Рустам
Карапетьян

* * *

...и когда накроются медным тазом

те кто отстоять не сумели Трою

Одиссей отправится на Итаку

остров что остался в далёком прошлом

где синело море сияло солнце

и бродили козы по горным склонам

а ещё с девчонкою тонконогой

наперегонки до того колодца

кто последний тот козопас безногий

и потом валяться в тени оливы

наблюдать как в небо ныряют птицы

и мечтать о подвигах величайших

и не понимать почему хохочет

эта конопатая с рыжей гривой

а волна тихонечко гладит камень

и стирает трещины и морщины

и тепло и ласково что-то шепчет

но уже уплыли давно триеры

и покрыли славой себя герои

и накрылись медью глаза троянцев

а тебя всё нету мой рыжий мальчик

что бежал со мною навстречу солнцу

и смотрел в меня наполняя светом

где же ты глупыш а давай ещё раз

наперегонки до того колодца

где на чёрном дне до сих пор наверно

наши отраженья сидят в обнимку...

А моя печаль...

А моя печаль
Не могла молчать,
Ныла словно зуб
Сломанный.
Я её качал,
Грея у плеча,
Целовал в слезу –
Солоно.
А она во сне
Жаловалась мне
На своё житьё
Бледное.
Я ещё сильней
Обнимался с ней,
Чтоб согреть её,
Бедную.
Звёздами кружа,
Ночь взметала шаль.
Листьями дрожа –

Таволга.
И, едва дыша,
Грезила душа.
А печаль ушла.
Надолго ль?

А пока на небе склока...

А пока на небе склока,
Тучи клочьями рядят,
Проскользну, забыт и лёгок,
Меж секундами дождя.
Всё покину, не оставлю
Даже следа за собой,
Чтоб глотнуть хотя бы каплю
Тишины предгрозовой,
Где на миг застыло комом,
Но, секунд вбирая вес,
Прежде молнии и грома
Время ринется с небес.
И тогда уж – ад кромешный.
И, исхлёстанный насквозь,
Возвращаюсь. Мокрый. Грешный.
Тишины укравший горсть.

* * *

Барахтаясь нелепо

И помощи не ждя,

Карабкаешься в небо

В царапинах дождя.

А подвернётся случай,

Не на смерть, а на жизнь,

За солнышковый лучик,

Попробуй удержись.

Ведь если хватит силы

И цепкости земной,

Вдруг запылают крылья

За пепельной спиной.

* * *

Бесконечность деля на нуль,

Наступаем на те же грабли.

Снова Эйяфьятлайокудль

Беспокоит Кетцалькоатля.

За собой самим вдогон

Змей струится быстрее пули.

И коптит ключевской огонь,

Грея замыслы Вицлипуцли.

Даже Этна пошла вразнос

Под влиянием Аколмистли.

И целуется Смерть взасос,

Выжигая дурные мысли.

* * *

Бог выходит из машины,

И глядит по сторонам,

Видит спины, спины, спины,

Слышит «боко» и «харам»,

Слышит выстрелы из «буков»,

Слышит взрывы поясов,

Видит много, много букв

Очень ярких, но без слов,

Видит сытых и голодных,

Видит фабрики гробов,

Видит рабский мир свободных

И свободный мир рабов,

Вавилона мешанину,

И Содома чудеса.

Бог бросается в машину,

Чтоб вернуться в небеса.

Но чего-то клинит в кране –

Не добраться до небес.

Остаётся, как и ране –

Только преданным на крест.

Но ему уже в азарте

В печень клювом бьёт орлан.

Зритель спит в амфитеатре,

Ожидая игр он-лайн.

* * *

Была заплакана невеста

Не от тоски, а просто так.

Но это было так уместно,

Что понял даже я, дурак,

Пока глядел, как бесшабашно,

Сбежав из галстучной петли,

Жених с наигранною жаждой

Пил жадно водку из туфли.

Звон рюмок бился в звон бокалов,

Дрожа осколками в груди.

Нещадно музыка орала.

И лучше б с самого начала

Не приходить. Или уйти.

* * *

В Трою

Входили по трое,

Прикрывая друг друга.

И казалось порою,

Что тени к нам тянут руки,

Что вот-вот грянут с крыши

Стрелы дождём смертельным.

Сердце дрожало мышью.

