* * *
Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налёте…
А. Твардовский
Я, спустившись в подземку, убит в Петербурге.
Я летел в самолёте, разорванном в клочья.
Я скорбел о не выживших брате и друге
Каждый год. Каждый день. Каждый час. Днём и ночью.
Я повешен в Багдаде, расстрелян в Алеппо.
Я раздавлен в толпе, не успевший укрыться.
Смерть моя некрасива, внезапна, нелепа,
Горяча и черна, как сгоревшая пицца.
Я унижен, ограблен, мой курс обесценен
В перевёрнутом мире, в пустом Зазеркалье.
Я последним из списка стоял под прицелом,
Как заложник в стране или в зрительном зале.
Я убит. Я летел. Я как пыль. Я раздавлен.
Я горел. Я ушёл. Я в отчаянье диком.
Я никто, но мой код, как у всех – уникален.
Я полвека прожил под загадочным «ником».
…Я убит подо Ржевом. Я нем. Я бесплотен.
ИНН мой – как чёрная метка на коже.
Но, ребята, я там – в безымянном болоте!
Я убит. Но ещё не совсем уничтожен.
Элегия
Если в Питере пить да петь,
То в Твери вниз по Волге плыть,
Поездам дольше вслед смотреть,
Усмиряя к поездкам прыть,
Рвать листы из календаря,
Ждать весны, половодья, птах,
Штопать дыры до декабря
В крышах, в небе, в своих мечтах.
Если в Питере ярче медь
Во дворцах и на площадях,
То в Твери бы – не умереть
В эту зиму, родных щадя.
Спросишь, глядя на образа:
От чего свет идёт сейчас?
Бог ответит с тоской в глазах:
«От меня и чуть-чуть от … вас».
Бойкот
Я объявил зиме бойкот!
Но снег летит, уже не тая,
И холод за душу берёт.
Ночь, как пушистый белый кот,
Урчит, коктейль из снов глотая.
Цветной мой, пестроватый сон
Досмотрен и в архив отправлен,
Как кинофильм былых времён.
И лишь с комода хрупкий слон
Глядит в шкатулки детских спален.
Так хочется бежать вперёд
И жить вовсю, не доживая!
И знать, что скоро Новый год,
Что лёд растопит огнемёт
Из искр последнего трамвая.
Но снова снег и старый дом,
Всё то же отраженье мира.
Листая дедовский альбом,
Смотрю через бокал со льдом
Как с фотографий каплет миро...
Ночь
Одиноко я вскрикну во сне.
И проснусь, и уйду, и уеду.
Н. Рубцов
Что ж ты? Что ж ты, ночь, для снов забава,
Облака взбиваешь как подушки?
Если б ты всегда не забывала
Наблюдать, подсматривать и слушать…
Тайны бы хранила и молчала,
Не глядела пристально в окошко.
Если бы смогла вернуть в начало,
В детство, хоть на час, хоть на немножко.
Сдам в ночную камеру храненья
Все потери, странные находки.
Загадаю пару сновидений,
Расплескав с устатку рюмку водки.
Только не усну пока, считая:
Раз – слонёнок, два – слониха, стадо.
Словно на посту своём листаю
Вечный календарь под звездопадом.
Словно жизнь за кромкой одеяла
Этой ночью взяли да спугнули.
И она, как молоко, сбежала
Из кипящей городской кастрюли.
Ремонт
Весь храм в лесах. До старой колокольни
Готов к побелке, словно на парад.
И три таджика сказочно довольны:
Их радуют природа и подряд,
И волжский плёс, и бор. Их манит лето,
Их ждёт работа, не ворчит прораб,
И крест, как полумесяц минарета,
Не выше звёзд, но ближе чем Куляб*.
Запел таджик о родине, где мама.
Обводит кисть карнизы и углы.
Потомки Авиценны и Хайяма
Как ангелы от извести белы.
«Мы цель созданья, смысл его отменный…» **
Хотелось бы так думать мне, так жить.
Но скоро вечер, окончанье смены.
Спускается с небес певец таджик.
