* * *
Это в воздухе дело, в бумаге,
В бесталанности, возрасте, сплине?
Но весёлые прежние книжки
Уж давно не стекают с пера.
Не от яда умру, не от шпаги,
Не от старости, а от чужбины,
Поседевший еврейский мальчишка
С Чистопрудненского двора.
Обретает себя неизменно
Сверстник мой то в бою, то в парадах,
В пышной хижине, скромных хоромах,
На волне и среди облаков,
На просторах Чикаго и Вены,
И с обеих сторон баррикады
У Московского Белого Дома
И у прочих российских домов.
Ну а мне, разуверившись в вере,
Заблудившись меж былью и сказкой,
Карты все перепутав и сроки
Остаётся с ладонью у лба
Задыхаться в комфортном вольере
Горбоносых бульваров Лозаннских,
Бормоча свои лучшие строки,
Те, что мне записать не судьба.
Лозанна, 1993
С перебитым крылом
Сладко-горького выпало поровну,
Но маячит несбывшимся сном –
Как назло и обидам, и гонору
Ты войдёшь с перебитым крылом.
Детским смехом растают мечтания,
Не сойдутся в пасьянсе пути,
От отчаянья и до раскаянья
Жизнь прожить, до себя не дойти.
Безвременья герои и пленные,
Ни ума не нажив ни палат,
Ждём-пождём что потомки надменные
Нас поймут, пожалеют, простят.
Деловыми слывём и двужильными,
Но прикроем глаза и летим
Наугад, с перебитыми крыльями,
Вдаль от прошлого, следом за ним.
Женева. Декабрь 2008
Две женщины
Две женщины
в душе моей колдуют,
Себя да и меня
на части рвут,
И в воду смотрят, и на пламя дуют,
И зелье варят, и заклятья шлют.
Две женщины из разных поколений,
Полярных вер, наречий и планет,
Московских дней тиран и добрый гений,
И рыжий лучик предказатных лет.
Войдя мне в плоть и душу, кровь и кожу,
В делах моих маяча и мечтах,
Настолько в главном меж собою схожи,
Что несовместны даже в пустяках.
Две песенки, два берега счастливых,
Магниты, меж которыми кручусь,
От одного отчалил я насилу,
К другому все никак не прилеплюсь.
Для них я друг, мучитель и любимый,
Сухой наставник, скверный ученик,
Друг другу мы порой невыносимы,
Как и необходимы через миг.
От веры и неверия спасая,
Соавторы всех лучших моих строк,
Две женщины меня сопровождают
Не потому ль я вечно одинок?
Лозанна, 1993
Как мало
Как мало осталось, хоть жизнь бесконечна,
И слово родится из глины и стали,
Оплакивать будут не жёны и дети,
А те, кто меня настоящего знали.
Что мечены ангелом женские слёзы,
И время дробится на сроки и строки,
Я понял в краю, где история – воздух,
Где небо так близко, а боги далёки.
Фортуне доверившись лично и в массе,
Хвала райским джунглям свободного рынка,
Понять и принять, как говаривал классик,
Что счастью несчастья нужна половинка.
Чтоб в день что назначен
колонной нестройной,
Под ритм сумасшедшего вальса иль гимна,
Герои мои, как и дети, и жёны,
Меня помянули. И я их, взаимно.
Афины, Рим. 2013
На Краю Земли
Так и сдох бы невеждой,
Не увидев однажды огни
Мыса Доброй Надежды
Синеглазой старухи Земли.
Здесь когда-то несмело,
Занесённые розой ветров,
Стали в ряд каравеллы
Расписных португальских купцов.
Кабальеро да Гама
Курс на Индию держит, упрям,
Узел двух океанов
На ходу разрубил пополам.
Жернова из вопросов
Одиночества, ссоры, любви,
К мысу этому нёс я
Чуть живые надежды свои.
Но ответила гулом
Океана колючая гладь,
И мечта упорхнула,
Чтобы снова сиреною стать.
Вся в духах и туманах
Атлантида проходит вдали,
Тайна двух океанов
Синеглазой девчонки Земли.
Кейптаун. Март 2013
Мы плакали
На реках Вавилонских…
Растает суета как воды вешние…
Мне столько зим, что видятся во снах
Родни моей стенанья безутешные
На тех, на Вавилонских берегах.
Молиться и мечтать мы были избраны,
Но обернулась бойней благодать,
И из Толедо как из рая изгнаны
В иных краях убежища искать.
То верою ведомы, то погромами,
К земле нас гнули, мы тянулись в высь,
Германскими и Польскими просторами
До матери России доплелись.
С ней столько было прожито и пройдено,
Но на изломе судеб, мест, времён,
Швейцарский санаторий нынче Родина,
Питание, покой и сладкий сон.
Жизнь – крестный путь от будущего к прежнему,
Не потому ль являются во снах
Младые слёзы, звонкие надеждами,
На розовых Московских берегах.
Младые слёзы, звонкие надеждами,
На тех, на Вавилонских берегах.
Рыжий кораблик
Офре
Ещё одна любовь, опять наитие,
К вершине падать, подыматься в бездну,
Сближение сердец – всегда открытие,
Но знание – к печали, как известно.
Ты моё солнце, осень моя рыжая,
В веснушках вся – улыбка, кудри, руки,
Легко на сердце, лишь тебя увижу я,
И грустно от предчувствия разлуки.