А тут ещё – эти тени...

Но обошлось. Проникли.

Всё оказалось вздором.

Без единого крика

Вырезали дозоры.

И, устыдившись страха,

Липкого, как в могиле,

Взяли мы город махом.

И никого не щадили.

* * *

В журавлиных поисках корабля,

Знающего путь до твоих аркадий,

Ты постиг, что узел – уже петля.

Если сил распутать его не хватит,

То руби швартовы ко всем чертям,

Парус ставь тугой на своей скорлупке,

Правь к закату голову очертя,

Загибаясь не от огня в желудке.

И когда причал ускользнёт в туман,

И матёрый штурман отыщет пеленг,

Можешь сколько хочешь сходить с ума,

Оттого что вряд ли сойдёшь на берег.

* * *

В рассыпающейся
                         тиши,
Словно бы сквозь
                         плёнку
Желто-красный
                      асфальт шуршит,
Лужи хрустят
                   тонко.
Зябко ёжатся
                   фонари,
За ночь спалив
                     свечи.
Не осталось
                 огня внутри,
Да и разжечь
                   нечем.
Дождик, сумрачный
                            пианист,
Как нам с тобой
                      спеться?
Ляжет под ноги
                      мокрый лист –
Чьё-то ещё
                сердце.

В тыщеглазую жадноустую...

В тыщеглазую жадноустую
Пропасть шаг – и упасть на ветер.
Отвернитесь скорее, дети,
Я уже ничего не чувствую.
Потому и шагаю по небу.
Руки-крылья? – Нет! – Руки-плети!
Может, я ещё что-то понял бы,
Если бы не сломался ветер.
Если бы не сглотнула пропасть
С тяжким вздохом, а я – на выдохе.
Крылья мнёт в бесконечном вывихе
Слишком
            Окаменевшая
                               Совесть.

* * *

В чуть покосившейся избушке

В насквозь проветренной степи

Часы по-прежнему с кукушкой,

С чугунной шишкой на цепи.

Зимою здесь мороз да скука,

Работа летом да жара.

И бродит время здесь по кругу.

И завтра – словно бы вчера.

Котят ласкаются комочки,

И старый пёс брехлив и сер.

А по утрам радиоточка

Играет гимн эСэСэСэР

* * *

Видно, было что-то в её глазах,

Отчего весь встречный мужской народ,

Сделав шаг, оглядывался назад

И смотрел, как чешет она вперёд,

Как чечёткой бьют каблучки в асфальт,

Будто тает снег, где она прошла.

Беспородной псиной за нею взгляд

Чуть скулил, выпрашивая тепла…

Потеряв её в суматохе дней,

Ошалев от водки и сигарет,

Вспоминать, что ж было такого в ней,

Отчего хотелось помчаться вслед?

…………………………………………

И такая вдруг скукота и лень,

В полутьме пролёживаешь кровать.

Можно шторы настежь – наступит день,

Но сначала надо, наверно, встать.

Сделать шаг, другой, обнажить окно,

Равнодушно в сторону сдвинув ткань.

Хоть грозили нам тут на днях весной,

Всё равно погода снаружи дрянь.

И обратно в серую мятость лечь,

Не спеша последнюю докурить,

В сон впадая и забывая речь,

Потому что не с кем поговорить.

…………………………………………

А когда звонок в полуночной тьме

В потолок, и в стены, и в уши бьёт,

Почему-то чувствуешь: «Не ко мне.

Кто-то номер снова набрал не тот».

Но спешишь ответить «Алло! Алло!»

Ну, а вдруг (бывает же в жизни вдруг?)

Просочится капелькою тепло…

А в ответ гудков отупелый звук.

И опять бежишь в коридоры сна,

Чтоб увидеть в тысячный раз подряд,

Как в огромном полисе, у окна,

Набирают номер твой наугад.

…………………………………………

Видно, было что-то в её глазах,

Отчего хотелось за нею вслед,

Отчего хотелось ей рассказать

То, что никому бы за тыщу лет.

Видно, было что-то такое в ней,

Что никак не можется позабыть:

С каждым днём живительней и весней,

И уже не в силах ни спать, ни пить,

Только лишь по улицам взад-вперёд

Грязь месить, рукою с витрин стирать,

Ждать с надеждой хриплой – вдруг повезёт

Повстречать. И больше не потерять.