* Куляб – город в Таджикистане
** Мы цель созданья, смысл его отменный,
Взор Божества и сущность зрящих глаз.
Окружность мира – перстень драгоценный,
А мы в том перстне – вправленный алмаз.
Омар Хайям, рубаи в пер. К. Бальмонта
Картина без автографа
(вольный перевод стихотворения
болгарской поэтессы Элки Нягаловой)
Снег за окном заколдован и спит.
Нет ни следов, ни раздумий, ни звука.
Дремлет капель, и душа, словно скит,
Тоже пуста в ожидании гулком.
Дым из трубы – одинокий сигнал –
В небо письмом без печати струится.
К нам тишину, как безмолвную птицу,
Бог задремавший на землю послал.
Снег осеняет крестом древний храм.
Ходит мой сон возле терм отрешенно.
Снег – заблудившийся ангел – смущённо
Бродит по старым и грязным дворам.
Тихо вокруг. Только в грешной душе
Колокол-странник звонит. Не по мне ли?
Снег, убаюкав курносые ели,
Сонно и медленно правит сюжет.
Мир Белизной чистой будет парить.
Пусто. Фонарь над окном нависает.
Лишь во вселенском глазу, воскресая,
Светлый паук ткёт морозную нить.
Может, Господь мне дохнёт на окно,
Подпись поставив под зимней картиной…
Вечным автографом, сев на рябину,
Мёрзнет воробышек в снежном кино.
Таллинн
Башни – стопка карандашей.
Шпили – кисти для акварелей.
Таллинн прочно хранит в душе
Город эстов и старый Ревель.
На границе добра и зла
Из камней, чугуна и стали
Крепостная стена росла:
Колывань и эстонский Таллинн...
К сердцу города от стены,
Словно кровь в варикозной вене,
Вновь гостями чужой страны
Вышли русские вдоль по Vene.
И, устроившись в кабаках,
Славят местное средневековье
Дамы с перстнями на руках
И мужчины из Подмосковья.
Захмелевший в дождях январь,
Выпив с ними вина с корицей,
Рядит в киноварь и янтарь
Зданий крыши из черепицы.
Пнув язык из своей души,
Как потомок степных команчей,
Точит в школе карандаши
«Бывший русский» эстонский мальчик.
------
Vene-название улицы в Таллинне,
в переводе с эст. Русская ул.
Стокгольм
Стоугольник Стокгольма.
Строгий, острый, скалистый.
И сыта, и довольна
Порционная группа туристов:
Шведский стол, сувениры,
Шопинг быстрый, привычный.
Гиды что конвоиры,
Ненавязчивы и лаконичны.
Здесь дома-кирасиры
Держат строй вдоль канала.
Вскинув руку к России,
Карл зовёт на войну с пьедестала.
Солнце, словно комета,
Промелькнёт и погаснет.
Город образ аскета
Сохраняет в рождественский праздник.
Зимний вечер в Стокгольме:
Всем уютно и классно.
Угол на колокольне
Обживает «неправильный» Карлсон.
Супермаркет
Всё будет супер, всё станет гипер!
Фунт лиха в супе, подлечим гриппер,
Тележки счастья покатим в кассу.
Чур, не кусаться и не толкаться!
Как схожа жизнь с кулинарией –
Мы не бомжи, мы не нагие.
А всё же манит судьбы изнанка –
Заплатишь мани, но пискнет рамка.
Здесь пост охраны сдан Карацупе.
Держи карманы! Всё будет супер!
Больничная муха
Эта муха огромная громко жужжит.
Надоедлива, как продавец пылесосов,
Изворотлива, как футболисты «Анжи»,
Ненасытна, как дочь из семьи кровососов.
В нашей тесной палате, что с видом на морг,
Солнце смело гуляет в наряде осеннем.
Бор сосновый за моргом под ливнем намок
И за радугой тянется, как за спасеньем.
С любопытством и жаждой насытить нутро
Муха так по-хозяйски легка и проворна!
То ко мне подлетит, то к соседу Петро.
Чёрный ангел жужжащий? Скорее, ворона!
