Сергей Штильман

Сергей Штильман

Все стихи Сергей Штильман

* * *

 

А жизнь идёт то вкось, то вкривь,

По большей части монохромна.

Она прекрасна, как Юдифь,

Обманчива и вероломна.

 

Скрипят простуженно ворота,

Снег тает, врут календари.

Что за ближайшим поворотом –

Иди попробуй разбери.

 

Что там: овраг или таверна,

В пролёте ты иль на коне?

...А что убила Олоферна –

Что ж! На войне как на войне.

 

* * *

 

Вдоль крутого берега

Катится река,

Словно нарисованы

В небе облака.

Ничего нет лишнего,

Ровно ничего!

Гордые, красивые

Все до одного.

То ли спят – умаялись,

То ли скоро дождь.

Движутся, не движутся –

Сразу не поймёшь.

К ночи или к вечеру

Скроются вдали –

То ли гуси-лебеди,

То ли журавли.

 

 

* * *

 

Ледяная ночь, мистраль,

(Он еще не стих).

Иван Алексеевич Бунин

 

Век ты мой, лицемер, обормот и враль,

Каждый из нас искорёжен тобой и изломан.

Вот возьму для стихов я затейливый шрифт Mistral,

Он, конечно, изящнее, чем Times New Roman.

Пусть стихи мои злая оставит тоска-печаль,

Стану я веселей и удачливей всех на свете,

Ненароком забыв, что причудливый этот мистраль –

Это дующий с гор холодный северо-западный ветер.

 

* * *

 

Во саду ли у нас, в огороде,

Вдалеке от Москвы – тишь да гладь.

Вот и август уже на подходе,

Там и осень.

Рукою подать.

У природы разборчивый почерк,

Неизменен её алгоритм.

Хоть с утра было жарко не очень,

Но нещадно парит и парит.

Ждём дождя – избавленья и чуда:

Он разгонит полуденный зной.

Но гроза, что грохочет повсюду,

Нынче снова идёт стороной.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Воздух вязкий дождями распорот,

В лужах тёмная стынет вода.

Как мне странно знаком этот город,

Хоть и не был я здесь никогда.

Знаю точно: за тем поворотом

Осыпается с клёнов листва.

Мне знакомы вот эти ворота,

Деревянные их кружева.

Как живут здесь и моют посуду,

Ткут нехитрые половики, 

И слоняются кошки повсюду,

И горланят с утра петухи.

И откуда-то все меня знают.

Я ведь пришлый, чужой человек!

Улыбаются мне и кивают,

Хоть меня не видали вовек.

 

* * *

 

Вся наша жизнь – билет в один конец,

К заранее назначенному месту.

Но тех, с кем не встречались много лет,

Мы узнаём...

Мы узнаём по жесту.

 

Так по дороге вовсе неспроста,

Вдоль скал, что громоздились до Потопа,

Не узнавая в спутнике Христа,

Брели Лука в Эммаус и Клеопа.

 

На что уж зряч Лука – и то был слеп,

Но сердце билось гулко и тревожно.

Но жест, которым преломил Он хлеб, –

Жест перепутать было невозможно.

 

* * *

 

Всё казалось, что это не жизнь, а игра,

Что отыщется с лёгкостью – сразу, с утра

Пустяковая эта пропажа.

Только вдруг оказалось – не время играть:

Что вчера не успели друг другу сказать,

То сегодня не вспомнишь, не скажешь.

 

Только вдруг оказалось: испорчен звонок,

И тяжёлая заперта дверь на замок,

И бессильно молчат телефоны.

Только вдруг оказалось: холодной весной

Я стою на ветру на платформе пустой,

И проносятся мимо вагоны.

 

Я устал по глухим переулкам бродить

И душевные раны свои бередить

Так не вовремя прерванной речью.

Я ведь помню: в Москве облетала листва,

И какие тогда удержал я слова.

Позвони мне во сне.

Я отвечу.

 

* * *

 

Всё нынче в доме, как в дыму,

И тон мой нарочит.

Господь лишь знает почему,

Но женщина молчит.

Она молчит уже давно –

Такая ерунда! –

Кусает губы, как в кино,

И смотрит в никуда.

Она уже молчит полдня,

И с ней молчит весь дом.

Ревнует, может быть, меня,

Тоскует ли о чём?

Я мельком на неё взгляну –

Молчит и прячет взгляд –

И чувствую свою вину,

Хотя не виноват.

Глаза и губы – на засов,

Я, словно конь в пальто,

Просить прощения готов –

Узнать бы лишь, за что!

Весь день всё валится из рук,

И сладкий чай горчит,

И раздражает каждый звук.

А женщина молчит.

 

* * *

 

Всё чётче виден жизни окоём.