* * *

Вот воду всё льёшь ты и мелешь на старости лет

Про всякую ересь, в которую веришь едва ли.

Тот свет существует для тех лишь, кто верит в тот свет.

О крыше мечтают лишь те, кто родился в подвале.

И ты отречёшься, изверившись тысячу раз,

Но снова слова прорастают сквозь мёртвую завязь,

Когда аритмия заводит обрывочный джаз,

И ангел с иглою заходит, полов не касаясь.

* * *

Вот жизнь-ребёнок, вот она старуха.

Из ягод бусы краше, чем из страз.

Мольба души не та же, что и духа,

Но об одном и том же каждый раз,

Когда украдкой или же танцуя,

Её несёшь к цветочному шатру.

И женщина цветёт от поцелуя

И отпускать не хочет поутру.

* * *

Вот и закончилась зима,

И снег сошёл размокшей кожей.

Ты не сошёл ещё с ума,

А лишь немного обезножел.

Сидишь в прокуренном кафе,

Вдыхая тень соседней пьянки,

И время пьёшь, как «Нескафе»

Из пронесённой втайне банки.

* * *

Время в соседней комнате

Инаковее, чем здесь.

Ты ведь в соседней комнате

Невероятно есть.

Слышу тебя, как будто

Чувствую твой испуг.

Тише, будить не буду.

Чтоб не проснуться вдруг.

* * *

Время нарежут, как в Рождество пирог.

Скушай за папу, тяпни стакан портвейна.

Кончились карты, но, изучив Таро,

Можно добраться и до глухой деревни,

Где на скамейке мудро весь день дремать,

Где в тридцать три лишь только и входят в силу,

Где под капустой утром находит мать

То ли младенца, то ли почти мессию.

* * *

Время

…сбрасывать

……зёрна,

Чтоб

…умножить

……зерно.

Что

…окажется

……сорным,

Скопом

…канет

……в зеро.

Казино

…не устанет,

И крупье

…будет рад.

Ставим

…зёрна

……и ставим

Мы

…на чёрный

……квадрат.

* * *

Всё небо твоего тела

В дождя пелене.

Когда ты вдруг захотела

Прикоснуться ко мне,

Случился потоп, и сколько

Потом ни искала, но

Море плескалось только

Тёмное, как вино.

И полон тобой одною

Был рассвет и закат.

И плыл глубоко под водою

Мой Арарат.

* * *

Давали только тем

С конфетами кулёчки,

Чей папа был убит.

А мой отец был жив,

Хоть где и неизвестно.

И я его любил.

Но было всё ж обидно.

* * *

Дверь отворяется, как выдох.

И, ошалев от мелочей,

Себе командуешь на выход

Без обещаний и ключей

Туда, где свет почти неведом,

Но есть пространство под рукой.

Как будто выскочил за хлебом

И позабыл – кто ты такой?

* * *

Дворник улицу метёт.

День.

Неделю.

Месяц.

Год.

А над ним струит эфир,

А вокруг несётся мир.

Стали цены выше ростом,

Но зато зима теплей.

Дети выросли до взрослых,

Завели себе детей.

Наступает океан.

Сотрясает кучу стран.

Пропадает самолёт.

Дворник улицу метёт.

А над ним струит эфир,

А вокруг бушует мир.

Стало как-то всё непросто

От песков и до снегов.

Дети выросли до взрослых,

Превратились в стариков.

Эпидемия бурлит.

Долбанул метеорит.

Пугачёва не поёт.

Дворник улицу метёт.

По асфальту мерно водит

Он растрёпанной метлой.

Ведь в любую непогоду,

В день любой,

И в год любой

Хоть и мусорится быстро,

Всё равно должно быть чисто.

Утирая честный пот,

Дворник улицу метёт.

* * *

Допей бутылку, об асфальт разбей.

И дружно, словно ангелы с иголки,

Июнь взметнётся стаей голубей,

Чтоб, отразившись в блещущих осколках,

Достать до неба, налетаться впрок,

Спуститься, весть неся про Божью милость.

А ты уже за следующей в ларёк,

Поскольку захмелеть не получилось.

И, как туннель, влечёт водоворот,

И ты в его поток ныряешь бурный.

