Семён
Гудзенко

Эпилог

Я прошёл не очень много 
и не очень мало: 
от привала до привала, 
от границы до границы, 
от криницы до криницы, 
от села и до села. 
И была моя дорога 
и трудна и весела. 
  
Что скрывать: 
бывало грустно 
и тревожно одному. 
В древней крепости у Хуста, 
в низких тучах, как в дыму, 
  
я решил: пора домой, 
пошатался по дорогам; 
я решил: окончен мой 
путь по каменным отрогам. 
  
Но меня окликнул вдруг 
фольклорист из МГУ: 
– Поломалась бричка, друг! 
Помоги! 
– Что ж, помогу... 
  
Колесо, разбрызгав дёготь, 
в пыль свалилось па шоссе. 
Я бы мог его не трогать, 
и поймут меня не все: 
  
я забыл о дальнем доме, 
позабыл обратный путь. 
Бричка в цокоте и громе 
понесла под облака. 
Мы лежали на соломе, 
захмелевшие чуть-чуть. 
Кони встали на подъёме, 
как меха раздув бока. 
  
И клубился пар горячий, 
будто горн у них внутри. 
Только утро звёзды спрячет 
и почистит медь зари, 
  
фольклорист очки снимает, 
умывается росой. 
Всё на свете понимает 
фольклорист из МГУ – 
хворост с грохотом ломает, 
ходит по лесу босой 
и записывает песни 
на некошеном лугу. 
  
Песни те, что записали 
на некошеной траве, 
грянут в лекционном зале 
в шумном городе Москве. 
  
Встанут, небо подпирая, 
из-за песенной строки 
люди сказочного края – 
пахари и горняки. 
  
...Мы прощаемся. 
И снова 
мне, выходит, по пути 
с агрономом в плащ-палатке. 
– Не могли бы подвезти? 
  
И по сёлам Верховины 
мы кочуем до утра. 
А потом на переезде 
приглашают шофера: 
  
– Едем с нами на бумажный 
комбинат! 
– Едем лучше на солотвинскую соль! 
– Ты ведь не был в заповедниках 
Карпат! 
– Пригласить тебя к дорожникам 
позволь! 
  
И опять по Закарпатью 
я скитаюсь до утра. 
...Мы прощаемся. 
И снова 
мне, выходит, в путь пора. 
  
Нет конца моей дороге 
и не ждёт меня порог! 
Видно, снова в эпилоге 
Начинается пролог. 
  
          1946–1947