Сергей
Кольцов

Круговорот

Уходит осень по суглинку,

дожди маячат у ворот,

на эту сельскую картинку

глядит лениво рыжий кот.

А у тебя свои полотна,

пласты шершавого холста,

и в сапогах своих болотных

бредёшь неведомо куда.

Тебя друзья не провожали,

никто не пил на посошок.

И годы, словно каторжане,

ушли на северо-восток.

К избе подходишь лопоухой,

где нет ни окон, ни дверей,

и гром ворчливою старухой

бормочет о судьбе твоей,

в которой свет сменялся тенью,

и вёсны прожигал мороз,

и пламя девичьих растений

шалело от кошачьих роз.

* * *

Безденежье, не будь же попрошайкой,

Грызи свой вечный заскорузлый хлеб,

А нет, вернись в истрёпанной ушанке

В свой серый дом, в зарёванный свой хлев.

И с книгой, от которой мало проку,

Улягся и встречай святой рассвет,

Скажи себе, что в дальнюю дорогу

Ни медяков не надо, ни карет.

А только бы в осеннем перелеске

Найти семейку солнечных маслят,

И в громовом сиянии и блеске

Узреть того, кто за тебя распят.

* * *

В этот мир я пришёл нагим,

Может, ангелами храним.

В этот мир алебастровых статуй,

Арматурных бетонных вождей,

Бородатых, щербатых, усатых,

Ненавидящих нас, людей.

Я родился в 12.30

В Кёнигсберге на улице Айвазяна,

Надо ж было мне там родиться

Средь полыни и средь бурьяна.

Май свирепствовал спелой сиренью

И каштанами в сто свечей.

И пришло, наконец, озаренье

В свисте плеток, хлыстов, камней.

Не жалеют стрелки патронов,

Снайпер вскинул, смеясь, ружьё.

Лишь галдят да кричат вороны,

Эх, спасибочко вам, вороньё.

* * *

На Кудыкину гору забраться

И оттуда смотреть весело,

Как двужильные сельские братья

Первачом подпалили село.

Всё в дыму и немыслимой гари,

Нет просвета, и всё трын-трава.

В этом винном разгульном угаре

Полыхают овины, дома,

Скирды сена, сараи, амбары,

Благо – во поле выгнали скот.

Над Россией гуляют пожары,

Веселится кудыкин народ.

Полыхают любовь и надежда,

Кочет трижды на церкви пропел,

И смежает Господь свои вежды,

И от слёз его лик онемел.

* * *

Что тебе заря и птицы,

Колокольный перезвон.

Не успели мы проститься,

Только слышится твой стон,

Что издала ты когда-то

В час неистовый, ночной.

Прощевай, моя отрада,

Я давно убит тобой.

* * *

Твой уход был ничем не отмечен.

Просто встала и молча ушла.

Наша случка в отрепьях овечьих

Лишь в полнеба пожар разожгла.

Ну а небо пылало закатом

И рассветом пылало оно,

Грозовым наливаясь раскатом,

Как в немом, первобытном кино.

И сижу я в прокуренной кухне,

оборванец и ротозей.

Эх, дубинушка, может быть, ухнем

По любви убиенной моей.

* * *

Если выпал жребий этот –

Рифмовать дымы и дни,

Не серчай и не советуй

Навещать врачей. Они

Не помогут, не излечат,

Просто чокнутым сочтут,

Чтобы душу человечью

Обескрылить на лету.

И пойду с дурацкой рожей

По лугам и по лесам,

Изучая бездорожье

По звериным букварям.

* * *

Косулю жалко, и козу,

И жаворонка в поднебесье.

Я к диким травам прикоснусь,

Они откликнутся мне песней.

Покуда я живу и грежу,

Вода не выстынет, и лёд,

Свой усмирив зубовный срежет,

По рекам, как озноб, пройдёт.

* * *

Эх, кудрявая моя родина,

Разве жил я с тобой зазря?

Шельмовали тебя в пародиях,

Рифмачи рифмовали с «уродиной».

Неужели, ни бляхи, ни ордена

Недостойна ты, Русь, моя?!

* * *

Десять лет, а может быть, и с лишком

Мы уже не виделись с тобой.

Вышивает мельницы, домишки

Время своей ниткою цветной.

Пастуха с игривою пастушкой

В тридевятой сказочной стране,

И часы с охрипшею кукушкой

На сырой некрашеной стене.

Поржавели винтики, пружинки,

Потускнело в горле серебро.

Вот и я, собрав свои пожитки,

Покидаю сонное село.

Даже не село, а деревеньку,

Огороды, взгорки, тополя,

Балалайку, на которой тренькал

Тракторист по имени Илья.

Дошивает время потихоньку

Крестиком льняное полотно.

Только вспомнить что-либо в охотку,

Кажется, сегодня не дано.