С утра осколки дворник соберёт

В совок, чтоб тут же выбросить их в урну.

Думать некогда. Привычка...

Думать некогда. Привычка
Дёрнет вожжи. Тело следом.
Чайник полон. Чиркну спичкой.
Газ зажёгся. Сигарета
Тянет время. Совесть точит –
Надо вымыть бы посуду.
Но потом, потом. О прочем
Даже думать и не буду.
Чай вскипел и, чёрный, зрелый –
Поцелуем в губы терпко.
Ты вчера вот здесь сидела.
Говорила. Горько. Редко.
Мол, «друзьями» – (просто, мило) –
«Так бывает?» – «Есть рецепты.»
Мол, любовь уже остыла
На посуде фирмы Цептер.
И вошла уже в привычку. –
«Так бывает?» – «Не со всеми…»
Что ответить? Чиркну спичкой.
Сигарета тянет время.
Обжигает пальцы жадно.
Хлопнет дверь и снова тихо.
Чаю? Или сразу яду?
Шутка.
Шуточка.
Шутиха.

* * *

Если сели вы в синий автобус,

А приехали в красном трамвае,

Значит, где-то в памяти пропуск,

Значит, что-то упущено вами.

На трамвае катайтесь том красном

И автобус ищите тот синий.

Но учтите – возможно, ужасно

То, что с вами случилось меж ними.

* * *

Жил, как не дома. Дома не жил с тех пор.

Знал о Содомах только со слов Гоморр.

Не оттого ли аж со времён седых

Был недоволен, хоть выноси святых.

Словно за кадром произносил слова,

Веря, что правда – это во рту трава.

В то, что приснится, верил, как в свыше знак.

Знал, как ужиться. Жить вот не понял как.

* * *

За сорок. Воровка. Кидала.

Но год уже, как бесконвой.

Варила, кормила, давала.

Оглянешься – нет никого.

Лишь только темнеют заборы,

Лишь только надежда бела.

Воровка. Кидала. За сорок.

Сварила. Скормила. Сдала.

* * *

Задувает ветер злой,

Серой краской плещет в небе.

Пахнет пеплом и золой.

И вокруг зола и пепел.

И который год подряд

Над голодными полями

Молча ангелы парят

С неуютными глазами.

* * *

Здесь также душно и темно,

Как до и после революций.

И сквозь закрытое окно

До сквозняков не дотянуться.

Отсюда все давно ушли,

И мухи бледные издохли.

Лишь солнца луч стоит в пыли,

Как зыбкий памятник эпохе.

* * *

Ярославна рано плачетъ в Путивлъ, аркучи

(автор неизвестен)

Значит было так не светло, не лепо,

Что, погнавшись за лепотой и светом,

Потеряли вдруг над собою небо,

Потравили землю с отцовским хлебом.

Значит, было так не тепло, не сытно,

Что когда всхотели тепла и сыти,

Стало до такого совсем не стыдно,

Что и ситный друг перестал быть ситным.

И носил ветрило над полем стрелы,

И сжигало солнцем песок и камень.

И в глаза друг другу уже смотрели

Сквозь кресты прицелов и мушки камер.

* * *

Иголка сердечная

Трудится, как пчела.

С утра и до вечера,

С вечера до утра.

Стежками прыткими

Счастья-несчастья дрожь.

Белыми нитками

Шито. Не разорвёшь.

* * *

Из мира нижнего и верхнего

Словно почуяв угощенье,

Уже спускаются по дереву

И выползают из ущелья.

А мы глядим на небо синее,

На землю, что теснее ночи.

И между нами непосильные

Пространство с временем бормочут.

Зеваки рты, глаза разинули,

Но мы застыли и ни слова,

Как будто шторки вдруг раздвинули,

А мир ещё не нарисован.

* * *

Каждый вечер – света конец.

Одному в темноте так тесно.

Ну, какой же я молодец,

Что наутро опять воскресну.

Словно жертвенник нам кровать,

Мрак густой на глаза наброшен.

А давай с тобой воскресать

Вместе, чтоб не бояться больше?

