Сергей Главацкий

Сергей Главацкий

Четвёртое измерение № 28 (268) от 1 октября 2013 года

Озеро вокруг

 

 * * *
 
Волки ходят по городу, тычутся в фабрики.
Сон уходит сквозь сито сознания детского.
Конец света начнётся – заведомо – с Африки,
Но мне хочется более-менее веского.
 
Фары пятятся в стойла, но сыплются оползнем,
Беспросветность смыкается льдами сутяжными,
И Господь под забором лежит, и мы об пол – с ним…
Но мне хочется более-менее важного:
 
Ощутить тебя всю – всеми теми подлодками,
Каковыми Вселенная видеть пытается,
И не знать, что влюблённые могут быть кроткими,
И не знать, что уже за спиной – Апокалипсис.
 
Все озимые станут однажды осадками…
Но мне хочется скинуть с себя инородное,
И понять, что любимые могут быть краткими,
И узнать, что для них нипочём – Преисподняя.
 
Ответ
 
1.
Испуганные сны
стареющих Индиго
впечатаны от века
в решётки хромосом,
как огненный Псалтырь
в лесов живую книгу,
где – кома человека,
познавшего свой сон.
Не бойся испугать,
любимая, родная –
проносится, как поезд,
глухонемой вокзал.
Разомкнутая плоть
свой зодиак познает –
сирот колючий пояс
стучится в тронный зал.
Колодцев тайный быт –
глаза дремучих марев –
играет с верхней бездной
и – с нижней заодно.
Не думай, что теперь,
когда живее зарев
становится Невеста,
заляжет Сон на дно.
И я тебе приснюсь
там, где случилось Чудо –
вослед оледененьям
и пасеке венер.
Храни такие дни,
мы – прибыли – Оттуда,
там – камера храненья
нас, словно общий нерв.
Не тщись не сниться мне –
ни в саване ознобном,
ни в пелене азота,
ни в раненой фате –
мы всё равно найдём
Кристалл в миру загробном,
что так похож на одурь
двух спаянных людей.
 
2.
Колыхание ветра по кругу, в надир и – обратно,
Шевеленье эпох в сонме чёрных квадратов…
В точку невозвращенья Земли – вход парадный
Утопает в цветах, и в венках, и в костях, и – в распятых…
 
Вот и я, как архангел Пьеро, как пастух Зодиака,
Каждый раз тебя жду здесь – живой, невредимой,
Облучённый давно чередой ложных знаков…
Я, наверно, привык, я привыкну сильнее, вестимо,
Всякий раз, надевая посмертную тогу,
Улетать в небеса из любых небоскрёбов
И смотреть им в глаза удивительно строго,
Ожидая от них подношения мне в виде гроба,
И спросить с них за всё, что они натворили
С этим местом и временем, с духом и телом,
И – уходит вода – из воды, её боги сморили –
Звонари в храме атомных маятников беспредела.
 
Но послушай, послушай, ты властна сломиться,
Неразменный мой Ад – ждать тебя – сдастся сам, ведь
Цвет выходит из темени, звук – из жар-птицы,
Жизнь выходит из нас, словно джинн из беременных амфор.
 
3.
На самых подступах к Вокзалу –
Внезапный сон, сто раз на дню…
Ты никому не рассказала,
Что я тебе в Сочельник снюсь.
 
Пусть этим снам мой рок поверит,
Что побережье всё – твоё,
Что мы выходим там на берег,
Но не вдвоём, но не вдвоём…
 
Иная явь – явь лишь местами,
Иные сны – что белый шум.
То, что ты снишься мне годами,
Я и тебе не расскажу.
 
* * *
 
О, если б ты была другою, не плела венков
Из кандалов, вериг и сбруй,
Он был бы вечен и звенел так высоко –
Мой первый и последний поцелуй.
 
И если б я не плёл верёвок из волхвов,
Из боли неродившихся людьми,
Я б сохранил тебя в себе, как божество,
Как самый светлый, самый чистый миг.
 
Мне б голос твой ввести в свою немую кровь –
Прививкой, что Вселенной всей поёт…
Но одиночество моё, как мир, увы, старо.
Бессмертно одиночество моё.
 
* * *
 
Как не подглядывай за томной тишиной,
Как не заглядывай в бессмертье кенотафом –
Ты будешь молча, как замок, следить за мной,
И станет вечный сон моим auto da fe.
Меняет кожу кокон шума, и зерно
Внутри него – горит торшером пустоцветья,
Пустырь растёт, как радиации синод,
И шум, как шелкопряд, родившись, бьётся плетью…
 
Для птичьих – строгий пост: ни чувства, ни мечты,
Ни – ожиданья разряжённой сном надежды –
Как не вглядись туда, где можешь статься Ты,
Как не смотри, что у молчанья под одеждой!
Ничейный ветра нимб – оков неспелый ум,
И язва тишины – как ржавчина – нетленна,
И – кто спасёт из заточенья новый шум,
И – выйдет чей пароль из кокона, из плена?
 
