* * *
Уходили впотьмах, ибо слепы давно.
В небе плавились камфора и канифоль.
Ты просила, чтоб я заговаривал боль,
Я же мог лишь залечь на безмолвное дно.
Изнутри слышно всё, в глубине ярок слух.
Над землёю растёт пылевой зиккурат.
Я прощенья просил бы, но я виноват
Только в том лишь, что прежде я слеп был и глух.
Не спросить, чем живёшь, вид каков из окна,
Не узнать, на Земле или в Небе жива –
Ничего нет страшней, да и горше едва:
Этот страх – мой единственный страх, тишина.
Жили прошлым и будущим, но не всерьёз.
Не смотрели наверх, раз один небосвод.
Уходили впотьмах, не узнав ничего
О судьбе наших грёз, о судьбе наших грёз.
Перекрёстки на линиях рук – ни к чему.
Мы играя по жизни неслись на убой,
Понарошку мы счастливы были с тобой,
Но ушли – наяву, в настоящую тьму.
* * *
Это просто пейзаж, из которого прочь
Уползать по-пластунски мне каждую ночь,
Из которого пятиться, словно отлив,
Наготу твою стряхивать – крайне брезглив:
Прививать черенки обездушенных тел
Мне совсем не к лицу, я давно не у дел.
Не ищу я путей, уж изволь, хоть убей,
Осквернять себя памятью вновь о тебе.
Прирученье тобой девиаций чужих
Мою рваную душу уже не страшит,
Одомашниванье нечистот головой
Для меня и не значит совсем ничего.
Это просто извилины: взять-постирать,
Чтобы за полночь вновь положить их в кровать
И не помнить последние десять веков
Или, может, столетий… Рецепт мой таков.
Ты была божеством, я проник в божества
Потаённый язык, где как ясли – слова,
Но теперь – я не знаю тебя, существо,
В тебе нет ничего, ничего из того.
Так что мне не пиши теперь, разве что из
Наших прошлых ландшафтов, цветущих, как бриз,
Или лишь из грядущего, там, где вполне
И меня уже нет, ведь тебя уже не.
* * *
Когда я умер? Помню день,
Когда во мне зачат был робот,
Когда я всё перехотел
И всё волшебное прохлопал,
И, разучившись воскресать,
Был удивлён, смятён, растоптан,
И захотел к тебе – назад,
Чтоб ты – всегда, везде и оптом,
Вернуться в прошлое и петь,
Ведь голос – это самый воздух,
Вдыхать свой путь, не видеть бед,
И чтобы всё решалось – просто,
Готовым быть всё воплотить,
Постичь, прочувствовать, усвоить,
И чтобы на моём пути
И ты была со мной – живою,
Носить в себе такой огонь,
Которого бы всем хватило…
И видеть очень далеко
За пазухою у светила…
Влюбляться и в себя влюблять,
И каждый день – как в самый первый…
Моя бескрайняя земля,
Мои ещё живые нервы…
Но робот рос в моей груди
И превращался в чёрный ящик…
Я был прощён и всех простил,
И перестал быть настоящим,
И в паритетной тишине,
Забвенью отданной под роспись,
В котле уже ненужных нег
Расцвёл души колючий хоспис.
И в этот самый чёрный день
Сродни полярной вечной ночи,
Отрёкся я от всех чертей,
Людей, богов, миров и прочих,
Но не забылось ничего,
Никто не стал чужим и прошлым,
А просто это существо
Погибло и уже не ожило.
* * *
Дано: копёром забивали душу
В асфальт, как сваю в глинозём.
Не проросла… Что мир твой не разрушить.
Но ничего. Не каждому везёт.
Она была живой, ей было больно,
Но не беда, не катастрофа, ей.
Мешать богине было бы крамольно
Из первородной пропасти своей.
Довольно и того, что до напасти
Она любила так, что помнит всё:
Смиренное и шёлковое счастье
И первозданный взгляд-гипнотизёр,
И звонкий смех в лицо метели зыбкой,
И руку благодатную в руке,
И эту беззаботную улыбку
На чистом голливудском языке.
Полуостров Шамань
коктебельского ветра послушать хочу,
его зуммер прерывистый и многослойный,
многословие спутников мне по плечу –
я учу наизусть иллюзорные войны,
я кидаю кольцо в коктебельский очаг,
запрягаю пальто и глушу небылицы…
перевод этой бухты на русский начав,
не могу перестать, то бишь – остановиться.
коктебельского моря наполню кувшин
своей памятью рваной, что сетью рыбацкой,
опечатаю воздухом душной души
и пойду сквозь пространство с улыбкой дурацкой:
пусть в нем варится всё, чего быть не могло,
что упрятал от глаз календарный шлагбаум…
через ветра сигналы, твои в нём алло
каждый день прорастают мои дацзыбао.
то ли это свой в матрице, то ли судьба –
опрокинутый нерв в кочевом инфразвуке…
коктебельского ветра во мне ворожба
всё трубит в горизонта разболтанный флюгер.
* * *
Мы так давно не видели друг друга,
Как будто и не видели совсем.
Ты в кратере магического круга,
Зачатого на чёрной полосе.
И ничего с тобою не случится,
Не приключится ничего со мной.
Мы не смогли двойной звездой светиться,
Поэтому не стало ни одной.
* * *
Через тысячи проклятых лет
У истории мира в подбрюшье
Я смогу Ей сказать своё «нет»,
И забрать у Неё свою душу.
По моим безымянным костям
Не ходить ни жене, ни шалаве.