* * *

Когда земля не казалась круглой,
А небосвод был ещё хрустальный,
И ты была молодою дурой,
Такой красивою и печальной,
Что каждый мимопроезжий рыцарь,
Плевав на данные им обеты,
Спешил скорее в тебя влюбиться,
Оповестив половину света
О даме, чья красота сравнима,
Возможно, только со светом чистым…
Но как-то всё проезжали мимо
Те идиоты-идеалисты.
А ты ждала и ждала чего-то,
Пока весь мир не пошел насмарку.
Потом устроилась на работу,
Купила где-то себе овчарку.
Гуляя с нею по парку летом,
Мужчину встретила с глупой таксой.
Он оказался твоим соседом.
Зимой вы с ним расписались в ЗАГСе.
И жили-были, любя друг друга,
Хотя и был он простолюдином,
Считал, что Бог создал землю круглой,
Чтобы встречаться на ней любимым.
Ты соглашалась легко и сразу,
Лаская жадно родное тело.
И от рассыпавшихся алмазов
Над вами небо всю ночь звенело.

* * *

И скульптор, шельма, был, как Бог.

Сергей Кузнечихин

На странной маленькой планете

Был скульптор-шельма, словно Бог.

И Бог его, конечно, метил

И помогал ему, как мог.

Хороший скульптор – кадр редкий

В саду эдемском ли, в аду...

На странной маленькой планетке,

В каком-то глухоньком году

Никто не знал об этой тюхле,

А Бог его не выдавал.

И он сидел себе на кухне.

Лепил. И водку выпивал.

Не зная племени...

Не зная племени,
Не помня имени
Я пью из времени,
Сосу из вымени.
На горном пастбище
Из глины голоса
Воздвигну капище
Убийце Кроносу.
И дань брюхатому,
Но не молитвами,
А днями смятыми,
Ночами спитыми
И снами скудными,
Словами стёртыми,
До часа судного
С глазами мёртвыми.

Не зря намедни я бил поклоны...

Не зря намедни
Я бил поклоны –
День выпал медный
В мои ладони.
Не хлебной крошкой –
Монетой окой
Упал в ладошку,
И слава Богу.
В душе победно,
Как гул орудий:
Ну, где ж ты, медный?
Сейчас покутим!
Чертям чтоб тошно,
Чтобы до риз и
Дохнуть истошно
И в рай без визы,
Где ангел, гений –
Вот нас и трое.
Не каждый день мне,
А тут – такое.
И словно с плеч, и
До злого жарко.
За эту встречу
И дня не жалко.
Покуда темень
Нас не стреножит.
Кто кинул день мне –
Спаси вас, Боже.
Вам тоже встречно
Воздастся следом
Грошом беспечным
И белым светом.

* * *

Не надо суетно тревожиться

И ставить сызнова заслон,

Когда улыбчивую рожицу

Вдруг занесёт в твой телефон.

Она скромна и обезречена,

Один коротенький смешок.

Как будто полдень незамечено

Вдруг солнцем ветреным обжёг.

Не обида, не беда...

Не обида, не беда –
Что-то резкое
Завело нас в никуда
Перелесками.
Позапутало следы,
Где мы, что же мы?
Ни обиды, ни беды –
Просто брошены
Средь окурков и листвы
Прошлой осени,
Где потухшие костры
Под откосами.
Как же выбрались сюда,
И не помним мы.
Не обида, не беда –
Время тёмное.

* * *

Небомеркой прыгнет вдаль самолёт,

Не видны круги в небесной воде.

Птица с облака рыбёшкой нырнёт.

Ей сегодня нереститься на дне.

Жизнь, что курица – глупа и ряба.

Сколь в ней золота, кто знает – молчок.

Дёрнет леску самый главный рыбак,

Ты воткни поглубже в сердце крючок.

* * *

Обжигает воздух в клятом городе,

А над ним куда-то безогляд,

Изнывая от любви и копоти,

Голуби растрёпано летят.

Словно бы рассыпанные семечки,

Но моргнёшь, и скатерть вдруг чиста.

Взглядом гладишь до последней мелочи

Небо, как старуха на скамеечке

Гладит задремавшего кота.

* * *

Осенью зрелою и недосказанной

Капали яблоки красные, красные.

Не удержаться за ветки уже –

Сочно и мякотно так на душе.

Пахнет листвы шелестящею охрою,

Пахнет землёю блестящей и мокрою.

Стоит попробовать осень на вкус,

Сладким покажется этот укус.

Помнишь те звуки и помнишь те запахи?