Жизнь наша – непрерывные гастроли,

Где мы с тобой играем день за днём

Одни эпизодические роли.

Давай, дружок, оставим похвальбу:

Мы всё же – не великие артисты!

Благословим природу и судьбу

Что мы не билетёры, не статисты,

Что мы не демиурги, не вожди,

Что нам не воздвигают монументы,

Что, как в пустыне редкие дожди, –

Перепадают нам аплодисменты.

 

 

* * *

 

«Всё это, видите ль, слова, слова, слова...»

И не вчера случилась эта драма:

Давно растут деревья и трава

Над алтарём заброшенного храма.

Запущенные холмики могил…

Кто похоронен – разберёшь едва ли.

А было время: колокол звонил.

Крестили тут, венчали, отпевали.

Внутри не лучше: в куполе дыра,

Где был престол, теперь там муравейник,

В притворе головешки от костра,

Осот растёт повсюду да репейник.

Тосклив и мрачен этот храм пустой:

То здесь, то там посверкивают лужи,

Кирпич везде крошится под ногой,

И зябко здесь, хотя тепло снаружи. 

 

Дай сил мне, Боже! Господи, спаси!

В уныние впасть, увы, легко и просто.

Церквей таких немало на Руси.

И деревень забытых.

И погостов.

 

* * *

 

Выкрутасы искусства,

Сто оттенков стального, –

Приблизительность чувства,

Приблизительность слова.

Оболочка пустая,

Крыльев нет – и не надо.

Приблизительность рая,

Приблизительность ада.

Приблизительность строчки,

Приблизительность взгляда.

Если слово неточно –

Никакого не надо.

 

* * *

 

Где-то горы встают за окном,

Индигирка течёт и Онега,

А у нас день за днём снег с дождём,

Налипание мокрого снега.

Где-то Лена течёт, Ангара,

Фонари зажигают и свечи,

А у нас, как ни странно, с утра

Не то день, не то ночь, не то вечер.

Но – спускаются с неба слова,

Но – проходит минутная слава,

И несёт свои воды Москва –

Так торжественно, так величаво.

 

* * *

 

Давно пора забыть, пора бы знать и честь –

Запомнилась же мне подобная безделка! –

Как в детстве я спешил скорее кашу съесть,

Чтобы увидеть вновь рисунок на тарелке.

Рисунок так себе: вот верба у плетня,

Вот кошечка тебе, а вот тебе собачка,

Но всё же он манил и радовал меня,

Как первые шаги и лёгкая задачка.

Касается меня, касается нас всех,

Хоть есть у нас давно и опыт, и сноровка,

Но так нужна она – надежда на успех.

За нею мы идём, как ослик за морковкой.

 

* * *

 

День изо дня, из года в год

Сегодня так же, как и прежде,

Душа надеждою живёт,

Любовью, верой и надеждой.

 

За наши страсти, жар в крови –

За всё воздастся полной мерой.

Душа не может без любви,

Надежды, и любви, и веры.

 

Несуетливо, не спеша,

Не поддаваясь суесловью,

Лишь верою живёт душа,

Надеждой, верой и любовью.

 

* * *

 

Дождь пройдёт накануне,

Лес от спячки очнётся.

Мы проснёмся в июне,

Лето завтра начнётся.

 

* * *

 

Если долго смотреть на огонь,

То привидеться многое может:

Ветер сорные травы ерошит,

Мёд течёт из ладони в ладонь.

Если медленно плыть по реке,

Воду вёслами редко тревожа,

Вдруг поймёшь, как на звёзды похожи

Огоньки, что горят вдалеке.

Если жить, никуда не спеша,

В небесах открывая земное,

Обретается зренье иное

И становится вещей душа.

 

 

* * *

 

Жизнь не случайность, не ошибка,

И кровь, как прежде, горяча,

Пока поёт и плачет скрипка,

Послушна воле скрипача.

 

Поёт то весело, то грустно,

Вокруг не слыша ничего.

Какое странное искусство –

И магия, и колдовство!

 

И забываю, кто я, где я, –

На землю сходит благодать.

Какая странная затея –

То радоваться, то страдать!

 

И снова сердце замирает,

И проза жизни не горчит,

Покуда музыкант играет,

Покуда музыка звучит.

 

* * *

 

Жизнь так похожа на кино,

И всяк из нас – артист массовки,

И далеко не всем дано

Подняться выше подтанцовки.

Мы полный зал не соберём.

Искусство вечно и условно.

Я – третий справа, с фонарём,

Но свой фонарь держу я ровно.

 

* * *

 

Запорошен наш лес и разлапист,

То застынет, то вздрогнет во сне.

Жаль, что мой старомодный анапест

Вряд ли выразит это вполне.

