* * *
Понять тебя – умереть со стыда.
Оберни моё тело в шелка,
Услаждай мой слух песней
О неведомых мне городах,
Жёлтой пыли.
Если ты говоришь на латыни.
Это очень похоже,
И значит лишь то, что богиня.
Ты богиня богинь,
Изучила латынь
Для меня,
Для того, чтоб читать мне стихи,
Для того, чтобы петь мне стихи.
Посмотри на меня,
Обожги меня жарче огня
В этом море огня,
О котором поёшь на латыни.
И мне кажется:
Все прочтённые книги
Сгорают во мне,
И в громадном костре,
В этом диком костре,
Из глаголов «люблю» и «любили»
Появляешься ты и поёшь на латыни.
Хорошо, я не знаю латынь.
* * *
В камне не больше души, чем в тебе.
Сможешь быть каменной?
А-ми-нэ.
Сможешь быть? Сможешь быть?
Жаль, бытие не даётся раненым,
Камнем будь.
Камень суть – сердце сожми да и выброси,
И говори: я смогла,
Это безумье безумия,
Далай-мгла.
Веки прикрой – рот открой,
Выплюни все слова.
Слышишь, становится
Хо-лод-но –
Это растёт пустота,
Больше тебя становится,
Хочет тебя сожрать,
Только уже ты камень,
И
Имя тебе – Упадь.
* * *
– Ты глупа, потому что ты мать глупца, –
Божьей матери так говорит Христос.
А она в ответ:
– Я родила истца, –
Не ему отвечая, а придушив вопрос, –
На губах – змея, в животе – змея,
С этим гадким чувством живу, смирись.
Приведёшь другую женщину вместо меня.
Что ж ты делаешь, Христос, перекрестись.
А Христос, улыбаясь, гладит кита:
– Посмотри сюда, здесь у ног земля,
А на шее серебряный шар висит,
Я сорву его, и погибнет кит.
Попроси прощения, я прощу,
Приведу другую вместо тебя.
А она в ответ тихо говорит:
– Ох, Христос, не ищи меня.
* * *
Маленькая девочка в красной шапочке печёт блины, печётся о бабушке, пишет стихи, читает стихи, слушает Стинга, сажает цветы, и, видя её, улыбается Бог, и от этого распускается дрок.
Я же обычный серенький волк.
Работаю слесарем с восьми до пяти, пью водку без пива, чешу кулаки, смотрю телевизор и строю дом. По гороскопу бываю котом, имею любовниц, не зная любви, ну в общем, стандартное, с пяти до восьми.
Обыкновенен. Мне тридцать три.
Встречу её и просто-напросто съем.
Это одна из излюбленных схем. Взрослый мужчина и юная дева. Будто Адам и Ева у древа, Еве – четырнадцать, ему – тридцать три. В общем, Бог знает, как нас провести.
Вот встретились в начале июня.
Я – волк,
кругом лес,
и ты слишком юная.
Если наш автор, к примеру, Перро, то пишет он нас гусиным пером, бумагу изводит, ломает дух, бросает, как прокричит петух, придумал начало, придумал финал. Мне – смерть. Но я разменял.
Смерть за смерть не то наказание, мы ж за рождение, не двоим желаемое, не продлеваем же вдвое жизнь, вот так и здесь –
береги меня.
И берегись.
Сон в лодке
I
Тихо падает снег.
Тихо.
Падает снег.
В темноте
У воды человек –
Силуэт на мосту.
II
Этот я человек.
Это я человек –
Кашемировое пальто.
Я смотрю в пустоту,
В пустоте – силуэт.
Тихо падает снег.
Тихо.
Падает снег,
Растворяясь в воде.
Растворяясь в воде,
Замедляя свой бег,
Тихо падает снег.
III
А воде имя – река,
И течёт она издалека,
И стоит на ней лодка,
Качается,
Мается,
Ржой покрытая цепь,
Что её привязала к земле,
Как собаку – к земле,
Чтобы злее и злей
Становилась она.
IV
Спустился к воде.
Я сел в лодку
И маялся в ней,
Пока вдруг не уснул.
V
Тихо падает снег.
Тихо.
Падает снег
На воде,
Вдруг заснул человек –
Тихо.
Падает снег.
VI
Сон во сне
Раскрывается, будто цветок
Лотос.
Нас ведёт на восток
Вифлеем,
Нас ведут за собою стада,
Нас ведёт за собою звезда
В города.
Это сюрнарцизм,
Когда любишь и клянешься любить,
Чтобы жить,
А сам умер,
Предавая всё то, во что верил,
Предавая всё, что учил,
Проливая горячие горькие слёзы –
Слёзы красные.
Алые злые морозы,
Что цветут по утрам на окне.
VII
Вифлеем.
VIII
Город нем.
Накрывается тьма темнотой.
У Марии внутри просыпается вой.
Вот и воет она,
Собирая с лица слезу за слезой,
Чтобы выпить их позже в пустыне.
Посмотри мне в глаза,
Ты мечтаешь о сыне?
Мечтаешь о сыне?
Я Бог.
IX
Холод зол,
Очень зол.
Я открыл, я открыл, не поверив,
Глаза.
В лодке спал,
И замёрзла слеза
На щеке.
Надо мною –
Бесконечное небо изгоев,
Из которого
Тихо падает снег.
X
Тихо.
Падает снег.
Зимним вечером в Ялте
Скрипач играет. Тёмный переход.
Несмелый и неловкий мальчик
Читает Бродского, и вот снисходит Бог.
О как же, как же... Зимний вечер в Ялте,
Сухое левантинское лицо,
И мой хрусталик вспышки не выносит,
И где-то рядом оживает Цой.
Зима приходит, и проходит осень.
Рассыпал мелочь, посмотрел назад.
Глаза болят, там вечность у салфетки.
Я чувствую, что в чём-то виноват
Пред тем, который спит на табуретке.
Трактирщик носится, как молодой дельфин,
А холод море стягивает в льдину.
Прошу, остановись, мгновенье, ты
не столь прекрасно, сколь непостижимо.
* * *
И дождь...
Чего уж не хватало
в рассказ о том,
где мой герой бросает жить.
Картонный он,
приблизившись к финалу,
так истерично начинает пить.
И дождь.
Так однозначно, право,
и ангелом ему не стать,
ведь крылья в дождь
похожи
на сырое одеяло,
здесь не взлететь,
а камнем падать вниз.
Картонно всё –
сгорело б без остатка,
но дождь,
и мой герой раскис –
расстроен, пьян,
он с девятиэтажки
так глупо
с самой крыши
прыгнул вниз.
Но дождь прошёл,
остался только ветер.
Он высох, не достиг земли
и улетел, посетовав на лето,
он улетел, быть может, помогли.
Такой рассказ
с надеждой,
без надежды.
Такая жизнь,
где «верь, люби и жди».
И я один, всё так же,
как и прежде,
я тоже пью.
Неделю льют дожди.
© Павел Полозов, 2015 – 2016.
© 45 параллель, 2016.