Старый дядя Петро громко стонет во сне.
Он напрасно мечтал на больничном матрасе
О рыбалке, какая сейчас на Десне,
О грибах, что в лесах по тургиновской трассе.
Будем к мухам своим философски добры.
Не берут божью тварь ни газеты, ни тряпки!
Так слетайтесь на наши тела и дары!
И смелее играйте в лапту или в прятки!
Только странно всё это… Почти как в кино.
Не могу доверять я ни зренью, ни слуху:
В полночь тихо откроется в морге окно
И душа чья-то слепо поселится в муху.
Корабли
Наши реки молочные скисли давно
На границе зимы с листопадом.
И плывёт по волнам нефтяное пятно
Мимо сёл и вишнёвого сада.
Время выплеснет сор запоздалых обид
На болотистый луг. И мелькая
В социальных сетях, как с далёких орбит,
Друг окликнет, навек замолкая.
Может, встретим то счастье, которого ждём
Как на сайте знакомств поднебесном.
Но торчит бесполезным ажурным гвоздём
Мачта сотовой связи над лесом.
Нас не боги, не связи всю жизнь берегли
И не ласки любимых хранили.
Прах и золото предков везут корабли
В океанах космической пыли.
Стивены
Ты не верь, что Россия распилена
Динозаврами Спилберга Стивена.
Ведь ещё не закончена книга
По пророчествам Стивена Кинга.
Ты не верь, что Россия разрушена.
Есть душа, значит, есть и отдушина.
Пусть планета, как мячик, запрыгала
Под прицелом у Стивена Сигала.
Если станет тоскливо и матерно,
Не забудем про Стивена Мартина.
И посмотрим в прайм-тайм, как мобилен
Ливерпульский хав-бэк Джерард Стивен.
Наша песня ещё не написана
На мелодию Стива Уилсона.
В чёрных дырах судьбы обессиленно
Верим в истины Хокинга Стивена.
Ты пойми, что Россия избавлена
От иллюзий про «доброго барина».
Но дождёмся ли мудрого, стильного,
Своего неизбывного Стивена?
------
Стивен с др.греч. «венок, венец»
Какаду
В интерьере моём какаду
Так смешон, так нелеп, экзотичен.
Как в бреду, как во сне, я краду
Цвет у птицы и мыслю по-птичьи.
И бывает в такой переплёт
Попадаю с моим попугаем!
Птичка в клетке – увы! – не поёт,
Текст речей, мыслей ход узнаваем.
Гости помня, что «попка-дурак»,
Ожидают словечек нескромных.
Попугай, поправляя свой фрак,
С интересом глядит на знакомых.
Люди схлынут, пройдёт полчаса,
Отдохнув от привычной мороки,
Мы копируем с ним голоса,
Попадаем не в такт с караоке,
Вслух читаем «Мадам Помпадур»,
Разбавляем стихи ромом с колой.
Я куда с какаду ни пойду –
Буду кррраснорречив и ррраскован.
Возвращение в осень
Мы с тобою вернулись в осень
Из тепла островного пляжа.
Наш балкон клён листвой заносит.
И кружит здесь она, и пляшет
Свой сиртаки с листом капустным.
И пускай в том не будет ладу:
Так Тесей парус чёрный, грустный
Не сменил, возвратясь в Элладу.
Мы не скажем, что было лето.
Спрячем фото свои, тем паче.
Нить в клубочек смотав, на Крета
Ариадна в разлуке плачет.
Городок
Городок не расстрелян, не взорван,
Не отмечен на карте пунктиром.
Он давно не в ладу с внешним миром.
Городок разворован.
На пространстве пятиэтажном
Ждёт сигнала телевещанья
Городок с исправительным стажем:
«Все на выход с вещами!»
Терпеливый, к побегу не склонный,
На вершине холма и на склоне,
Безоружный, потрёпанный, скромный
Городок в обороне.
Сотни лет никуда не съезжая,
Будет маяться вечно на грядках
Городок мой… И ждать урожая,
И ночами спать сладко.
© Сергей Полежаев, 2017.
© 45-я параллель, 2017.