Небопашец
Сквозь брезентовых псов отутюженный лай,
Населяющих щедро бездомные ночи,
Небопашец уходит в свой плазменный край.
Исчезает в разводах его червоточин.
Там, вдали, с недопитых землёю болот
Растекаются мутные пресные песни.
Их кисель застывает у ног, этих нот
Хватит на зиму. Сгорбились вещи,
Как протезы времён. Только стадо часов
И стеклянная водка в палёном стакане
Защищают от натиска уличных псов.
По сюжету поставленных кем-то над нами.
Светоболезнь
Этот чёрный фонарь, как и ты,
При наличии тьмы – максимален.
Угрожает дойти до черты
Отражением в мелком канале,
Где раскрыли по-рыбьему рты
Сотни спален.
Тем телесней его световство,
Чем надрывней горение окон.
Неспособных внести ничего
Пожелтевшим от вечности током
В притекающий к ним небосвод
Синим соком.
Та же редкая светоболезнь
У тебя, ты – такая же точно!
Внесена ненароком в день,
В ночь – нарочно.
Середины
Нас с тобой разотрут в слова,
Нас с тобой заберут витрины.
Ты – и стонет моя голова,
Ты – и стынет моя голова.
На висках выступает иней.
Бесконечный объём рябит
Фонарей. Фонари, как раны,
Округлённые до орбит.
Резкий свет заполняет быт
Океаном, текущим из крана –
Кто-то мучает нервопровод.
И в чужом отсыревшем доме
Раздражает обилие нот.
Мы отсюда сбежим вот-вот,
Как сбежали сюда. Только помни,
Выходя за пределы нуля –
К нам приложены середины.
И теперь ни с чего и не для
Мы с тобою, других деля,
Обязательно станем делимы.
Диптих
1.
В небе без дна беда.
Молча звезда сюда,
Как слюдяной плевок
Жалок и одинок,
Сорванная глядит.
Берег ломает кит,
Сыплется соль из ран,
Рай переходит грань.
2.
Ты от пустой звезды
Недалеко стоишь.
Густо врастает дым
В плоть обнажённых крыш
Мира, что не продлён.
Где даже я – мираж.
Мир, что идёт на слом,
Ты никому не отдашь.
Рыбье рабство
Как тебе живётся в рыбьем рабстве?
Где глаза открыты у прохожих,
Где стеклянные волнуются медузы,
Где снов нет и где их быть не может.
Этот мир для снов предельно узок.
Как тебе живётся в рыбьем ритме?
Между тонких фиолетовых растений,
Где над плавным миром стынет чайка –
Смерть, неотличимая от тени,
Осыпается на воду горстью талька.
Только поднятые волны правы
В бесконечном неземном поклоне.
Поднимись навстречу им всем телом –
Ветер оцарапает ладони,
Отшлифованные морем до предела.
И когда ты выйдешь на поверхность,
Где-то у дождями сытой Клязьмы,
То в последний раз увидишь, как беспечно
Время вьётся мошкарой и вязнет
В тоне волн. И тонет в волнах вечность.
Здесь на суше только взгляды окон
Так же молчаливо ищут пищи.
Брось им пыльный отблеск по привычке,
Оставляя тело без отличий.
И нырни в подъезд уже по-птичьи.
Невесомость
В твоих глазах прозрачные коты,
В твоём саду крылатые львы на ветках клёна.
Тебя считают легкомысленной, а ты,
Ты – невесома.
Тени
Она замедлила глаза,
Густые тени
Текли с неё по волосам,
Вползая в темень.
По неизбежным четвергам
Она вздыхала,
Ложился вздохов каждый грамм
На одеяло.
Земля белела от комет.
Так ждали травы,
Познав осточертенье лет,
Конца, расправы.
Весь миг от смерти до любви
(Точней, оргазма),
Пройдёт вне плоти и крови,
Невиден глазу,
Осев на тонкой полосе
У сновидений,
Куда с неё, в её же сне
Стекались тени.
Та
Наблюдай, как меняется час.
У меня для тебя есть имя.
В этом имени меньшая часть –
Это ты. Остальное – пустыня.
От тебя наибольшие сны
Мнутся, распространяя минуты.
Наблюдай за полётом осы,
Наблюдай, принимай вовнутрь.
Как шуршанье увесистых крыль-
ев тебя переносит отсюда
Наблюдай. Я сегодня открыл
Звук сосуда.
Обращённого к ветру лицом,
Обнажившего женское горло.
Наблюдай этот звук, если в нём
Станешь голой –
Это то, о чём я говорил,
Строки будут длиннее и чётче
Ты, напротив, по счёту три
Тонким телом заполнишь мой почерк.
Наблюдай. Отрицание сна –
Это новый прорыв в медицине.
Наблюдай, ты уже не видна
Никому. Только буквы и с ними
Завершишься, понятная мне,
Этим именем *прочерк*. От прочих
Слов отдельно. И наедине
Даже проще.
Наблюдай, заключённая в не-
(без)известном стихе. Вся построчно
Здесь. И родинкой на спине,
Ставшей этой последней.
