Сергей Чепров

Сергей Чепров

Четвёртое измерение № 36 (384) от 21 декабря 2016 года

Мотыльки

Фронтовик

 

Домишко  дюжит лишь молитвой.

И редкий гость зайдёт сюда.

Над покосившейся калиткой

Давно поблёкшая звезда.

 

Былой войны стратег и тактик

Не смог жилья отвоевать.

Умел он отбивать атаки,

А не пороги обивать.

 

Из-под очков сверкнув «нулями»,

Чиновник проворчал в ответ:

Ты, дед, своими костылями

Попортил новенький паркет.

 

И понял дед, что в сече правой

Одна и правда, и беда.

А  хитрость кабинетных правил

Он не постигнет никогда.

 

В бою под пулей не склонялся,

И жизнь, и совесть сохраня…

Но… бить поклоны – извиняйте! –

Вы не заставите меня.

 

Давно молчат часы с кукушкой,

Забор в обнимку с клёном сник…

Вот так в избушке-завалюшке

Век доживает фронтовик.

 

* * *

 

И скромней времена.

И помельче награды.

Но… чем дальше война, –

Тем пышнее парады.

 

От сегодняшней боли

Душу прошлым мы лечим.

Потому что нам боле

И гордиться-то нечем.

 

Человек – человеку

 

Закалённые школой и жизнью,

Заучили мы на зубок,

Что в проклятом капитализме

Человек человеку – волк.

 

Этот лозунг мы знали твёрдо,

Как правдивейшую из правд.

А у нас, отвечали гордо,

Человек человеку – брат.

 

Так на самом деле и было.

Жили, может быть, рая близь.

Но какою-то злою силой

Нас вогнали в капитализм.

 

Враз сменились и гимн, и знамя.

И, нырнув в бурлящий поток,

Мы на собственной шкуре узнали:

Человек человеку – волк.

 

Жить по волчьим законам – не гоже.

И средь всех потерь и утрат

Я надеюсь, что станет всё же

Человек человеку – брат.

 

Осень

 

Прыгнет белка, вздрогнет ветка.

Под ногою хрустнет груздь.

А в лесу так много света!

На душе такая грусть!

 

Простоит всего с недельку

Экая-то благодать!

Налетят потом метели,

Да давай снега метать.

 

Заметёт мою избушку,

И в окошко не взглянуть…

Мне б купить часы с кукушкой,

Чтоб до лета дотянуть.

 

Чемровка

 

А над деревней всполохи

Встают за рядом ряд.

Во всех дворах подсолнухи

Аж золотом горят.

 

Так ладненько да ровненько

С восхода на закат

Глазищами огромными

За солнышком следят.

 

Средь них дома неброские,

Но, всё же, не нужда.

Ведь жили все чемровские

От семечек всегда.

 

По улочкам, базарчикам

До хрипотцы звенит:

«А семечки! А жарены!

А щелкай, не ленись!»

 

* * *

 

На берегу моей реки

Лишь ветра свист да птичий грай.

Да тополя, как старики,

Уже увидевшие край

 

И отошедшие от дел,

Светлеют в мудрости лицом…

Ни лодки на такой воде,

Ни рыбака под деревцом,

 

Ни, даже, дыма костерка…

Лишь тополя, достав до звёзд,

Как будто внуков на руках,

Качают груз вороньих гнёзд.

 

Отпусти

 

Это счастье с ума свести

Обещает меня вконец…

Отпусти меня, отпусти!

Хоть на воле я не жилец.

 

Где в достатке и корм, и сон,

Но в чужой ладони – ключи,

Я заботою поражён,

От которой – неизлечим.

 

Слабым крыльям не донести

Тихий вздох  на простор полей…

На погибель, но – отпусти.

Не жалей  меня… пожалей…

 

* * *

 

По колен увязши в жизни прозе,

Вдруг меняешь линию судьбы,

Где прощально свистнет паровозик,

Кольца дыма плюнув из трубы.

 

Замелькают за окном пейзажи…

Душное купе – надежный схрон.

И, припудренный дорожной сажей,

Выйдешь на неведомый перрон.

 

И не дачник, и не неудачник,

Но для взгляда, всё же, странный тип…

А в руке  лишь лёгкий чемоданчик.