 

Кисти, краски нужны здесь иные

Для безмолвия, для тишины,

И другие нужны запятые,

И кавычки другие нужны.

 

* * *

 

...И вот что я хотел ещё сказать,

Покуда в чашке кофе остывает:

Я лишь недавно начал понимать,

Что неизбитых истин не бывает,

И ту простую истину постиг –

Не разогнёшься, если уж согнулся,

И молоко сбегает в тот же миг,

Когда ты ненадолго отвернулся.

 

* * *

 

И ненароком, невзначай

Я в толчее метро московского

Вдруг вспомню, как ходил трамвай

От Балчуга до Климентовского.

Маршрут был короток и прост,

Пути – понятными и близкими.

Трамвай тот ехал через мост,

Серебряными сыпал искрами.

Он шёл, отчаянно звеня,

Вёз взрослых, девочек и мальчиков,

Моих родителей, меня –

От Климентовского до Балчуга.

Смотри в окно и не зевай,

Восторгом, радостью охваченный...

Давно не ходит тот трамвай,

И рельсы не лежат на Пятницкой.

И всё-таки который год,

Отчаянно звеня подковками,

Он в памяти моей идёт,

Идёт со всеми остановками.

Давно Москва уже не та,

Но я качусь вдоль сквера пышного,

Дуги Горбатого моста,

Метро, кондитерского, книжного.

Необозримый материк,

Смешная детская считалочка,

Вся наша жизнь – всего лишь миг,

Один короткий миг.

Вразвалочку.

 

* * *

 

И пока разлетались осколки огромной страны,

Мы свои затевали карьеры, сплетали интриги.

Только вдруг оказалось: они никому не нужны –

Эти пыльные, долго хранимые, старые книги.

Только вдруг оказалось, что свёрстан и выстроен ряд

Междометий, частиц, бесконечных пустых многоточий,

Что на птичьем, пустом языке все вокруг говорят.

Всё «короче» повсюду да «блин».

Да куда уж короче!

 

* * *

 

И снова, знакомые книги листая,

Не в силах припомнить сюжет их и суть,

И тронулась в путь журавлиная стая,

В свой путь неизменный, нелёгкий свой путь.

 

И памяти воздух тягуч и бесплотен,

И с детства знаком немудрёный мотив

Сквозных москворецких моих подворотен,

Дворов, переулков и улиц моих.

 

Деревья и правда ведь были большими,

И памяти детской повсюду печать.

А то, что рояль наш немного фальшивит,

Мы, друг мой, не станем с тобой замечать.

 

 

* * *

 

Как выяснилось постепенно,

Я в книге жизни не герой –

Ни главный, ни второстепенный,

Но как же хочется порой

 

Пройтись по старому Арбату,

По небесам его пустым,

По лестницам его щербатым

И по шершавым мостовым,

 

Где неразменною монетой

Вся жизнь грядущая моя,

Где песенкой, ещё не спетой,

Листву возносят тополя,

 

Староконюшенного окна,

Кривоарбатского дворы,

Судеб сплетаются волокна,

Растут и рушатся миры,

 

Где бабушки моей соседки,

Арбатской коммуналки мир,

А я стою на табуретке,

Стараюсь – шпарю «Мойдодыр».

 

* * *

 

Как много всюду бесполезных споров!

Не сразу, вдруг, не за четыре дня

Жизнь научила всё-таки меня

Порожних сторониться разговоров.

 

Жизнь научила над собой смеяться,

Жизнь научила всё-таки молчать,

На глупость ничего не отвечать,

Не лебезить, не льстить, не притворяться.

 

Конечно, это, в общем-то, не ново,

Когда вино приятеля кислит,

Но, если уж расстаться предстоит, –

Последнее ему оставьте слово.

 

Бессмысленное крутится кино.

Ему приятно. Вам не всё ль равно?

 

* * *

 

Конечно, врут безбожно зеркала

И по-другому многое сегодня:

Никто не распивает из горла

Теперь чекушку в грязной подворотне

И по утрам уже не пьёт рассол,

В районный центр не ездит на дрезине,

В советский не вступает в комсомол,

Не давится за мясом в магазине.

Но те же клёны листьями сорят,

И на душе по-прежнему тревожно,

И так же, как и двести лет назад,

Бурьян – куда ни глянь –

И бездорожье.

 

Кошки и мышки

 

В час, когда отпускает истома,

Жар спадает с грехом пополам,

Убегают все кошки из дома

По своим по кошачьим делам.

То-то радость пронырливым мышкам,

Что с приходом ночной темноты

По своим по кошачьим делишкам

Удирают из дома коты!

Ночь спускается. Всё затихает.

Люди спят на боку и ничком.

Кошки по двору так и летают –

Мышки ходят по дому пешком.

