Группируемся
Группируются люди по богатству и бедности,
Группируются по доброте и по вредности,
По корысти, учениям и убеждениям,
По своим увлечениям и поколениям,
По религии, расе и национальности,
По своей гениальности и ненормальности,
По профессии, полу, совместным страданиям,
Неприятию общему и упованиям.
Между этими группами и группировками
С их привычками, взглядами и установками,
С их программами, библиями и листовками –
Всё кончается стычками и потасовками.
Как тут быть? Отменить группировки и кланы?
Невозможно! Кучкуются даже бараны.
И на улицу улица движется стенкой –
То ли в челюсть дадут, то ли врежут коленкой.
История и благородство
Дворяне утверждали:
Мужик-де подл и низок.
И на конюшнях драли
Митрошек, Ванек, Лизок.
Забитость, безответность…
«Цыц, хамское отродье!»
В ответ же: «Ваша светлость!»
И «Ваше благородье!»
Муссируют в народе
Свидетельства упрямо
О хамстве «благородий»
И благородстве «хамов».
О том не меркнет повесть,
Хоть и не та уж близость…
Но не изжита подлость,
Не вытравлена низость
Вникаем мы охотно
В заботы производства,
Но слишком беззаботны
В вопросах благородства,
И не ушли в преданье,
Торчат, как неваляшки,
Холуйское сознанье
И барские замашки.
1987
Власть Советов
Новая религия
Внедрена в умах,
Новое Писанье на столе.
Прежде обещали нам
Рай на небесах,
Ныне обещают на Земле.
В остальном всё то же, –
С ликами святых
И гоненьем на еретиков,
Со жрецами сытыми
В храмах расписных,
Как ведётся испокон веков.
Мы
Смерть поправши смертию,
Свирепыми сделались:
Вместо милосердия –
Классовая ненависть,
Вместо сострадания –
Недоверье, мнительность,
Судей заклинания
И скоропалительность.
Гении в успении,
Мечты не исполнились.
В третьем поколении,
Наконец, опомнились.
Воры в законе
Так что ж это такое – «вор в законе»?
И где его найти – в притоне, зоне?
Законы банды, мафии, малины:
«Пусть мы неправы, но всегда едины;
Наш бог и государь, аллах и хан –
Вожак наш, атаман, главарь, пахан;
Любой приём для выгоды хорош –
Убийство, подкуп, и шантаж, и ложь».
Так что ж это такое – «вор в законе»?
И где его найти? В притоне, зоне?
Но также и в высоких кабинетах
С портретами правителей в багетах.
Смерть Сталина
Когда его хватил удар
И потерял он речи дар,
Не оказалось ни одной
Вблизи него души родной,
Чтоб, сокрушаясь, хлопоча,
Немедленно позвать врача.
А где семья, отец народов?
Охранники стоят у входов.
Не прекращая наблюдений,
Гэбисты ждут распоряжений.
Весь в ощущении преддверия,
Врачей не посылает Берия.
Текут часы, полсуток прочь,
Теперь ничем нельзя помочь,
И вот, уже почти мертвец,
Врачей дождался наконец.
Быть надо, что ни говори,
«Надеждой мира и опорою»,
Чтоб некому набрать «ноль-три»,
Элементарно вызвать скорую!
А впрочем, тут не до врача:
Эпоха рушилась, треща.
Истоки
Бунтовщик благородным кажется.
Так и есть оно большей частью.
Сохранится ли это качество,
Коль окажется он у власти?
Что же… С фактами не поспорю я.
Ужасая, дивя, смеясь,
«Очернительница» история
«Идеалы» роняет в грязь.
Как же так? Почему же? Господи!
Неужели упреки зряшные?
Чистый лик покрывают оспины,
И черты проступают страшные.
Чтоб истоки назвать несчастий,
Нам достанет вполне ума:
Это – зло упоения властью,
Безграничной власти чума,
В окружении «аппарата»
Культы, культики и культята.
Панацеи
Ах, сколько было этих панацей,
Вдруг обретённых палочек волшебных,
Рецептов окончательно целебных,
Всё навсегда решающих идей!
Ветвистая пшеница, целина,
И кукуруза, и мелиорация,
Пары и их отмена, ирригация…
Всегда жила надеждою страна.
Вели мы фанатичную борьбу,
Внедряя догмы и доктрины строгие.
Блюли мы социальные табу,
Искали панацеи в технологии.
Насыщение
Мы читаем взахлёб –
Упиваемся правдой,
И никак не насытимся:
Долог был пост!
Славно потчуют, кормят –
За автором автор,
И за гласность опять
Возглашается тост.
Насыщение длится
До изнеможения,
Но остра эта пища,
Не всем она впрок:
Наслажденье одним,
У иных – несварение,
Рези, спазмы, подавленность…
Но таков уж наш рок.
Монолог везучего
– В жизни нам повезло: в лагерях не сидели.
То ли мелочью были мы, то ли судьба.
Тем не менее, трубы тревожно гудели.
Протяни ещё Сталин, и дело – труба.
Ну а так… Неучёных родителей дети
Институты окончили, стали людьми.
И как будто бы мы ни за что не в ответе.
Неужели же Сталин один, чёрт возьми?
Расскажи
– Расскажи мне отец, расскажи
Без утайки, родной, без опаски,
Кто мы – жертвы чудовищной лжи
Иль соавторы благостной сказки?
– Объяснить не сумею, сынок.
Было, верно, и то, и другое.
Вспоминается мне, видит Бог,
Чаще славное и дорогое.
1988
Мечты моего знакомого
«Не может быть,-– он говорит, –
Чтоб долго продержалась гласность.
Народ немного подурит
И гласности поймёт опасность.
Права качать, ворчать, кричать?
Довольно, хватит, накричались!»
Он ждёт сигнала: «Цыц! Молчать!»
И поднимает кверху палец.
«Ещё немного погодим,
Команды голос будет сладок,
Вернётся время разнарядок,
И гласность выпадет в осадок,
И установится порядок,
И всё рассеется, как дым».
Равандрапал
Притча
Пятнадцать лет Равандрапал
(Пять тысяч с лишним дней)
Провёл в тюрьме, и там он спал
На ложе из гвоздей.
Закончился и этот срок,
И дома он опять,
Но на постели спать не мог,
Стал гвозди забивать.
Катаклизмы
Пожалуй, любые «измы» –
Прославленные, охаянные –
Таят в себе катаклизмы,
Желанные и нечаянные.
Котёл
Система «общего котла»
С распределением из оного,
Дырявого котла казённого,
Могла нас разорить дотла.
Но на пороге разорения
Нас посетили озарения,
И мы отважились на прения,
Отвергли прежние воззрения.
Итог каков? Итог толков:
Побольше надо котелков!
Мажор
–Ты этого не опровергнешь, хоть тресни:
При культе, в застое, во все времена
Чудесные песни, мажорные песни
Слагала страна, распевала страна.
– Что было, то было, я спорить не стану.
Бывает, и ныне те песни пою,
Мурлычу стрезва, напеваю и спьяну:
Ведь хочется молодость вспомнить свою!
А что до веселья, то всякое было,
И слёзы нередко туманили взор.
Но петь не положено было уныло:
Такая эпоха – всеобщий мажор!
© Семён Ванетик, 1987–2009.
© 45-я параллель, 2009.