И во все концы лежат пути.

 

А за горизонт, что с виду грозен,

Унося с собой дорожный быт,

Без тебя уходит паровозик,

Кольца дыма плюнув из трубы.

 

* * *

 

Кукожится общения резерв.

И нота одиночества – всё выше…

Редки до боли отклики друзей.

А писем так вообще никто не пишет.

 

Как будто провели меж нас межу:

Тот – далеко,  иной – намного дальше.

А новых я совсем не завожу,

Боясь и меркантильности, и фальши.

 

Нет, взять с меня чего? – ни царь, ни бог…

Но тем больнее слово отзовётся…

И жаль вдвойне последний шерсти клок,

Когда её совсем не остается.

 

Уже ни рядом, ни издалека…

Словно прошла безжалостная жатва…

Мой слух забыл мелодию звонка.

Рука забыла теплоту пожатья.

 

Кто этот мир покинул навсегда,

А кто и просто, не простившись, – вышел…

Уходят безвозвратно,  как года…

И нота одиночества – все выше.

 

К вопросу о технологиях

 

Не мастер я по части технологий.

Но интересный мучает вопрос:

Вот для примеру, мой сосед, Володя,

Свой холодильник с Токио привёз.

 

Как ни откроешь, блин, он вечно полный.

И ветчина, и фрукты, и икра…

Ну, молодцы! Ну, блин, дают японцы!

А наши ж не умеют ни хрена.

 

Мой холодильник хоть размеров детских,

Времён советских. Даже не застой.

Но чувствую, что есть в нем недоделки.

Как ни откроешь, блин, всегда пустой.

 

Русский язык

 

Как нашим языком не поразиться,

Коль охнет бабка, притворяя дверь:

«Мычит, собака, а не поросится…»

Попробуй догадайся, что за зверь.

 

Вот так сведя условность и дословность,

Порою забредёшь в такую тьму!

Друг друга понимая с полуслова,

Мы сами не понятны никому.

 

Какой же нужен изощренный разум,

Чтоб объяснить попробовать суметь

Такую замечательную фразу:

«Всё руки не доходят посмотреть…»

 

Одиночество

 

Бесцельно стою у окошка.

А там, как всегда, моросит.

Ни, даже, какой-нибудь кошки…

Ну так, чтобы время спросить.

 

Я, кажется, даже не помню,

Что – осень сейчас иль весна?

Яичница комом в горле.

А, может, совсем не она?

 

Я сам от себя заначил

Зачем-то червонец вчера.

И даже здороваться начал

Я с дикторшей по вечерам…

 

О, сколько же надобно боли

Нам, чтобы понять, наконец:

Один, он и в поле – не воин,

И в доме совсем не жилец.

 

У друга

 

Он-то, точно, не спросит «за жисть»,

Почему вдруг сегодня один…

Просто коротко бросит: «Садись!»

И достанет из шкафа графин.

 

Аккуратно начнёт наливать,

Резать сала мороженый кус,

А управится, скажет «Давай!».

Вот и всё, что услышать смогу

 

Я за вечер. А, может, за ночь,

Коль графинчик наполнится вновь…

Что зазря воду в ступе толочь,

Коль и так все понятно. Без слов.

 

* * *

 

Всего лишь миг до третьих петухов…

И мается прозревшее сознанье

Под грудой ненаписанных стихов,

Под грузом неисполненных желаний.

 

И вдруг поймёшь: несчастлив человек

Несоразмерностью своей души и тела.

Беда не в том, что короток наш век,

А в том, что слишком многого хотелось.

 

Мотыльки

 

Порхая в ночи мотыльками,

Спешим на губительный свет.

А после разводим руками,

Когда уже выхода нет.

 

В пол шаге всего от порога,

Куда добровольно – нельзя,

Мы вдруг вспоминаем про Бога,

Молитвы Ему вознося.

 

За грешное, бренное тело,

За душу, что еле жива,

Мы молимся так неумело,

С трудом подбирая слова.

 

Откуда молитва исходит?

С каких позабытых стихий?

Но он наши беды отводит

И наши прощает грехи…

 

И только отхлынут печали,

Мы вновь устремимся во тьму,

Забыв, что себе обещали

И что обещали Ему.