 

* * *

 

Много нудных дождей, мало света,

Краски лета сгорели дотла.

Осень нынче без бабьего лета

И почти что совсем без тепла.

Ветра посвист свирепый, разбойный,

Навевающий грусть и тоску...

Был засушливым август и знойным

И закончился как по щелчку.

 

Монолог Чацкого

 

«Светло, синё, разнообразно…» 

Мне этот век не по резьбе!

И это так же несуразно,

Как письма самому себе,

 

Как вьюга в середине лета

И в полночь-заполночь рассвет.

На письма эти нет ответа.

Какой там может быть ответ?

 

* * *

 

Наладила цикада свой смычок,

Огнём последним головешки тлеют,

Холодным светом светит светлячок,

Но всё же с ним, как ни крути, светлее.

 

Куда летит? – откуда же нам знать!

То скроется, то гаснет поминутно.

Ему, конечно, тьмы не разогнать,

Но всё-таки с ним тьма не абсолютна.

 

 

* * *

 

Нам не постичь природы естество,

Судьбы непостижимы пируэты,

И в мире слишком много из того,

Что неподвластно ремеслу поэта.

Не пить нектара, не отведать рая,

Но, несмотря на то и невзирая,

Упрямо мы берёмся за стило.

Таков наш путь. Такое ремесло.

 

* * *

 

Начало всех путей,

Начало всех дорог –

Скрипучий тарантас,

Убогая кибитка...

Такой вот пустячок –

Лишь выйти за порог,

Такая ерунда –

Лишь отворить калитку.

Попробуй разберись –

Что грустно, что смешно,

Кто прав, кто виноват,

Где лыко, где берёста?

Но поле перейти

Не каждому дано,

И сделать первый шаг

Порой совсем непросто.

 

* * *

 

Наш мир непрочен, уязвим и зыбок.

Смывают волны на песке следы.

Вселенная аквариумных рыбок –

Одно ведро фильтрованной воды.

 

Хотя не боги мы с тобой, а люди,

Но в нашей власти многое вершить,

И горе рыбкам, если вдруг забудем

Менять им воду или же кормить.

 

Дождь за окном о чём-то всё долдонит,

А мы живём, как прежде, – днём одним.

Наш хрупкий мир в невидимых ладонях,

Он очень хрупок, очень уязвим.

 

* * *

 

...Не сами по себе,

Но всяк из нас зависим:

От воздуха, воды,

От улиц городских.

Зависимость от слов,

Зависимость от писем, –

Приходим с ними в мир

И обретаем их.

 

Другая ипостась,

Вторая половина,

Что в сердце запеклись

И властвуют в крови.

Что тело, что душа –

Сплошная пуповина,

Пойди – освободись!

Попробуй – оторви!

 

* * *

 

Не томление до петухов,

Не скольжение рифмы по строчкам,

Появление новых стихов –

Путь по ямам, ухабам да кочкам.

Не горят впереди огоньки,

Дождик сеется, зябко, ненастно.

За крутым поворотом строки

Что там дольше – порою неясно.

Приобщайся к труду бурлака,

Не надеясь на Божию милость,

А что кажется лёгкой строка –

Дело случая. Так получилось.

 

* * *

 

Не увидеться нам, не собраться,

Не поехать на ёлку в Кремле.

Где теперь вы, друзья мои братцы, –

На земле на какой?

И в земле…

Снег идёт. Суета на вокзалах,

И на ветках сидят снегири.

По планете нас так разбросало,

Что попробуй теперь – собери!

Всё быстрее, быстрее скольженье

Наших лет быстротечных и дней.

Центробежно планеты движенье.

Удержаться бы только на ней.

 

* * *

 

Нет, не сломлены мы и не сломаны,

Но в костюмах, протёртых до дыр,

Мы с тобою, брат, – грустные клоуны,

Ненадолго пришедшие в мир.

Хочешь плачь, хочешь, смейся и радуйся

Безоглядно, безумно, пестро, –

Амплуа наши вечны, как радуга:

Арлекин, Коломбина, Пьеро.

Путь от рыжего клоуна к белому –

Это всё же не глазом моргнуть! –

Путь нелёгкий от частного к целому,

От Меркуцио к Гамлету путь.

 

 

* * *

 

Ну что ж! Не вышло из меня героя!

А так хотелось быть одним из тех,

Кто марширует, не ломая строя,

И с юности заряжен на успех.

Кто ордена и звания имеет,

Всё делает, конечно, по уму,

И печь топить он правильно умеет,

И знает – что, и как, и почему.

Без устали копает, рубит, роет

И предпочтёт синицу журавлю...

Ну что ж! Не вышло из меня героя,

Но печь всю жизнь по-своему топлю.