Отрезая себя по частям,
Ничего от себя не оставить,
Разметать этот садик камней,
Растолочь, в мезосфере развеять,
Чтоб не помнил ни атом о Ней,
Этой крайне существенной фее,
Истребить, как волшебный пейот,
Каждый атом истлевшего тела,
Потому что он помнит Её,
Как всё тело моё помнит в целом!
Вместе с ним, не жалея корней,
Уморить, задушить свою память,
Чтоб ни кадра на кадре – о Ней,
Этой крайне вещественной даме…
Разорвать, как последний койот,
Каждый атом души, как заразу,
Потому что он любит Её –
Так, как любят все атомы сразу!
Только так, только так, только так
Стать пожарищу той целлюлозой,
Что не помнит свой прошлый гулаг,
Прошлой жизни тягучую прозу.
Только так стаей белых листов,
О себе позабыв подчистую,
Стать тому, кто веками готов
Куковать без Неё вхолостую.
Расколдованный, выйду в тираж,
Буду к людям искусственным ближе.
Но как только замёрзнет мираж,
Наяву тебя снова увижу.
…Пусть в камине горит чистый лист –
Ты на пачку бумаги умножь всё,
И, узнав, как мой обморок чист,
От меня ты сама отречёшься.
* * *
кладбище любовей в тонком мозге
переполнено. шевелятся, лежат.
в нефти, в камне, в формалине, в воске.
перманентный спрятанный пожар.
господи, прости, на каждой метка,
каждая особенная, и
от любой из них нужна таблетка
та, что не подходит для других.
кладбище живое, дышит, дышит.
ты звенишь, по центру ровно встав.
это так естественно – ты слышишь?
ты над ними общий кенотаф.
Окно невозможностей
Окно невозможностей настежь открыто
В дополненную нереальность спасенья.
Но в точке Лагранжа ты сходишь с орбиты
И падаешь в вечный Гольфстрим воcкресенья.
У леса язык заплетается к ночи,
А длинные руки ночных океанов
Хватаются за колокольные очи
И внутренних будят во мне великанов.
Мой мир совершенный, где зло – на шампуре,
Где напрочь отсутствуют первопричины,
Где маятник стал нечувствителен к буре,
И сон тишины громовой – чертовщина,
Он есть, он заведомо в нас существует,
Он вывернут будет потом наизнанку,
И внутренний мир станет внешним не всуе,
А вследствие нашего с небом цугцванга.
И мир мой с твоим миром объединится,
И общий наш внутренний мир станет дивом,
Таков подноготный закон небылицы,
Хорошая, вечная, прямо из мифа,
Мечта под тропическим ливнем салютов,
Ты снилась де-юре и станешь де-факто,
Ты этого хочешь, ты веруешь в чудо,
Ведь всё, что ты видела – сны катаракты,
Закинувшей якорь в исподнее зренья.
Окутавшей коконом небо седое…
Но внутренний мир не приемлет старенья,
Мы с лиц своих смоем живою водою
Весь морок цыганский от Взрыва большого,
И внутренний мир наш, двух зрений зигота,
Для всех станет домом, дворцом изразцовым,
Исходным – грядущему новому – кодом.
* * *
А лето было так возможно…
Колючий хворост вместо мозга,
И август октябрю – безбожный
Зане бесчеловечный тёзка…
У лета страшные симптомы,
Сны имениты, фамильярны,
В них ходят пьяные фантомы
Счастливых клонов нас попарно.
Что изменилось? Снег в теплицах,
Карельский, жжёный вкус заката,
И в нашей прежней небылице
На баррикадах – баррикады.
Мы разделили на фрагменты
Пространство нашей зябкой ниши.
И опоясывает лента
Седая шеи тех, кто дышит.
На ржавые букеты клёнов
Наш взгляд из вечности замылен.
Октябрь августу – холёный
И тёзка, и однофамилец.
* * *
Кто создан из камня, кто создан из глины…
Марина Цветаева
Кто создан для быта, кто слеплен для пыток,
А я от ярма подыхаю!
Как только женился, отбросил копыта,
Я – полупустыня сухая.
Кто вышит для хаты, кто выбрит для скуки,
Обыденным хлебом привиты…
– Друг друга вручили мы хаосу в руки,
И с бытом отныне мы квиты.
Кто склеен для пыток, кто скомкан для муки,
Тому и кастрюли на плитах.
А мне эти кошки в мешках на поруки
И в торбах котята – finita.
Они создают в своих омутах храмы,
А я соблюду свою веру
В стихию свободную, как панорама,
Мятежную, как атмосфера!
Я сам себе
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Моё единое отечество –
Моя пустынная душа.
К. Бальмонт
Моя душа – бескрайний мир,
Моя питомка и наставница!
Я сам себе – её кумир!
Я сам себе – курорт и здравница!
Я по своей душе брожу,
Скитаюсь в ней и путешествую!
В ней отдыхаю, с ней дружу
И, изучая её, пестую!
Я каждый раз впадаю в транс
От внутреннего продолжения,
От этих таинств и пространств –
Им нет конца и завершения!
Я сам себе – на всё ответ,
И сам – оплот отца небесного!
Моя душа растёт, как свет
Простора огненного, звездного.
Глядят в неё сто тысяч призм,
Чтоб к сердцу мог её добраться я!
Виват, мой внутренний туризм
И внутренняя эмиграция!
© Сергей Главацкий, 2020–2022.
© 45-я параллель, 2022.