Мы с тобой не виделись, так что же,

Невелик, наверное, урон.

Отчего же памятью стреножен,

Как фугасом, ею оглушён?..

* * *

Всюду зависть и правит мошна,

книгу новую пишет апостол, –

дескать, смерть на миру и красна,

но уже не хватает погостов.

Всё тревожней кричит коростель,

видно, чем-то всерьёз озабочен,

и планета висит на кресте,

что её сыновьями сколочен.

Экстаз

Я её целовал до утра,

от великой любви обмирая.

Так неделя прошла, а вчера

она вышла из ванны нагая.

О, как плечи её хороши,

и подмышки изящно побриты,

но я гордо изрёк: «Не спеши,

не готов я к физической битве».

Усмехнулась язвительным ртом,

брови вскинула удивлённо:

«Я тебе отдаюсь целиком,

так войди ж в моё страстное лоно.

Подойди же ко мне поскорей,

не напрасно я сбросила платье.

Задуши меня в жарких объятьях.

Я тебе отдаюсь, дуралей».

От волненья зажмурил глаза,

познавая её без прелюдий,

и сверкнула над нами гроза,

раздвоив удивлённые груди.

Осенний мотив

Тут стены в трещинах и свет не ярок,

и я живу уже девятый день

под гулким сводом деревянных балок,

где некогда потрескивало огарок

и за окном мелькала чья-то тень.

Никто не подойдёт к зелёным ставням,

и чай остыл, и нету сигарет,

и пол, как лёд, и всё-таки я встану,

хотя надежду всякую оставил,

что хлынет в комнату палящий свет.

И всё ж пора в дорогу собираться

и верить, что за дверью повезёт,

но, боже мой, как хочется остаться

и в этих стенах напрочь затеряться,

глотая отсыревший кислород.

Но пробил час, и отправляться надо.

И, кажется, прошло не девять дней,

как захлебнулась листьями ограда,

и поднимался я, и снова падал

на частокол рождений и смертей. 

* * *

Не до тебя мне этой ночью,

Ничто не ново под луной…

Закончив фразу многоточьем,

Я понесусь к судьбе иной.

Туда, где свежим перламутром

Облиты сад и старый дом,

И правит миром Камасутра

В греховном рубище своём.

Сквозь стены вижу пот и похоть

Двух окрылённых юных тел,

И я, как пасынок пехоты,

Взлететь над бездною хотел.

Туда, где кружатся планеты

От притяженья дивных сил.

Но, скованный земным запретом,

Я в ночь глухую уходил.

Туда, где звёздные хоромы

И тёмно-синяя зима,

Где в жарком пламени истомы

Плоть женская сведёт с ума.

И мчался я туда, оттуда,

Циркач, затянутый в трико,

И вновь от похоти и блуда

Сворачивалось молоко.

Песня

Пишу письмо. Ну, здравствуй, моя Галка,

Какой по жизни выбрала причал?

А я живу ни шатко и ни валко,

И часто просыпаюсь по ночам.

Я в сентябре подался на деревню,

Ловлю ершей и глупых окушков,

Но осыпаются мои деревья

На фоне отсыревших облаков.

Я помню, ты любила листопады,

Вороний грай над крышами церквей,

А много ль нам от жизни этой надо,

И много ли осталось этих дней.

Ты приезжай ко мне сентябрьским утром,

Иль вечерком, когда горит окно.

И мы на юг проводим наших уток

И журавлей проводим заодно.

Ну а когда отзолотеют клёны,

И вымокнут осины под дождём,

С тобою мы на лодочке зелёной

На остров привидений поплывём.

Ты приезжай хотя бы на недельку

В обитель холостяцкую мою.

Лебяжью постелю тебе постельку

И чаем приворотным напою.

Зеленая скамейка

Наверно, тебя никогда я не встречу,

Отчалил от пристани старый паром,

А мы всё сидим, не кончается вечер,

Сидим на скамейке в саду городском.

Сказала ты мне – не полюбишь другую,

Но в это поверишь, поверишь потом,

А я отгрущу и я отгорюю

На этой скамейке в саду городском.

И осень оплыла, как жёлтая свечка,

И в небе ударил раскатистый гром,

А мы всё сидим на скамейке в заречье,

Сидим на скамейке в саду городском.

Не знаю, что липы нашепчут под вечер,

Не знаю, о чем защебечет вода.

Твои обнимаю пугливые плечи,

Целую твои молодые уста.

А что нам ещё от судьбы этой надо,

От этой плакучей осенней воды,

И я для тебя за высокой оградой

Сорву золотые ночные цветы.

Я знаю, что жизнь – не медяшка-копейка.

Она завязалась тягучим узлом.

А мы всё сидим на зеленой скамейке,

Сидим на скамейке в саду городском.