 

* * *

 

Он не был, этот дом, воспет

Твоей капризной лирой:

То, что имеем, мы, увы,

Не очень-то храним.

Хотя, конечно, этот дом

Точней назвать квартирой –

Не всё ль равно? Он был твоим,

Но стал навек чужим.

Чужими кажутся в окне

Леса и перелески,

Мы с ним давно разделены    

Широкою межой. 

Чужие люди в доме том,

Чужие занавески,

Чужие песни там поют,

И дух давно чужой.

Что делать! Прежнего житья

Пролистаны страницы,

Среди созвездий и светил

Проносится Земля.

Но помню – ночью разбуди! –

Как стонут половицы,

А за окном о чём-то всё

Вздыхают тополя.

 

* * *

 

Она довольно рано началась –

Не бог весть что. Пустяк. Такая малость! –

Восторженно-мучительная связь,

Которая с тех пор не прерывалась.

Живи, смотри вокруг и не зевай!

И хоть зимой моё болело горло,

Но я кричал отцу на весь трамвай:

«Смотри, смотри! Река уже замёрзла!»

Я был тщедушен и большеголов,

Словами шпарил как из пулемёта,

И знал уже так много новых слов.

И было мне тогда всего два года.

 

Памяти Коли Большого

 

Он мало ел и много пил,

Друзья-подруги были-сплыли,

Добра совсем не накопил.

Что было в доме, кроме пыли?

 

Когда он уходил во тьму,

Деревья вслед ему шептались,

Слетались голуби к нему,

И воробьи к нему слетались.

 

Пасхальный перезвон

 

1.

За окошком взлететь всё пыталась берёза,

И проснулась листва очень рано, не в срок,

Чтобы в мир пролилась безыскусная проза

Или нервная россыпь рифмованных строк.

 

Джентльменский набор многоточий и точек,

Поезд жизни идёт-тарахтит не спеша...

Не беда, что порой неразборчив наш почерк,

Коль дано разобраться, что шепчет душа.

 

2.

Вдалеке от Москвы нашей – Третьего Рима –

Взроет землю копытами розовый конь,

И кругами начнёт от Иерусалима

По земле нашей течь Благодатный Огонь.

 

И душа, как огонь, встрепенётся невольно,

И оставит её оглушающий сон,

И незримый звонарь на своей колокольне

Будет снова пасхальный творить перезвон.

 

3.

Словно долгие письма далёкому другу,

Всё быстрее закаты сменяют рассветы,

И неспешно, извечному следуя кругу,

С каждым днём, с каждым днём приближается лето,

 

И полёт беспокойных, пугливых лимонниц,

И в жару ледяная вода из колодца.

А эпоха мучительно долгих бессонниц

Хоть на время прервётся.

Наконец-то прервётся.

 

* * *

 

Побыть хотя бы день вдвоём, 

Побыть вдвоём, а не со всеми.

Но – что поделать? – мы живём 

В непоэтическое время. 

 

И душных приступов тоски 

Порой не замечаем даже 

Среди пейзажей городских – 

Непоэтических пейзажей. 

 

Подмосковное лето. Июнь

 

1

Облака, что над нами кружили,

Было видно и ночью, и днём.

Всё же выжили, хоть и не жили, –

Просто делали вид, что живём.

Впрочем, нам не в диковину это,

Что́ дела – разотри да и плюнь.

Комары. Подмосковное лето.

Подмосковное лето. Июнь.

 

2

Думал, это начало грозы, –

                     оказалось, что вся.

После долгой и снежной

      зимы – подмосковное лето.

Дождь закончился так же

           внезапно, как и начался́,

И повсюду тотчас в небесах

               показались просветы.

Снова тучи летят надо мною,

                              куда-то спеша,

И сорока на сломанной ветке

                               несёт ахинею,

И готова к полёту

            обретшая крылья душа,

Легче дышится,

                запахи резче,

                            и звуки полнее.

 

3

Простые чудеса –

Рассветы и закаты.

И птичьи голоса –

Баррэ и пиццикато.

Не ценим то, что есть,

Живём. Проходим мимо.

Проста у птицы песнь.

Зато неповторима.

 

4

То ли шелест осин,

То ли песня,

Всюду рвётся люпин

В поднебесье.

Вот июня

Уже половина,

Время волчьего боба –

Люпина.

 

5

Как бывало не раз –

               за́ день, за́ два

                               закончился зной:

Наш июнь на жару был всегда

                        не особенно щедрым.

И с утра величаво

           плывут и плывут над землёй

Облака дождевые,

             гонимые северным ветром.

Дождь затих, и опять он

         по шиферной крыше шуршит,

И колышется в дальнем углу

                             у стены паутина,

И пейзаж заоконный

                   на скорую руку пошит,

И шиповник цветёт,

                и уже отцветает калина.