Красные, красные капали яблоки.

Веток царапки, надкушенный плод.

Но не до свадьбы. И не заживёт.

* * *

Откусил со смачным хрустом

(Любопытство – не порок?)

Рай, в котором стало пусто,

Превращается в раёк.

В нём и праведней, и тише,

Всюду божья благодать.

Нету больше ребятишек

С неба яблоки срывать.

* * *

Париж, а может нет, никак не въеду,

Но, очевидно, это не Тамбов.

Велосипед прикован к парапету,

И шпиль собора в центре облаков.

Проспект цветочный в лёгкий дождь окрашен,

И зонтиков цветных плывёт пожар.

Мы здесь встречались как-то жизнью раньше.

Как и сейчас, я был тогда клошар.

А вы сидели в белоснежной блузке,

Глазами то блестя, а то лучась,

И говорили, кажется, по-русски

О смысле жизни и цене за час.

* * *

Подходит война к концу,
И силы наши неравные.
Столкнуться лицом к лицу
Уже не самое главное.
Возьмёшь ли меня в полон,
Отпустишь – куда деваться мне?
Блестит кольца Рубикон
На безымянном пальце.

* * *

Пока не схлынула вода,

И на плаву наш бедный катер,

Давай сыграем в города,

Ненаходимые на карте.

Проложим пеший через них

Маршрут, найдя потише бухту.

На посошок вина плесни

На карту, сыгранную будто.

Уткнётся трап в песок сырой,

Следы накроет белой пеной.

Твой первый город, мой – второй.

И так – до края Ойкумены.

* * *

Пока сидел на стуле

За стареньким столом,

Вдруг люди все заснули,

Забылись мутным сном.

Лежат они вповалку,

Тихонечко сопя.

Мне их немного жалко,

Но жальче всех – себя.

Тоскливо так снаружи

И холодно внутри.

И не с кем мне покушать,

И не с кем покурить.

Сижу один на стуле,

Глаза рукой прикрыв.

Не знаю вот: засну ли

В родимый коллектив?

Покраснев от любви, словно...

Покраснев от любви, словно
От портвейна. Глаза – сонны.
И уже не сдержать втайне.
В сердце танец и так томно.
Солнце утреннее в тумане
Покраснело. Оно помнит.
...........................
Оно – помнит.
Оно – знает.
Шалаш – дом мне.
Тогда. В мае.
Сейчас тоже.
Но как греться,
Когда дождик,
Октябрь в сердце?
И где солнце,
Как в то утро?
Глаза сонны
В тоске мудрой.
...........................
Когда-то полыми,
А нынче полными,
Пора нам спорами,
Пора нам зёрнами.
Пора нам звёздами,
В бездонном воздухе.
Пора нам волнами,
И аки посуху
До света белого,
Огнём согретого,
До счастья спелого
И вместе спетого.

* * *

Пускай не очень путным, но путём

Стремится мир и пролетает лето.

Мы не умрём, конечно, не умрём.

У нас с тобой нет времени на это.

А всё, что есть ‒ лишь мелочь на проезд,

Два пирожка, бутылка с минералкой

И темы до таких далёких мест,

Что никогда не кончится считалка.

Пусть земля тебе пухом...

Пусть земля тебе пухом,
Небеса тебе ветром,
За разорванным кругом,
Под раскидистым кедром,
В расплескавшейся песне,
Где такое простое.
Здесь тебе было тесно
Средь бетонных построек.
Здесь тебе было глухо,
И последним ответом –
Пусть земля тебе пухом,
Небеса тебе ветром.

* * *

Расползаются ветхо снега,

Но какая-то в небе тоска.

И какая-то зябкая тень

В наступающей вновь маяте.

Та синица, что лучше в руках,

Заблудилась, видать, в облаках.

И душа, не дождавшись чудес,

Чуть дыша, смотрит искоса в лес.

* * *

Сквозь дождик сумрачный и мелкий,

Сквозь шум машин и голосов

Застывшим львом глазеть на стрелки

Незамирающих часов.

А время дышит словно ветер,

И проплывают сквозь него

И эти парочки и этот,

Почти не ждущий ничего.

Стоит и словно цепенеет,

Построчно превращаясь в лёд,

Где даже днём от Енисея

Проточным холодом несёт.