Тополиный пульс
Тополиный пульс учащается с каждой весной,
Всё ближе и звонче, мерцает и рвётся.
Тополя, возвращаясь с работы домой,
Запинаются о свои кольца.
Переводят дыхание ровно на час.
От усталости птичьей в извилистых кронах
Тополя засыпают у авиакасс,
А проснутся в плацкартных вагонах.
Я стою неподвижно, всё реже смотрю им во след.
Мои корни пропитаны талым бензином.
От мелькания листьев ослеп.
Жду, когда заметут бирюзовые зимы.
Река
Щенки рассмеются в мешке,
И смех под водой расслоится.
Укрытая рыба в реке
Потащит на дно колесницу.
Туда, где проета дыра
Отпущенными червяками.
Где ты так давно умерла,
Что небо покрылось песками.
И остервенеет река,
Впиваясь в засохшие русла
Теплом своего молока,
Мычаньем немого искусства,
И станет как счастье тверда,
Как время текущее в камне,
Целуя собой города,
И плач превращая в молчанье.
Прозрачная сущность твоя,
Едва загустевшая в тело,
Вернётся в речные края,
В которых она обмелела.
Когда ты стеклянной рукой
Натянешь речные поводья,
Весь мир обернётся водой,
Влюбившись в твоё половодье.
Там, где
Где кончается жизнь, начинается хвост человечий,
Только как ни крути, не рифмуются вечность и вечер.
От которого я отшатнусь, как от остроконечного края,
Где неспешно гудит и вращается лопасть земная.
Где кончается акт, именуемый праведным делом,
И в дальнейшем уснёт бесполезно полезное тело,
Мы зажмурим сердца, променяем вчерашнюю встречу
На сегодняшний день. Без доплат, нам доплачивать нечем.
Оттого и сидим на божественно сладких колёсах,
Где кончается жизнь, предстаёт красота в разных позах,
Где щенячий восторг обрывается приступом лая,
Где земной красоты – нет, но есть красота неземная.
Совы
Кричи, но не горчи.
Разбуженные совы
Взирают на тебя
С продавленных ветвей.
Одна из всех причин –
В тебе так мало крови,
Что валятся слова,
Как прах из тополей.
Замену не найти
Застеленному миру,
Который крепко спит
В неспящих нас с тобой.
Вползает нервный тик
В звенящую квартиру,
Когда шаги за дверь –
Рассыпанная соль.
Осталось отгадать,
Куда уходит запах
С пропитанных твоей
Любовью простыней.
Смещается вода
Из шаткой кружки на пол.
И тянется январь,
Как цепь следов за ней.
Рыбы
Расскажите, рыбы,
Как легко тонули,
Те, кто по натуре
Каменные глыбы.
Мы так не смогли бы
Рассказать вам, рыбы.
Рыбы, нашепчите,
Как ваш воздух зыбок
В мире без улыбок,
Без больших событий
Где-то у Таити.
Рыбы, нашепчите.
Начинает сердце
Биться откровенней,
Будто нет делений –
Ритмов, звуков, терций.
Никуда не деться,
Мир – большое сердце.
Это ваши тайны
Проникают с моря
Стройным птичьим хором –
Скрытый, нелегальный
Вид переговоров.
В полосе нейтральной
Тают ваши тайны.
Дядя
По двору гуляет дядя
Непрерывный, в смысле пьянки,
Непрерывные останки
С багровеющим лицом.
А ему навстречу мысли
В обрамлении прохожих,
Мысли «чтонажралсярожа»,
Мысли «чтодуракнажрался»,
Мысли «цойживцойживцой».
По двору бегут собаки
В отрешении глубоком,
Кто вперёд бежит, кто боком,
Как сплошной собачий импульс,
Наступают на себя.
И собачье созерцанье
Вытесняет жажду «алко»
Мне их жалко, жалко, жалко.
Как же можно, не любя?
И струится им навстречу
Обязательная Баба,
И не прям-таки, что «Баба»,
А конкретный индивид.
Потому что индивиды,
Как сказал вчера мне космос…
Вру, конечно же, не космос,
Я всё сам придумал. Просто
Из окна убогий вид.
На улице свернулось молоко
Когда на выползшие звёзды
Наступит сонная заря,
Зашевелится в спальне воздух,
Прокисший воздух октября.
Не понимая всех деталей
Свернётся в кофе молоко,
Произошедшие из талии,
Помчатся ноги далеко.
А я, прикинувшись не спящим,
Пропив не менее пяти
Душевных литров, впялюсь в ящик.
Не в состоянии идти.
Звуки
День застёгнут в глухое пальто,
День шершав, как смешок моряка.
Населенья в количестве толп
Покидают чертог четверга.
Солнце бросилось прочь от окна.
Обступают закат фонари.
Рать фонарная разъярена,
Обнажает заточенный крик.
От него у ночных мотыльков
Пропадает желание быть,
И теснятся они у костров,
И костры не дают им остыть.
Ночь издаст вопросительный скрип.
Подражая фальцету петель,
Ветры-волки споют, что открыт
Слабый мир для окрепших детей.
© Роман Япишин, 2009–2013.
© 45-я параллель, 2013.