Пароль для скорлупы сей будет ядовит,
И грянет гром, и мы узрим в чаду пожаров
На плоскости чудес всю простоту любви
И ливнем оголённых микросхем Самсары.
Мне остаётся ждать, пока падут врата,
И неба тыл разверзнется перед остывшим,
И подтолкнёт Тебя ко мне, и голос даст,
Немотности Твоей вселенской возмутившись.
 
* * *
 
Тобою застилать кровать… У энных – больше шансов.
Так выхолощена и так опалена
Ночная боль, что – ни бельмеса.
Я никогда с тобой не разучу всех грязных танцев,
Тех, что танцуешь ты одна
Лишь для себя, но не для бесов.
 
Тобой – продолжиться в веках… Которых нет у мира.
Лужёная, седая ночь на новый Аркаим
Обрушилась, как студень, т.е. – на дом.
Зачем со мной ты, если тыл твой – вроде тира?
Я ничего не чувствую от слов твоих,
И потому мне больше – ничего не надо.
 
Что делать мне, скажи, когда всё ложе –
В костях тех из Тебя, кто снились мне, близки,
И умирали утром вместе с бредом на постели? –
Чтоб, не услышав в сотый раз «Ты мой хороший»,
Свет потушить, баюкать ночники,
И плыть на субмарине пустырями прочь, без цели.
 
* * *
 
Теплее одевайся, беглая. На улице, мой Свет,
Так холодно, как в космосе открытом.
Там листья вымирают, птицы ниспадают вверх,
И ветер лепит вновь столб соляной из Маргариты.
 
Держись дороги аистов. Что для распятья пат,
Четыре света стороны – для птицы.
Я, скошенный, в своей норе кротовьей буду спать
И буду за тебя – тебе – во сне – молиться.
 
У нас всегда не тот сезон, не наши – времена.
На улице осенней нет ни компаса, ни лоций.
Лети своей дорогой в небесах, дай Бог, она
С моими катакомбами пересечётся.
 
* * *
 
С утра пойдёт толчёный снег,
Такой, что толком не увидишь,
Каков – ослепший человек,
Каков – в глазу обрюзгший Китеж.
 
Лото снежинок сменит лёд.
Воздушным змеем в Третьем Риме –
Ты в мир отпустишь самолёт,
Чтоб он лавировал меж ними.
 
Не чуя трещин миража,
Не повинуясь отраженьям,
Войдёшь в начинку гаража
И станешь собственной мишенью.
 
И не поймёшь, что носишь мор
С собой, что вразнобой – все птицы,
Что я, мой Свет, так и не смог
Принять, что ты – самоубийца.
 
И станет Змей воздушный сед,
Упавший в Ирий, и, конечно,
Найдя на энной полосе
Тобой растерянную нежность.
 
Последние капли
 
Моя ненаглядная, свет мой полярный,
Мой северный бог, мой просчёт,
Мы – целое, мы неделимы – попарно…
Я – надвое, я – рассечён!
 
Я лягу с тобой в одну капсулу, с краю,
Но ты даже так – далеко…
Моя половина – уже отмирает,
Как будто глаза у икон.
 
Как дервиш, бесчинствует бешеный Инок –
Палач всем, которые спят…
Ты думай, мой Свет, о своей половине,
Иначе забудешь себя…
 
Сиамские сны наши нас зазывают
В горящую чью-то избу,
И мы себя видим извне, оживая,
Вдвоём – в одноместном гробу,
 
Давно уже окаменевшем – сутаной,
А Сны уже с нами на «ты»:
В ничейный приземистый вакуум тянут,
В подкожную шерсть пустоты,
 
И только они понимают, что даром
Дана нам – одна красота,
Что спящей красавице снятся кошмары,
Кошмар за кошмаром – всегда.
 
Как утлая братская – снам – плащаница,
Которых – вторая орда,
Нас дразнит холёное Небо зарницей,
Вгоняя в озноб города,
 
И только Оно понимают простую
Безглавую Правду Иуд:
Что вечность прошла мимо нас вхолостую,
Что спящей царевне – капут.
 
Моя беспробудная, мой покаянный –
Не путь! – лабиринт у моста! –
Пусть даже я буду с тобой постоянно –
Мне будет тебя не хватать.
 