Словно за волной волна...

Словно за волной волна
В бесконечном ливне
Чертит по воде окна
Миллионы линий.
Каплю с каплею ведя
Трепетно и плотно.
Только линии дождя,
Только шелест водный.
Только шёпот мокрых строк,
Торопясь наклонно,
Исчеркал взахлёб листок
Прописи оконной.
Но, слепя, в стекло волна
Налетает снова,
И стирает письмена,
Чтоб опять, по новой.
Не прочесть, а ты прочти
В капель рваном строе
Непонятное почти,
Но совсем простое.

* * *

Снегом всё запорошило:

Утро, город и вокзал.

То, что ты вчера решила,

Я сейчас тебе сказал.

Хлопья густо хороводят,

Площадь белая пуста.

По московскому отходят

От вокзала поезда.

Усадив дочурку в санки,

Впрягся папа в них смурной.

Заиграл вдруг «Марш славянки»

За оградою стальной.

* * *

Солнца догорит уголёк,
Разлетятся бабочки звёзд,
И душа – полночный зверёк,
Осторожно высунет нос.
На макушке ушки торчком
И глаза распахнуты в ночь,
Чтобы потихоньку, бочком,
А потом сорваться и прочь.
Дальше то ползком, то бегом,
По кустам, лесам и воде,
Чтобы далеко-далеко,
Чтоб не задержаться нигде.
Чтоб ещё до звёзд долететь,
Покружиться с ними чуток,
И домой до солнца успеть,
В норку, хвост поджав, и – молчок.

* * *

Среди твоих лесов, и речек, и полей,

Среди твоей души бессовестно раздетой

Дым птичьих голосов становится светлей,

Тем самым завершив взросление рассвета,

Где влажная тропа, как пущая судьба

Трусит лохматым псом сквозь тернии и кущи.

Уткнётся невпопад в грядущую тебя,

И станет невесом весь опыт предыдущий.

* * *

Так вдруг бывает: солоно или жалко,

Кажется – больше силы и толку нет,

Но, начиная жить по законам жанра,

Схожим, но всё ж не равным законам лет,

Выйдешь на улицу, станешь пятном цветастым,

Ветром ершистым, радостною водой.

И светофор загорится зелёно-красным,

Словно не зная, как поступить с тобой?

Звякнут осколки солнца в ближайшей луже

Напополам со стёклами декабря.

Станешь настолько вдруг бесполезно нужен,

Словно бы кто-то вновь сочинил тебя.

* * *

Тарелка выскользнула луною
Из рук уставших. Осколки – брызгами.
Вздохнула: «к счастью». А сердце ноет.
И мысли – слипшимися огрызками.
А за окном дождик землю штопает,
А за окном целый день ненастье.
А тут ещё и тарелка, чтоб её.
И надо верить, что это к счастью.

* * *

Точка, точка, запятая

Рожа каменно-крива,

Рядом речка протекает,

Рядом сочная трава.

Мошкара в ней дымкой вьётся,

Что-то ноет и зудит.

Он проспится, он проснётся,

Но, конечно же, проспит.

И выдыхивая злачно

Кислый дымный запашок,

Глянет, как снежок прозрачный

Робко лёг на бережок.

* * *

Трижды пели петухи

Серым и обиженным.

Вечность, банька, пауки

В сердце, как булыжником.

Локти слабые кусать

Утешенье слабое.

Вечность, арфа, райский сад.

В общем, то же самое.

Хорошо тому, кто впрок

Свой удел отпраздновал.

Спой, кукушечка, про то,

Мы какие разные.

* * *

Ты чего-то всё один да один

До морозных високосных седин,

До стирающей глаза темноты,

До смыкающей уста глухоты.

Ведь теперь не услыхать всё равно,

Если ангел постучится в окно.

А услышав шелест ангельских крыл,

Ты ему бы всё равно не открыл.

* * *

Тьмы вавилонских многогранников,

Укрывших судороги людей,

Провозглашают эру пряников

На смену сумеркам плетей.

Но как с начала века водится

И предначертано концом,

Вознесены надёжным Отисом

Те, кто не спрошены Отцом.

Они Эдем отстроят набело,

Оставив в дольных удилах

Техничек, дворников да ангелов,

Которые не при делах.

