Что в спину о продажности кричали,
Что за руки цеплялись − отпусти!
Дешёвые бубенчики бренчали,
Мы лишь хотели родину спасти.
И каждый, кто не сдался, каждый всякий,
Сложивши сердце, отслужив уму,
Был раб из вольнодумцев той присяги,
Дававшейся себе же самому.
Когда ж происходили перебранки,
А жизнь всегда в конторе такова,
То пепел щедро сыпался на гранки,
Порою прожигая рукава.
Кого-то наши мальчики любили,
И кто-то их любил себе во зло:
Кто спился, а кого давно убили,
Но выжившим − вдвойне не повезло.
В Лосиный остров, с непогоды шалый,
Не грех уткнуться запотевшим лбом,
Как в общий неподшитый, обветшалый
Почти истёртый дембельский альбом.
Так будет!
...И город великий умрёт; всё не вечно в веках,
Ни слава, ни память, ни крепости и не объёмы.
Успеть бы оставить в неправленных черновиках
Почти что иссохшие рядом со мной водоёмы.
Но я не хочу уходить, не дождавшись побед,
Которые были, которые ждут меня снова.
Подставь же плечо: надо мною ещё не пропет
Тот гимн, что венчает сообщество звука и слова.
Валяться на дачной постели с ленцой старика,
Меня заразив, что убив, городским заточеньем,
Такому не быть: разливается снова река,
В которую скину тебя, чтоб боролся с теченьем.
Но я не на смертные муки тебя обреку,
А лишь на судьбу, что расстаться не думает с нами.
Мы встретимся снова на самом крутом берегу,
Где я оберну тебя в кровью спасённое знамя.
...И город умрёт, и планеты источится ось,
И новых врагов не родят и не слепят из воска.
И будем мы вечно с тобою брести на авось,
И нас охранять неразбитое двинется войско.
Лишь только бы видеть − тебя не несут на щите,
Сто лет одиночества не усыхала лиана,
Не быть тебе мёртвым, а, значит, не жить в нищете,
Придуманный мною полковник Аурелиано.
Мурка
Просто мы с тобой стареем обе,
Друг мой кошка. Вот где западня.
Ты − быстрее. Чтоб твоей особе
Да не пережить меня
И дня.
Ибо вмиг закончится истома,
Чьё тепло хранит уютный плед,
И тебя, родимую, из дома
Вышвырнут вещам моим вослед,
Где, уж не соперница дворовым
В битвах за еду и за ночлег,
Ты замрёшь однажды под покровом
Вечной непогоды для калек.
Ты была мне внучкой, стала − тёткой,
Словно бы трудами колдунов.
Я тебя вычёсываю щёткой:
Ты не замечаешь колтунов.
Помнишь детство позднее: согрета
Под крылом: что хочешь, то хомячь,
У меня таскала сигареты
И гоняла, как футбольный мяч?
Плачут, размываются чернила:
Ты скребёшься в запертую дверь...
Это жизнь такое учинила,
И со всеми так она, поверь.
Прежде − птиц отслеживала строго
За окном и вслушивалась в тишь.
А теперь, усевшись у порога,
В щёлку за соседями следишь.
Изучая быт любой семейки:
Кто-когда-пришёл-ушёл. Балдёж...
И, подобно бабке на скамейке,
Нравственность всеобщую блюдёшь.
Этот добровольный труд ишачий
Заменяет грёзы по весне,
И порою, ангел мой кошачий,
Ты всплакнёшь о чём-то там во сне.
Успокою малого котёнка,
Что и в человеке жив любом,
Чтоб, уже не всхлипывая тонко,
Мне в ладонь уткнулась рыжим лбом.
Мне бы пережить тебя, чтоб робко
В стольной, да бесчувственной дыре
Уложить в картонную коробку,
Закопать на дальнем пустыре.
И, уже старея в одиночку,
Шаг преступный пряча в тишине,
Навещать тебя хоть через ночку...
........................................................
В старомодном, ветхом шушуне.
Стихи о городе
Есть города, что строятся
И есть, что разрушаются.
Приносят исцеление
И душат взаперти.
В Москве всё это кроется,
Но мне не разрешается
Любое отселение,
Куда ни захоти.
А вот бы до Саратова,
А вот бы до Камышина
В знакомую губернию
За волжским рукавом.
Где это солнце адово,
Где степь от зноя выжжена,
Где сполохи вечерние
На небе роковом.
Края нечернозёмные
Гордятся даже силосом.
Я б горечью полынною
Коль надо, сохла тут.
Но только силы тёмные
Обратно выгнут синусом:
Не держат корни длинные −
Побеги не взойдут.
Порой на всё готовы мы,
Да пробовать негоже нам.
Верни, Москва. И рытвиной
От бегства огради.
Пойду как по Садовому,
Паду снопом подкошенным
И припаду молитвенно
К асфальтовой груди.
Где мантии и кители,
Где рясы и подрясники
Царят − мой город красочный
Над временем пропет.
В шесть лет меня похитили.
Ах, папа, будут праздники,
Свози меня на сказочный
Калининский проспект.
© Ольга Савельева 1989–2021.
© 45-я параллель, 2021.