Полина
Корицкая

* * *

Бывает счастье беззащитное

И нежное, как мох на дереве.

И если женщина с мужчиною

Горячая, не индевелая,

И вся насквозь она растительна,

Как самый сказочный пейзаж, –

Ей всё простительно.

Простительно.

Ей всё простительно,

Наташ.

* * *

Дерево-древо, не торопись, 

Не урони на тропинку жизнь: 

Яблоки зреют, потом гниют – 

На это хватает пяти минут. 

Яблоки просятся прямо в рот. 

Женщина спелый живот несёт. 

Знает мужчина свою стезю, 

Скупо роняет в траву слезу, 

Обороняет зелёный быт, 

И отвечает бесстрашно: 

Быть.

* * *

И ты идёшь, и свет трещит 

Меж ветками осин. 

Идёшь от женщин и мужчин, 

Одна или один. 

А иногда глядишь назад, 

Где кто-то голосит: 

– Я не со зла. Я не со зла. 

Прости меня. Прости. 

Ты приглядишься. За спиной 

Безликие следы. 

И каждый мается виной, 

Да это полбеды. 

Ведь ты узнала, ты узнал 

Свой голос, свой мотив: 

– Я не со зла. Я не со зла. 

Прости меня. Прости. 

И ты на небо поглядишь, 

На ветки и листву. 

Ещё немного наследишь, 

И спросишь в пустоту. 

Ответят камни, ил, сосна, 

Игольчатый настил: 

– Пусть мы. Да, это мы – со зла. 

А их – прости. 

Прости.

* * *

И что-то вдруг переменилось.

Ничто не предвещало, но…

Такая малость – эта милость,

А неохватна всё равно.

Такая радость – эта редкость,

Что глупость, кажется, – каюк!..

Но этот страх и эта ревность

Сродни качанию кают.

Всё выше тянутся канаты,

И якорь ест речную мель…

Дороги, словно каганаты,

Пленили нас – отсель – досель.

Отели – городские сводни –

Раздели нас от сих – до сих,

Так что по самое сегодня

На теле только этот стих.

И ты читаешь аккуратно,

Боясь помять и повредить…

Я до сих пор смотрю обратно,

А вижу – только впереди

Вдаль убегающие рельсы,

Вагона длинные бока.

Похожи на седые пейсы

Из этих окон облака.

А их количество примерно

Приводит сумму наших лет.

Я твёрдо знаю, что бессмертна.

Вот справка.

То есть

мой

билет.

Красная юбка

Доставай свою пыльную трубку,

Набивай до краёв табаком!

Я несу домой красную юбку,

Чтобы ты её сбросил рывком.

Я несу её в тонком пакете –

Огнестрельную, как пистолет.

На каком поднебесном макете

Подглядели такой силуэт?

Как приманка её плиссировка –

Закачаешься, точно бычок.

Не спасёт боевая сноровка.

Доставай, говорю, табачок!

А потом подноси зажигалку,

Её красное тело включай.

Это всё городские пугалки,

Всё брехня недоучки-врача,

Что курение вредно дыханью.

Мол, ещё пожалеем потом.

Не от рака мы все подыхаем,

Мне Губанов поведал о том.

Ты, конечно же, волен не верить,

(Где же этот дурацкий табак?)

Только если уж думать о смерти,

Лично мне думать хочется так:

Я хочу умереть в красной юбке,

Неизбежно сгорая нутром,

Видя, как ты берёшься за трубку,

Зная, что с нами будет потом.

Ещё встанет как надо Меркурий,

Красный тон обезличит слова.

И тогда – непременно закурим.

А пока – доставай. Доставай.

* * *

Неприкаянно, устало,

Словно сил и нервов нет,

Человек идёт по шпалам

И в руке несёт пакет.

Человек идёт по шпалам,

У него в пакете дом.

В нём для каждого есть пара,

В нём Гоморра и Содом.

В нём и взрослые, и дети,

Египтянин и узбек.

Есть и дырочка в пакете,

Из которой мелет снег.

Есть и дурочка, и доктор.

Есть роддом, университет.

И ещё, возможно, кто-то,

Кого в мире вовсе нет.

Человек прошёл всё лето

И сегодняшних полдня.

Я кричу со дна пакета:

«Ты зачем несёшь меня?»

Только отзвуки вокзала

Различимы вдалеке.

В темноте сияет шпала,

Колыхается пакет.

* * *

никогда говорю всегда

и последний скажу смеясь

я несу на плече кота

не боится мой кот упасть

кто-то косится срамота

я всегда хоть немного ню

я держу на плече кота

и его я не уроню

котопадов ушли года

и безвременно унеслись

я несу на плече кота

мы носы задираем ввысь

там на небе свои стада

кучерявый пастух пасёт

я держу на плече кота

не пойму кто кого несёт

* * *

Ну, давайте, продолжим негромко –

Вполнакала – читать «не своё».

Мы устали ловить похоронки,

Не надеясь, что это враньё.

И, всё чаще боясь перепутать, 

Неживого на пир пригласить,

Мы стоим на привычном распутье

И боимся дороги спросить.

Хорошо, что глаза мои чёрным

От рождения были полны,

Не темнеет в глазах от «Вечёрки»

И других публикаций страны, –

Но от чёрной тесёмки «Фейсбука»

Тень сползает по верхней губе,

И бежит круговая порука,

И влечёт на подмогу себе.

И никто не умеет «про это» –

Нам при жизни такое нельзя, –

Если Общество Мёртвых Поэтов

Не одобрит заявки в друзья.

* * *

Она увидит его, и скажет: «Ну, здравствуй, моя тоска».

И вырастут города, где были вчера руины.

Он сожмёт ей плечо, и откажется выпускать,

Чувствуя только клёкот где-то посередине.

Он увидит её, и скажет: «Ну, здравствуй, моя печаль».

И она так посмотрит, что станет легко и знобко.

Будто Бог его пожалел, взял на руки и покачал,

А руки такие большие и мягкие, как из хлопка.

Она будет смотреть, говорить что-то про обед,

Погоду на вечер, до сих пор не прибитую полку.

Он услышит лишь только, что больше не будет бед.

Погладит по голове, снимет с волос заколку.

И он ей расскажет, как выжил в большой войне,

Как вышла гуманитарка, и подмога была не скоро.

Ещё вот буквально час – лежал бы среди камней...

Она услышит лишь только, что больше не будет горя.

И десять минут в прихожей вместят в себя десять лет,

Сорок минут на кухне заменят непрожитость быта.

И будут моря и горы расти на её столе.

И будут они рождены. И будут они убиты.

И будет пора одеться, и выйти на холода,

Чувствуя, как внутри лопаются все нити, –

И вновь покрывает пепел восставшие города,

Пока они друг на друга смотрят – уже не видя.

* * *

Станет луковка смоковницей,

Молча встанет в изголовье.

Я была твоей любовницей,

Чтобы сделаться любовью.

Листья, падая, как новости,

Ощущаются спиною.

Я была всего лишь совестью,

Чтобы после стать виною.

Тело предоставь парению

От ствола. Лежи ничком.

Я твоё сменила зрение,

Став зрачком.