Красная юбка
Доставай свою пыльную трубку,
Набивай до краёв табаком!
Я несу домой красную юбку,
Чтобы ты её сбросил рывком.
Я несу её в тонком пакете –
Огнестрельную, как пистолет.
На каком поднебесном макете
Подглядели такой силуэт?
Как приманка её плиссировка –
Закачаешься, точно бычок.
Не спасёт боевая сноровка.
Доставай, говорю, табачок!
А потом подноси зажигалку,
Её красное тело включай.
Это всё городские пугалки,
Всё брехня недоучки-врача,
Что курение вредно дыханью.
Мол, ещё пожалеем потом.
Не от рака мы все подыхаем,
Мне Губанов поведал о том.
Ты, конечно же, волен не верить,
(Где же этот дурацкий табак?)
Только если уж думать о смерти,
Лично мне думать хочется так:
Я хочу умереть в красной юбке,
Неизбежно сгорая нутром,
Видя, как ты берёшься за трубку,
Зная, что с нами будет потом.
Ещё встанет как надо Меркурий,
Красный тон обезличит слова.
И тогда – непременно закурим.
А пока – доставай. Доставай.
* * *
Она увидит его, и скажет: «Ну, здравствуй, моя тоска».
И вырастут города, где были вчера руины.
Он сожмёт ей плечо, и откажется выпускать,
Чувствуя только клёкот где-то посередине.
Он увидит её, и скажет: «Ну, здравствуй, моя печаль».
И она так посмотрит, что станет легко и знобко.
Будто Бог его пожалел, взял на руки и покачал,
А руки такие большие и мягкие, как из хлопка.
Она будет смотреть, говорить что-то про обед,
Погоду на вечер, до сих пор не прибитую полку.
Он услышит лишь только, что больше не будет бед.
Погладит по голове, снимет с волос заколку.
И он ей расскажет, как выжил в большой войне,
Как вышла гуманитарка, и подмога была не скоро.
Ещё вот буквально час – лежал бы среди камней...
Она услышит лишь только, что больше не будет горя.
И десять минут в прихожей вместят в себя десять лет,
Сорок минут на кухне заменят непрожитость быта.
И будут моря и горы расти на её столе.
И будут они рождены. И будут они убиты.
И будет пора одеться, и выйти на холода,
Чувствуя, как внутри лопаются все нити, –
И вновь покрывает пепел восставшие города,
Пока они друг на друга смотрят – уже не видя.
* * *
И что-то вдруг переменилось.
Ничто не предвещало, но…
Такая малость – эта милость,
А неохватна всё равно.
Такая радость – эта редкость,
Что глупость, кажется, – каюк!..
Но этот страх и эта ревность
Сродни качанию кают.
Всё выше тянутся канаты,
И якорь ест речную мель…
Дороги, словно каганаты,
Пленили нас – отсель – досель.
Отели – городские сводни –
Раздели нас от сих – до сих,
Так что по самое сегодня
На теле только этот стих.
И ты читаешь аккуратно,
Боясь помять и повредить…
Я до сих пор смотрю обратно,
А вижу – только впереди
Вдаль убегающие рельсы,
Вагона длинные бока.
Похожи на седые пейсы
Из этих окон облака.
А их количество примерно
Приводит сумму наших лет.
Я твёрдо знаю, что бессмертна.
Вот справка.
То есть
мой
билет.
* * *
Станет луковка смоковницей,
Молча встанет в изголовье.
Я была твоей любовницей,
Чтобы сделаться любовью.
Листья, падая, как новости,
Ощущаются спиною.
Я была всего лишь совестью,
Чтобы после стать виною.
Тело предоставь парению
От ствола. Лежи ничком.
Я твоё сменила зрение,
Став зрачком.
* * *
Неприкаянно, устало,
Словно сил и нервов нет,
Человек идёт по шпалам
И в руке несёт пакет.
Человек идёт по шпалам,
У него в пакете дом.
В нём для каждого есть пара,
В нём Гоморра и Содом.
В нём и взрослые, и дети,
Египтянин и узбек.
Есть и дырочка в пакете,
Из которой мелет снег.
Есть и дурочка, и доктор.
Есть роддом, университет.
И ещё, возможно, кто-то,
Кого в мире вовсе нет.
Человек прошёл всё лето
И сегодняшних полдня.
Я кричу со дна пакета:
«Ты зачем несёшь меня?»
Только отзвуки вокзала
Различимы вдалеке.
В темноте сияет шпала,
Колыхается пакет.
* * *
Ну, давайте, продолжим негромко –
Вполнакала – читать «не своё».
Мы устали ловить похоронки,
Не надеясь, что это враньё.
И, всё чаще боясь перепутать,
Неживого на пир пригласить,
Мы стоим на привычном распутье
И боимся дороги спросить.
Хорошо, что глаза мои чёрным
От рождения были полны,
Не темнеет в глазах от «Вечёрки»
И других публикаций страны, –
Но от чёрной тесёмки «Фейсбука»
Тень сползает по верхней губе,
И бежит круговая порука,
И влечёт на подмогу себе.
И никто не умеет «про это» –
Нам при жизни такое нельзя, –
Если Общество Мёртвых Поэтов
Не одобрит заявки в друзья.
* * *
И ты идёшь, и свет трещит
Меж ветками осин.
Идёшь от женщин и мужчин,
Одна или один.
А иногда глядишь назад,
Где кто-то голосит:
– Я не со зла. Я не со зла.
Прости меня. Прости.
Ты приглядишься. За спиной
Безликие следы.
И каждый мается виной,
Да это полбеды.
Ведь ты узнала, ты узнал
Свой голос, свой мотив:
– Я не со зла. Я не со зла.
Прости меня. Прости.
И ты на небо поглядишь,
На ветки и листву.
Ещё немного наследишь,
И спросишь в пустоту.
Ответят камни, ил, сосна,
Игольчатый настил:
– Пусть мы. Да, это мы – со зла.
А их – прости.
Прости.
* * *
Дерево-древо, не торопись,
Не урони на тропинку жизнь:
Яблоки зреют, потом гниют –
На это хватает пяти минут.
Яблоки просятся прямо в рот.
Женщина спелый живот несёт.
Знает мужчина свою стезю,
Скупо роняет в траву слезу,
Обороняет зелёный быт,
И отвечает бесстрашно:
Быть.
* * *
никогда говорю всегда
и последний скажу смеясь
я несу на плече кота
не боится мой кот упасть
кто-то косится срамота
я всегда хоть немного ню
я держу на плече кота
и его я не уроню
котопадов ушли года
и безвременно унеслись
я несу на плече кота
мы носы задираем ввысь
там на небе свои стада
кучерявый пастух пасёт
я держу на плече кота
не пойму кто кого несёт
* * *
Бывает счастье беззащитное
И нежное, как мох на дереве.
И если женщина с мужчиною
Горячая, не индевелая,
И вся насквозь она растительна,
Как самый сказочный пейзаж, –
Ей всё простительно.
Простительно.
Ей всё простительно,
Наташ.
© Полина Корицкая, 2018–2021.
© 45-я параллель, 2022.