Я цветом этим начисто отравленный,
Лукавым, колдовским, слегка косящим,
Пусть в радуге покуда не представленным,
Но на поверку самым настоящим.
Приметы отметая как безделицу,
В неверии своём яснее вижу –
Лишь только в сердце этот цвет поселится,
Как самого меня объявят рыжим.
И всё-таки мечта мне ближе истины,
И как кораблик, со стихией споря,
В жестокий шторм отчалю я от пристани
Спасения искать в открытом море.
Лозанна, 1993
* * *
Какая грусть, конец аллеи
Где так привольно нам шагалось,
Где обнимали небо ели,
И не дышала в спину старость.
Какая грусть, конец дороги,
Где было всё – и пот, и песни,
Где мы брели, сбивая ноги,
Куда не ведая, но вместе.
Богов лепили и ломали,
И слезы путая с улыбкой,
Друзьям и недругам прощали,
Границa в общем очень зыбка.
Какая грусть, конец аллеи,
Как это странно и как просто,
Мы слишком рано повзрослели,
Мы повстречались слишком поздно.
Какая грусть, конец аллеи,
Как это просто и как странно,
Мы слишком поздно повзрослели,
Мы повстречались слишком рано.
Лозанна, 1993
20 лет в Швейцарии
Двадцать лет, отнюдь не мушкетёры,
Мы боролись на своих двоих
За луга альпийские и горы,
Прописаться чтобы среди них.
Поменяв одежду, кожу, имя,
Поперёк судьбы и колеи,
Для своих в итоге став чужими,
Для чужих не выбившись в свои.
А когда подступит к горлу старость,
Вывернуть карманом жизнь свою.
Глянь, кукушка, сколько нам осталось
Пировать у бездны на краю?
Звездочёты, пахари и воры
Скучены у времени в гостях...
А спасибо нам за эти горы
Скажут дети, двадцать лет спустя.
Женева 28 октября 2009
Машина
То подарком слывя, то бременем,
Напролом, поперёк пути,
Мчал по жизни Машиной Времени,
Грезя место своё найти.
Меж закатами и рассветами,
Меж событьями дней иных,
Между песнями недопетыми,
Меж любимых, давно чужих
Прожигались дни как горючее,
И врагов держал за друзей,
И чем хуже было, тем лучше мне,
А чем лучше, тем тяжелей,
Остановленные мгновения,
Шарик вертится голубой,
Жить Машиною Безвремения
Сладкий, каменный жребий мой.
Geneva, 2016
Souvenirs
Жизнь бесконечна, сроки наши кратки,
Как ни крутись, но на исходе дня
Одни воспоминания в остатке,
Единственная собственность моя.
Металл, что ни мехов, ни ожерелий,
Ни хлеба, ни лекарств и ни воды,
Ни табака, ни крыши, ни постели
Не купит. Не укроет от беды.
От лести вялой, дружеских наветов,
Навязанных и вожделенных пут,
От яркой тьмы, зияющего света
Воспоминанья, к счастью, не спасут.
Вдову не обнадежат, гор не сдвинут,
Старения не знают и конца,
Зато подобно драгоценным винам
В цене растут по дням и по сердцам.
Судьба взывала шепотом, набатом,
Но глух и слеп был к истинам благим:
Лишь тем богат, что раздарил когда-то,
И жив, покуда памятен другим.
Жарой февральской, августом морозным,
Через мечты, эпохи и моря
Воспоминанья, как любовь и воздух,
Единственная собственность моя.
Женева 2016
Дотянуться
Ни взлететь, ни нырнуть, ни уйти,
От Земли до небес только шаг,
Извиваюсь форелью в сети,
Миг свой судный сжимая в руках.
Уродившись не там и не в срок,
Чтоб добра от добра наскрести
С магистральных сошёл я дорог
На сомнительные на пути.
Башмаки и душа сбиты в кровь,
Жил, то шум поднимая, то пыль,
И клонился, и падал, но вновь
Распрямлялся, как в поле ковыль.
То обласкан судьбой, то гоним,
Утвердился с годами в одном –
Тот бессмертен, кто незаменим,
Потому их и днём, и с огнёем.
Звёздный след на стекле молоком,
Жизни нашей причудливый срез,
Как заманчиво, как нелегко
До Земли дотянуться с небес.
Geneva 2017
Экзистенциализм
Мы философии учились не за книжками,
За всё брались, пускай ни в зуб ногой,
Усвоил через синяки и шишки я,
Что не Господь судья нам, а Другой.
Что, как у Сартра мраморно изложено,
Мы есть, когда Другой на нас глядит –
Костьми ложимся, и душой, и кожею,
Гордыню ощущая, страх и стыд.
Тасует Время встречи с расставаньями,
И каждый день – хвалим, гоним, любим –
Как первоклассник, с сердца замиранием
Оценки жду, поставленной Другим.
Ах этот взгляд-рентген, эфирный, каменный,
Кто Вы, Другой – чужак ли, недруг, брат?
Хранитель мой, Фортуною поставленный?
Мой Чёрный Человек, мой рай и ад?
Жил, к лишнему стремясь и нужным жертвуя,
К вершине шёл ведущей вниз тропой,
И подражал Другому столь усердно я,
Что есть надежда даже стать собой.
Женева 2016
© Сергей Хазанов, 1993-2018.
© 45-я параллель, 2018.