 

6

Свет горячий соседствовал с тенью,

Ветки яблонь смотрели в окно,

Лето пахло китайской сиренью,

И шиповником пахло оно.

В свете солнечном плавились реки,

И ночная осунулась тьма,

И казалось, что лето – навеки

И навек отступила зима.

 

7

Как безвольны, увы,

      и безрадостны мы до поры,

И не всем предстоит в этой жизни

      воспрянуть, воскреснуть,

Как деревьям в лесу,

      ожидающим слома жары,

Ожидающим слома жары,

      словно манны небесной.

В этой жизни так важно,

       пока не иссякла строка,

Доиграть до конца

       в этом с детства знакомом спектакле

И дождаться,

       когда вдруг сомкнутся стеной облака

И с небес полетят

       полновесно блаженные капли.

 

8

Неприметный и непоэтичный,

Ты растёшь вдоль обочин дорог –

Вёх – на вид совершенно обычный

И вполне безобидный цветок.

Жук ползёт, мимо скачет лягушка,

И вокруг тебя всюду трава,

Омег, вяха, кошачья петрушка,

Мутник, дягиль, гориголова.

Белладонна кивает кому-то.

Ты её ядовитей стократ,

Брат-омежник, а проще цикута –

Та, которой отравлен Сократ.

 

9

Сныть да сныть кругом,

В поле ни души.

Чутко над прудом

Дремлют камыши.

Шелест сонных трав,

Шёпоты берёз,

Быстрые, стремглав

Промельки стрекоз.

Всюду бурелом

Около пруда.

Сныть да сныть кругом,

Сныть да лебеда.

 

10

Разберёмся, где плюс, а где минус,

И – что делать – грусти не грусти,

Но последний осыпался ирис,

И пионы устали цвести.

А казалось ещё накануне:

Время медленно шло, по чуть-чуть...

Но закончилось время июня,

И полгода – уже не вернуть.

 

11–30 июня 2022

 

 

* * *

 

Подобно флейте Крысолова,

Пунктиром отмечая путь,

Способно трепетное слово

Сюжет судьбы перевернуть,

 

Сменить условия задачи,

На полвершка опередить,

Перекроить, переиначить,

Преобразить, переродить,

 

Взлететь под облака, как птица,

Вернуть здоровье – исцелить,

Помочь из пепла возродиться.

А может

просто

погубить.

 

* * *

 

Пока не прервано молчанье,

Пока за окнами темно,

Не разрушай очарованья –

Непродолжительно оно.

 

Дитя прилива и отлива,

Волны, что галькой шелестит,

Оно, как бабочка, пугливо,

Посмотришь только – улетит.

 

Пускай продлится ожиданье,

Живёт надежда на успех, –

Не разрушай очарованья,

Спугнуть его – невольный грех.

 

* * *

 

Постаревший, давно седой

И встающий не с той ноги, –

Я на линии Кольцевой

Всё наматываю круги.

 

А у поезда странный ход,

Хоть понятен, как дважды два:

То стрекочет, как пулемёт,

То стоит, то ползёт едва.

 

До отказа забит перрон,

Но в дверях – не пойми чего:

Весь на выход почти вагон,

А на вход, считай, никого.

 

Даль прозрачна, и цель ясна.

Люди, станции, имена…

Лето, осень, зима, весна,

Лето, осень, зима, весна.

 

* * *

 

Почувствуй наконец, что ты не одинок,

Что близкие твои к тебе неровно дышат,

И кошка всё урчит и ластится у ног,

И дождик шелестит застенчиво по крыше.

 

И в ходиках весь день колёсики снуют,

И за окном листва тебя о чём-то просит,

И тоненько свистит и создаёт уют

Кипящий самовар на жестяном подносе.

 

* * *

 

Привязался мотив многослойный,

Он и мучил меня, и смущал.

Год был суетный и беспокойный,

Август томным быть не обещал.

Знать, такое нахлынуло лето

И такие пришли времена,

Что казались чужими куплеты

И чужими мои письмена.

Уносило послушное эхо

Что несётся то рысью, то вскачь,  

Вдаль раскаты то грома, то смеха

Сквозь мотив многослойный.

То плач.

 

* * *

 

Промозгло ночами и сумрачно днём,

Ненастная нынче погода,

И странно мне в городе-граде моём,

Как в храме другого прихода.

А в небе горят и горят фонари,

Проносятся птиц запятые.

И в каждом приходе напевы свои,

Юродивые и святые.

 

* * *

 

Рассеялась давно по свету шантрапа

Из моего двора московского разлива,

Но в памяти пока не выцвела пора,

Когда – назло врагам – друзья все были живы.