И с горней самой колокольницы

Так грянет манною вещей,

Что если небо не расколется,

То, значит, нет его вообще.

* * *

Улыбаясь всем широко,

Он идёт, неся свой успех.

У него развязан шнурок.

И мы верим: се – человек.

А навстречу Брежнев-Хрущёв

Свой несут улыбчивый лик.

Это тоже люди ещё,

Но уже не с этой земли.

Стали звёзды ближе на миг,

Словно крылья выросли, но,

Чуть вздохнув обиженно, мир

Снова нас утянет на дно.

* * *

Упал барометр. В окно.

Но жизнь прекрасна.

Ведь навсегда теперь на нём

«Предельно ясно».

Пусть гром гремит, а этот чёрт

Всё отрицает.

Но мы то верим: он не врёт,

А прорицает.

* * *

Утро стартует с кофе,

Кофе вскипает в турке,

Искажающей профиль

Твой. Сам с собою в жмурки

Играешь ‒ всегда с победой.

И проигравший присно,

Как отраженье в медной

Турке, витрине, жизни.

* * *

Уходить надо прочь налегке,

Чтобы стало светло там, где пусто.

Плыть листом по осенней реке

Вплоть до самого снежного устья.

Не спешить никуда, не грести,

Лишь смотреть, как мерцает звезда, и

Слушать то ли, как сердце хрустит,

То ли время ледком зарастает.

* * *

Целовались в подъезде долгом,
Пахнущем позавчерашней краской.
Ты называла меня котёнком,
Мечтала, что буду с тобою ласков,
Нежен. Как зверь. Как в одном романе.
Как в фильме с диКаприо или Гиром.
Был даже презерватив в кармане.
Но не было ключей от квартиры,
В которой могли бы сойтись и ближе
За чашкой чёрного кофе с ромом.
Я мельком думал, как ненавижу
Постоянные эти обломы.
Оставалось глотать поцелуи
Вкуса орбитовского апельсина.
С возмущеньем взирали бабули,
Шаркающие по магазинам.
Мимо вверх-вниз проносились детки,
Подглядывая за нами искоса.
А мы краснели на лестничной клетке,
Не от стыда, а от жара искуса.
И ты шептала: «Не надо. Люди»,
Я соглашался с тобой: «Не надо».
И как слепой изучал твои груди,
Пока жильцы проползали рядом.
Из-за чьих-то дверей негромко
Магнитофон хрипел бесконечный.
Ты называла меня котёнком,
Мечтала, что буду с тобою вечно.
Мечтала ещё о ребёнке общем,
Чтобы всегда и повсюду вместе.
Я был естественнее и проще:
Я просто целовался в подъезде.

* * *

Человек бредёт вперёд,

Распахнув рубаху.

Осторожно он кладёт

Голову на плаху.

Рядом человек одет

В форму дровосека.

Тюк топориком – и нет

Больше человека.

* * *

Человек очень кругл, потому что весьма квадратен.

Он всё время в пути, хоть путь его есть петля.

Тайно верует в Гугл и в силу кофейных пятен,

Чтоб хоть так подвести один знаменатель для

Разных дней, и ночей, и лиц, и вещей попроще,

Самолётов бумажных и прописных теней.

Переулка ручей впадает в большую площадь,

И неважно, нет важно, кто тебя ждёт на ней.

* * *

Что за нескладуха,

Просто мысли вслух...

В легионе духов

Затерялся Дух.

Снова сонмы армий

С криком «Бхагават!»

В новый сон без кармы

Выбиться хотят.

Потому ли горний

Вечно край вдали?

Ты не вейся, чёрный,

Не цвети, кали...

* * *

Шапку сняв, на коленях покаяться,

И уйти, как в копеечку, в свет.

Солнце катится, катится, катится,

И дороги теряется след.

И на теплой ладошечке паперти,

От судьбы отдыхая шальной,

Молча грызть неподатливой памяти

Подгоревший сухарик ржаной.

* * *

Эля в песочнице замок строит.

А Коля рушит его из принципа.

Коля ‒ дракон, а не принц. Но стоит

Эле сказать ему, станет принцем он.

Так заколдован. Заветное слово

Ждёт, чтобы стать кавалером лучшим.

Но, губы поджав, Эля замок снова

Строит, чтоб Коля его разрушил.