Семён Ванетик

Семён Ванетик

Вольтеровское кресло № 4 (100) от 1 февраля 2009 года

Подборка: К урокам истории

Группируемся

 

Группируются люди по богатству и бедности,

Группируются по доброте и по вредности,

По корысти, учениям и убеждениям,

По своим увлечениям и поколениям,

По религии, расе и национальности,

По своей гениальности и ненормальности,

По профессии, полу, совместным страданиям,

Неприятию общему и упованиям.

Между этими группами и группировками

С их привычками, взглядами и установками,

С их программами, библиями и листовками –

Всё кончается стычками и потасовками.

Как тут быть? Отменить группировки и кланы?

Невозможно! Кучкуются даже бараны.

И на улицу улица движется стенкой –

То ли в челюсть дадут, то ли врежут коленкой.

 

История и благородство

 

Дворяне утверждали:

Мужик-де подл и низок.

И на конюшнях драли

Митрошек, Ванек, Лизок.

 

Забитость, безответность…

«Цыц, хамское отродье!»

В ответ же: «Ваша светлость!»

И «Ваше благородье!»

 

Муссируют в народе

Свидетельства упрямо

О хамстве «благородий»

И благородстве «хамов».

 

О том не меркнет повесть,

Хоть и не та уж близость…

Но не изжита подлость,

Не вытравлена низость

 

Вникаем мы охотно

В заботы производства,

Но слишком беззаботны

В вопросах благородства,

 

И не ушли в преданье,

Торчат, как неваляшки,

Холуйское сознанье

И барские замашки.

 

1987

 

Власть Советов

 

Новая религия

Внедрена в умах,

Новое Писанье на столе.

Прежде обещали нам

Рай на небесах,

Ныне обещают на Земле.

 

В остальном всё то же, –

С ликами святых

И гоненьем на еретиков,

Со жрецами сытыми

В храмах расписных,

Как ведётся испокон веков.

 

Мы

 

Смерть поправши смертию,

Свирепыми сделались:

Вместо милосердия –

Классовая ненависть,

 

Вместо сострадания –

Недоверье, мнительность,

Судей заклинания

И скоропалительность.

 

Гении в успении,

Мечты не исполнились.

В третьем поколении,

Наконец, опомнились.

 

Воры в законе

 

Так что ж это такое – «вор в законе»?

И где его найти – в притоне, зоне?

Законы банды, мафии, малины:

«Пусть мы неправы, но всегда едины;

Наш бог и государь, аллах и хан –

Вожак наш, атаман, главарь, пахан;

Любой приём для выгоды хорош –

Убийство, подкуп, и шантаж, и ложь».

Так что ж это такое – «вор в законе»?

И где его найти? В притоне, зоне?

Но также и в высоких кабинетах

С портретами правителей в багетах.

 

Смерть Сталина

 

Когда его хватил удар

И потерял он речи дар,

Не оказалось ни одной

Вблизи него души родной,

Чтоб, сокрушаясь, хлопоча,

Немедленно позвать врача.

А где семья, отец народов?

Охранники стоят у входов.

Не прекращая наблюдений,

Гэбисты ждут распоряжений.

Весь в ощущении преддверия,

Врачей не посылает Берия.

Текут часы, полсуток прочь,

Теперь ничем нельзя помочь,

И вот, уже почти мертвец,

Врачей дождался наконец.

Быть надо, что ни говори,

«Надеждой мира и опорою»,

Чтоб некому набрать «ноль-три»,

Элементарно вызвать скорую!

А впрочем, тут не до врача:

Эпоха рушилась, треща.

 

Истоки

 

Бунтовщик благородным кажется.

Так и есть оно большей частью.

Сохранится ли это качество,

Коль окажется он у власти?

 

Что же… С фактами не поспорю я.

Ужасая, дивя, смеясь,

«Очернительница» история

«Идеалы» роняет в грязь.

 

Как же так? Почему же? Господи!

Неужели упреки зряшные?

Чистый лик покрывают оспины,

И черты проступают страшные.

 

Чтоб истоки назвать несчастий,

Нам достанет вполне ума:

Это – зло упоения властью,

Безграничной власти чума,

 

В окружении «аппарата»

Культы, культики и культята.

 

Панацеи

 

Ах, сколько было этих панацей,

Вдруг обретённых палочек волшебных,

Рецептов окончательно целебных,

Всё навсегда решающих идей!

 

Ветвистая пшеница, целина,

И кукуруза, и мелиорация,

Пары и их отмена, ирригация…

Всегда жила надеждою страна.

 

Вели мы фанатичную борьбу,

Внедряя догмы и доктрины строгие.

Блюли мы социальные табу,

Искали панацеи в технологии.

 

Насыщение

 

Мы читаем взахлёб –

Упиваемся правдой,

И никак не насытимся:

Долог был пост!

Славно потчуют, кормят –

За автором автор,

И за гласность опять

Возглашается тост.

Насыщение длится

До изнеможения,

Но остра эта пища,

Не всем она впрок:

Наслажденье одним,

У иных – несварение,

Рези, спазмы, подавленность…

Но таков уж наш рок.

 

Монолог везучего

 

– В жизни нам повезло: в лагерях не сидели.

То ли мелочью были мы, то ли судьба.

Тем не менее, трубы тревожно гудели.

Протяни ещё Сталин, и дело – труба.

Ну а так… Неучёных родителей дети

Институты окончили, стали людьми.

И как будто бы мы ни за что не в ответе.

Неужели же Сталин один, чёрт возьми?

 

Расскажи

 

– Расскажи мне отец, расскажи

Без утайки, родной, без опаски,

Кто мы – жертвы чудовищной лжи

Иль соавторы благостной сказки?

– Объяснить не сумею, сынок.

Было, верно, и то, и другое.

Вспоминается мне, видит Бог,

Чаще славное и дорогое.

 

1988

 

Мечты моего знакомого

 

«Не может быть,-– он говорит, –

Чтоб долго продержалась гласность.

Народ немного подурит

И гласности поймёт опасность.

Права качать, ворчать, кричать?

Довольно, хватит, накричались!»

Он ждёт сигнала: «Цыц! Молчать!»

И поднимает кверху палец.

«Ещё немного погодим,

Команды голос будет сладок,

Вернётся время разнарядок,

И гласность выпадет в осадок,

И установится порядок,

И всё рассеется, как дым».

 

Равандрапал

Притча

 

Пятнадцать лет Равандрапал

(Пять тысяч с лишним дней)

Провёл в тюрьме, и там он спал

На ложе из гвоздей.

 

Закончился и этот срок,

И дома он опять,

Но на постели спать не мог,

Стал гвозди забивать.

 

Катаклизмы

 

Пожалуй, любые «измы» –

Прославленные, охаянные –

Таят в себе катаклизмы,

Желанные и нечаянные.

 

Котёл

 

Система «общего котла»

С распределением из оного,

Дырявого котла казённого,

Могла нас разорить дотла.

 

Но на пороге разорения

Нас посетили озарения,

И мы отважились на прения,

Отвергли прежние воззрения.

 

Итог каков? Итог толков:

Побольше надо котелков!

 

Мажор

 

–Ты этого не опровергнешь, хоть тресни:

При культе, в застое, во все времена

Чудесные песни, мажорные песни

Слагала страна, распевала страна.

– Что было, то было, я спорить не стану.

Бывает, и ныне те песни пою,

Мурлычу стрезва, напеваю и спьяну:

Ведь хочется молодость вспомнить свою!

А что до веселья, то всякое было,

И слёзы нередко туманили взор.

Но петь не положено было уныло:

Такая эпоха – всеобщий мажор!