 

Жизнь, помнится, была то небылью, то сном,

Рассказом о смешном котёнке вислоухом,

Начавшимся дождём, открывшимся окном,

Настырным воробьём и тополиным пухом.

 

И часто по весне, и часто до сих пор

Для крыльев за спиной я расправляю плечи.

Мне снится этот мир, мне снится этот двор,

Мне видится во сне моё Замоскворечье.

 

 

* * *

 

Рутинных дел невпроворот,

Конфликт между душой и телом... 

Какой тяжёлый долгий год,

И как же быстро пролетел он!

Дождь моросящий, ледяной.

И ветки на деревьях гнутся.

Хоть каждый день стоял стеной,

А – не успели оглянуться.

 

* * *

 

С годами выше поднебесье,

И, вероятно, неспроста

Бессильна, ничего не весит

Словес трескучих пустота.

В своих твореньях будем кратки,

В них многословье ни к чему.

Весомо – что в сухом остатке,

«Вода» – ни сердцу ни уму.

 

* * *

 

Свет далёкий из устья тоннеля,

Штукатурка шершавой стены...

Остаётся сто дней до апреля,

Как до дембеля, как до луны.

 

То июлем мы грезим, то маем.

Это четверть пути. Это треть.

Мы по досточке узкой ступаем

И стараемся вниз не смотреть.

 

* * *

 

Снег под утро растает,

Ветер чуть ослабеет.

Очень поздно светает,

Слишком рано темнеет.

Наши крыши покаты,

Наши кратки куплеты.

Слишком рано закаты,

Очень поздно рассветы.

 

* * *

 

Снова первые жёлтые листья роняют осины,

Приближается время дрожащих вечерних огней,

Одуряюще пахнут кусты переспевшей малины,

И ночная прохлада отчётливей, дольше, сильней.

Я от власти твоей безграничной едва ли избавлюсь,

Месяц царственный, месяц державный. Какой с тебя спрос!

Оттесняя июль, день за днём приближается август –

Время долгих дождей и неистово жалящих ос.

 

* * *

 

Трепетная радость бытия,

Что вокруг меня родные лица,

И покуда с ними в доме я,

Ничего, конечно, не случится.

Утекает время в никуда,

На часах настенных ровно восемь.

Остывает в чайнике вода,

Листья с позолотой. Скоро осень.

 

* * *

 

Тускнеет серебро, недолговечна медь,

И короток наш век, и годы угловаты,

Просты мои мечты и незамысловаты,

Немногое дано на свете нам успеть.

Ещё разок сыграть партейку в домино,

По старому столу костяшкой щёлкнуть звонко,

Ещё раз посмотреть в то самое окно,

Где падал первый снег, когда я был ребёнком.

Ещё хотя бы раз увидеть ледоход,

Не трусить, не ловчить, не лгать и не лукавить,

И снова по весне почувствовать полёт

Во сне иль наяву,

Во сне иль в полуяви.

 

 

* * *

 

Ты ночью встань и в окна посмотри,

Хоть в этой жизни повидал немало:

Они горят повсюду, фонари,

У вод Водоотводного канала.

Листвы струится медленная медь,

Что зеленела всю весну и лето.

Нам спать пора, а им всю ночь гореть,

Тем фонарям, до самого рассвета.

 

* * *

 

Хоть это непросто, сжимай путеводную нить –

Часов и минут заповедные, жалкие крохи.

Приметы ушедшей эпохи успей сохранить,

Приметы своей в никуда уходящей эпохи.

Об этом забыть и придумать такое нельзя,

Что именно здесь довелось мне на свет появиться.

Родители там молодые и живы друзья,

Деревья иные, и флаги другие, и лица.

Другие витрины, и окна других городов,

И души забытой, утерянной ныне закалки.

И небо иное, другой аромат у цветов,

И Спасская башня в окошке моей коммуналки.

Какой-никакой, а привычный, домашний уют –

Пускай в темноте-тесноте, но зато не в обиде.

Я лбом прижимался к стеклу и смотрел на салют –

Такого салюта нигде уже больше не видел.

Наивные песни, и блёстки цветной мишуры,

И Спасская башня – недели её и минуты.

Лишь в детстве повсюду цветут золотые шары

И в небе павлиньи хвосты распускают салюты.

 

* * *

 

Хотя к закату клонятся года

И детства удивление далече,

Но всё же поражает иногда

Нежданная-негаданная встреча.

 

Народ с работы тащится домой,

Дрянь электричка. Суетно в вагоне,

Но как же он играет, боже мой,

На стареньком своём аккордеоне!

 

Задумчиво, глаза полузакрыв.

В окне столбы мелькают верстовые,

И этот вот запиленный мотив

Как будто исполняется впервые.