И ливень последний выходит на финиш,
Уходит твоя в почву дрожь.
Ты думай, мой Свет, о своей половине,
Иначе совсем отомрёшь…
 
* * *
 
ты приучила меня
к другому составу воздуха,
а после перекрыла клапан.
неужели ты думаешь,
что ожидание может быть вечным?
что я не отвернусь,
когда всё узнаю о тебе
и тебе останется разве что
рассказывать мне,
где содержат обрекших себя на одиночество?
пойдёшь ли работать Гиппократом
или хотя бы медсестрой
в тот лунный лепрозорий,
куда меня увезут,
зная, что иначе –
расстанемся?
 
Давай вздёрнемся?
 
* * *
 
Не получается ангелом быть.
Обморок тайных пространств –
Толща воды, карантин
Оцепеневшей судьбы,
Тусклой сетчатки тиран –
Мёртвой жар-птицей летит.
 
Я удивляюсь твоей слепоте.
Боль сквозь мембрану – цедя,
Противоядья бурьян
Выльешь, как кровь лебедей,
И обратится дитя
В ведьмин живой матерьял.
 
Мы из пространств на свободу течём –
В бункеры, в наши дома.
Утихомирься, окстись –
С астмой Земли обручён,
Этой эпохи шалман
Волен тебя отпустить…
 
… И под пространства больные, в окно
Камнем ныряя за – Ней,
Знаю: лунна – Её стать,
Тьмой окольцован геном:
Ангелом станет. А нет –
Сможет лишь демоном стать. 
 
Непозволительно 
 
1.
А я уже всем рассказал, что ты – ангел…
Что за руки мы побежим к полустанкам,
Что нашему счастью – ответит Земля.
 
И будет на небе комета – мустангом,
Предтечей блаженства, вознёсшейся Вангой,
И мы будем вечными в этих полях,
 
Что я смогу быть – неоправданно прежним,
И ты – непростительно юной и – вешней,
До обморока – оголяя свой взгляд,
 
Что мы сможем быть с этим миром – небрежны,
Ведь всё Мирозданье – за нас, за мятежных,
Но… луны печали щебечут в груди.
 
И ты меня видеть не хочешь – суровым
Седым ледником охватив, словно кровом,
Дороги уволили нас – не дойти.
 
И там, где нас нет – сингулярные дрофы,
В абсурдную пустошь – искрящийся провод,
И сотни дорог, чей обрыв – впереди. 
 
2. 
А я уже всем рассказал, что ты ангел…
Что ангелы – в сумраке пешем – мустанги,
Что есть в тихом омуте – звёзд исполин.
 
Но мир уже всюду расставил приманки –
Силки, волчьи ямы, и – даже трепанги –
Готовы сослать меня на Сахалин.
 
Без компаса в сотом аду и – безгрешны…
Зачем же меня убедил Бог нездешний
Поставить на ноль, свою жизнь обнулив?
 
И ты уверяешь меня так безбрежно,
Что наши объятия так неизбежны,
Что всё ещё будет, что всё – впереди,
 
Как будто бы завтра уже – катастрофа,
Как в миле отсюда – рожденье сверхновой,
Как – знаешь уже, что – размыты пути.
 
Прости, что мир к нашим смертям был готовым,
Прости, что не к месту моё было – Слово,
Что вовремя я не приехал – прости. 
 
* * * 
 
Ты не найдёшь во мне врага –
Ищи с огнём, ходи в кольчуге,
Спросонья кутай в лёд и вьюги,
Кидай гранаты в жениха…
 
Мой свет, как трудно мне с тобой…
Но – мчит мой поезд через церковь,
Где купол неба – в фейерверках,
На всё вселенское депо.
 
Я там – сойду, в эдем огня,
Тотчас забыв про скорый поезд,
Ведь наша вечность в том депо есть,
Где ты стоишь и ждёшь меня.
 
И бесы, те, что в нас живут,
То подтвердят, что нам известно:
Ни жениха нет, ни невесты,
Но есть душа, одна на двух.
 
Пока же – жди из пустоты
Меня хоть с атомною бомбой,
Хоть замуруй все катакомбы,
Но верь: я друг, я – это ты.
 
Взрывай себя – пройдёт ожог,
И взлётом кончится паденье.
Когда мы станем – привиденья,
Поверь, всё будет хорошо. 
 