 

Откуда взяться этому огню,

Что заставляет сердце вдруг сжиматься!

Как может музыкант сто раз на дню

Так умирать и снова возрождаться.

 

* * *

 

Хошь не хошь, но от них мы зависим

Ныне, присно, во веки веков –

От своих неотправленных писем,

От своих недосказанных слов,

От нелепых пустых обещаний,

Что не стоят, увы, ничего,

Торопливых, неловких прощаний

Там, в начале пути своего,

От того, что когда-то не спели,

Недопоняли и не учли,

Что когда-то, увы, не сумели,

Что когда-то, увы, не смогли.

 

* * *

 

Художник, для потомков сохрани

Приметы мира, что подобны чуду.

Пускай творенья признаны не будут!

А похвалы... Зачем тебе они?

 

И мнением ни друга, ни жены

Не обольщайся ни потом, ни вскоре.

Не ждёт ведь от людей признанья море,

В котором небеса отражены.

 

* * *

 

Чем вдохновлялись мы,

Чем нынче вдохновились,

Что заставляло нас

Спеша идти вперёд...

Часы всё шли и шли

И вдруг остановились.

Внезапно у часов

Закончился завод.

Звенела тетива,

И вдруг она ослабла,

И реку перейти

Легко повсюду вброд.

Вот так и в жизни всё

Кончается внезапно.

Поди узнай – когда

Закончится завод.

 

* * *

 

Эти странные, зыбкие звенья

Бесконечно огромной цепи:

Изменения и превращенья,

То отдай, то продай, то купи.

 

Перевёртыши, перемещения,

Вечера эти, ночи и дни,

Переходы, перевоплощения,

Что, мой друг, лицедейству сродни.

 

Эти странные метаморфозы –

То ли слабости, то ли грехи:

Брат-поэт, перешедший на прозу,

И прозаик, что пишет стихи.

 

 

* * *

 

Это долгие годы почти невозможным казалось,

Только всё же мне здесь наконец побывать довелось,

Дом мой первый, заветный, с которого всё начиналось,

Дом заветный мой, первый, с которого всё началось.

 

Жизнь за окнами шла – то войны продолженье, то мира,

Люди жили, тужили, любили, сходили с ума,

И где раньше была коммунальная наша квартира,

Там теперь ресторан: хачапури, хинкали, долма.

 

Впрочем, что нам с того? За окном – тот же снег-беззаконник,

Та же Спасская башня и Храм, что на Рву, Покрова,

Тот же пол деревянный, широкий, как мир, подоконник,

И всё та же река за окном под названьем Москва.

 

* * *

 

Эх, магнитик уже не магнитит, 

И непросто дожить до весны. 

Каждый день обрываются нити, 

Что вчера ещё были прочны.

 

Как мне сладить с ночами и днями  

И какие тянуть провода 

До знакомых, не ставших друзьями, 

И друзей, что ушли в никуда. 

 

* * *

 

Я был тщедушен, ростом невысок

И обожаем бабушкой-еврейкой,

И тётка – музыкальный педагог –

Меня по пальцам щёлкала линейкой.

Я не курил, не пробовал вина

И в жизни разбирался очень мало,

И всё-таки дворовая шпана

Меня охотно в игры принимала.

Я помню, как приятель мой сказал

(Он был у нас дворовым атаманом):

«Вся наша жизнь – сплошной базар-вокзал,

Где главное – следить за чемоданом».

Полвека с гаком – только пыль в глаза –

Ямщик промчался, не слезая с козел.

Плевать на то, что твой дружок сказал

И кто какую чушь когда сморозил!

Полны вагоны, и забит перрон

В огромном нашем мире, Богом данном.

Конечно, в нём нельзя считать ворон,

А чемодан… Да бог с ним, с чемоданом!

 

* * *

 

Я всегда был в долгу неоплатном

У мелодий, что так и не спел,

У друзей непутёвых, нескладных,

У своих незаконченных дел.

У стихов, где ни склада, ни лада,

Тех, что наспех писал, на бегу,

У московских моих снегопадов,

Без которых прожить не могу,

Без которых мне зябко на свете.

И ещё – сколько б лет ни прошло –

У негромкого слова, что светит,

От которого сердцу тепло.

 

* * *

 

Я помню, даже если не хочу,

Вот эту кособокую скворечню,

Как с криком: «Ножи, ножницы точу!» –

Ходил точильщик по Замоскворечью.

Подмигивая нам, хулиганью,

Наждачный круг налаживая  быстро,  

Он пальцем проводил по острию

И рассыпал оранжевые искры.

Хоть век иной вступил в свои права,

Я, временами обретая крылья,

Как тот точильщик, пробую слова,

Всё проверяю:

Как они, остры ли?