Письмо выдоха 
 
Как мне сказать тебе о том,
что кроме счастья и боли
во мне уже ничего не осталось,
но счастье рвётся на свободу,
оно – воздух,
и только боль позволяет мне
сохранять форму человека,
оно – оболочка?
Что нет большего счастья,
чем принадлежать твоим лучам,
и нет большей боли,
чем знать, что твоя первая нежность
зародилась задолго до моего воскрешения?
Что твоё первое счастье принадлежит не нам,
что кликни тебя Прошлое –
и ты убежишь,
будь ты даже трижды обручена со мной?
Что моё первое, единственное и последнее счастье
принадлежит даже не нам, а – тебе?
Что я, глупый-глупый,
не могу из-за этого жить?
Что проще отпустить оболочку,
а не воздух?
 
Но воздух уйдёт и сам.
Воздух тянется к Воздуху.
 
Как объяснить тебе это
не держа за руку? 
 
Отсутствие дня 
 
Боже, дай мне её или жизнь забери! –
В доме ужас поёт, в небе эхо парит.
Боже, жизнь забери или дай мне её! –
Этот крик навсегда застрял в доме моём.
Что же делаешь ты? Боже, что ты творишь!
И кошмар – словно гром, и кошмар – словно тишь.
И повешенный сохнет под люстрой и ждёт.
И Она – не идёт, не идёт, не идёт…
 
* * * 
 

Памяти 2 сентября 2012 года посвящается 

 
Я не знаю, что будет. Зачищены тропы.
Ведь тасуя в своей центрифуге спиралей
Миллиарды мозаик и калейдоскопов,
Мир сей сделает всё, чтобы Мы – растерялись.
 
Здесь святою водой оскверняемы гейши
И взрываются атомной бомбой куранты.
Я не знаю, что ждёт нас, родная, в дальнейшем –
Пустота или чаек над морем гирлянды.
 
И фонарики в небе грозу оттеняют,
А светила парят на своих парашютах…
Я не знаю, что нас ожидает, родная –
Пустота или астры спектральных салютов.
 
Ты запомни меня, я неплох на безрыбьи,
И лови этот миг – озорным птицеловом…
Я не ведаю, что будет дальше: погибель
Или твой поцелуй – как рожденье сверхновой.
 
* * *
 
Там, где фейерверк наложился на зодиак,
Как отпечаток пальца на твою кожу,
Как самый счастливый день на жизнь,
Нас заметило бестелое око Циклопа –
Остекленевшее небо
С крупинками то ли льдинок, то ли блёсток –
И обратилось в стоп-кадр,
Но мы не успели дернуть стоп-кран.
И теперь подснежники –
Будто гремучие колбы тысяч Везувиев –
Светлячками горят,
Закидывают невода с солнечными зайчиками
В тягучие, озимые туманы –
В полях мартовских, бесконечных,
Где мы давно уже ходим
На расстоянии вытянутой руки
Друг от друга
И чувствуем в своих объятиях друг друга,
Но из воздуха, а не из плоти,
И ждём, когда от нас отвернётся
Мир, мешающий нам видеть
И беречь друг друга,
А если дождёмся,
То станет священным
То, что всегда считалось бесстыжим,
И молния станет бить в одно дерево,
Ведь другого просто не будет,
И аисты нас наконец-то услышат.
 
И никто никогда,
Кроме наших детей,
Не узнает, как я люблю тебя,
Ведь даже чувства такого
Ещё не придумали небеса.
 
(И)м пат
 
я в тебя превращаюсь, в тебя превращаюсь, в тебя.
сносит голову мне в этот миг и – метро в крематорий несётся.
арсеналы всех стран в меня целятся, и в унисон окропят –
хором огненным – дом мой. и череп не чашей – колодцем –
полигоном бездонным – научится быть, в этом грохоте – спать.
я в тебя превращаюсь, в тебя, таких Слов не придумали боги,
я Любовью – их всех превзошёл, и кощунственный этот – им – пат –
достиженье твоё и победа твоя, и моё естество, и истоки.
 
От начала начал
 
Я жил столько лет без тебя, что и страшно подумать…
До энной поры первобытной, до энного времени –
Одни Каракумы, во много пластов – Каракумы,
Оазисы в многоэтажной Сахаре – как премии…
 
И были хамады Меркурия – словно отдушина,
И были Венеры песчаники – словно оскомина,
И каждое солнце – рубин, аквамарин ли, жемчужина –
Мне тиглем казалось – сжигающим, плазменным, доменным.
 
Пустыни Вселенной исхожены полностью, полно-те!
Позволь мне дотронуться к воздуху, дай же напиться мне… –
Вот в этой острожной моей, убаюканной комнате –
Всё ждёт тебя – долго, так долго! – сроднясь с небылицами.
 
Ведь я же погибну, как пить дать – погибну, без глаз твоих,
Без рук твоих, губ твоих, губ твоих – под фейерверками…
Пески переплавились в зеркало, и, пока здравствую,
К нему подхожу я, и ты отражаешься в зеркале…