София Максимычева

София Максимычева

Четвёртое измерение № 11 (431) от 11 апреля 2018 года

Мне, ожидающей весну…

* * *

 

пришельцы, словно птичьи голоса,

щебечут и щебечут – иноверцы...

проводишь второпях по волосам,

свет рвётся вон за старенькую дверцу.

библейская продажная душа,

не стоившая в прошлый год ни драхмы,

как мягок грифель у карандаша,

подверженного тлену. но за крахом

слоёв графита – линии, штрихи

и чёткий профиль женщины уставшей...

среди теней – тончайший крепдешин,

за маской человечьей – обветшавший

скелет полуразрушенной любви,

короткий миг, обрывок пуповины.

– скажи мне. лучше нет, не говори!

я сам отвечу. звук, до половины

добравшийся, уходит за черту

стерильности. на шаткий брус оконный

садится голубь, где невмоготу

ни тишина дитячья, ни иконы.

 

* * *

 

...а что пустыня?

тем кто слеп,

ветра сухие не помогут.

читай в песочных дюнах рэп,

проси у бога отступного.

зимой и брейгель нам не факт,

а розы противоречивы.

сказать отважится дурак,

все остальные молчаливы

не оттого, что время лжёт

ежесекундно и бесстыже,

словами наполняя рот.

о, мой бригелло, ярко рыжий!

твои сравнения скучны,

подчас, как смерть неистребимы.

не постигая глубины,

воспринимай меня, любимый,

как лёгкий вздох глухонемых

с высот докучливого слога

чужих стихов.

они – не мы!

шершав язык огня людского,

в котором нам с тобой гореть

придётся может быть веками...

опустошённая на треть,

я наполняюсь мелочами

просодий.

выверенный звук,

со мной давно сопоставимый,

уходит.

главное вокруг –

банальность, как тебя воспримут...

 

* * *

 

эзотерическое действо

от грустных мыслей  не спасло.

река текла,  адмиралтейство

смотрело в мутное стекло.

 

брехали псы, как часто брешут

попы в подрясниках. близка

была к истокам поэтесса

стихов  поэта близнюка.

 

любовь ей грезилась, однако,

в пространстве влажности и снов

навстречу двигался ей дьякон –

блюститель нравственных основ.

 

в гнездо под крышей воробьиха

тащила в клюве мох сырой.

в душе была неразбериха

от «чёрт те что» до «боже мой»...

 

* * *

 

за ощущением зимы

является иное чувство.

мы здесь зимой не прощены

за то, что в признаках искусства

 

не нами осязаем след

всего холодного, и льдистый

над головами неба свет...

дрожащий ветер гладит пристань,

 

замёрзшую. река хрипит

простывшим горлом, стынет прорубь

без рук рыбацких. аппетит

над ней нагуливает голубь.

 

а тишина такая, что

озноб душевный возникает.

но, слава богу, в час шестой

выть начинает пёсья  стая.

 

* * *

 

от игрищ детских – ничего,

так, ерунда и пара шрамов.

иллюминатора стекло,

строительство воздушных замков,

где гнёзда под стрехой давно

опустошённые.

но птицам,

в отличие от нас с тобой,

есть вариант – куда стремиться.

 

клаустрофобия окна,

извне границы – зычный голос.

свет, превращаясь в семена,

растит неспешно частный космос

свободы, запертой внутри –

сосуд в сосуде, тело в теле...

 

я подхожу, ты говоришь

о том, что явно неумелой

я стану через много лет

хозяйкой, стало быть, напрасно

любое слово – сухоцвет.

чья суть в одном – являть контрастность

живому и всему тому,

что розовеет до рассвета.

 

наверное, и я пойму!

но я всё жду... всё жду ответа,

зачем не я с тобой, не ты

мне открываешь двери?

снизу

плывут, вихляя, облака,

а воздух горечью пронизан.

нет.

я сегодня не точна,

он пахнет гарью и разлукой...

борт 117, сколько нас –

тех, кто на свете всё профукал?

 

* * *

 

мне, ожидающей весну,

одетой, но простоволосой

ловить сердечки на блесну –

тоска зелёная. вопросы

 

возникнув, требуют ответ

один для всех великороссов.

скребёт стекло сирени ветвь,

а я вплетаю ленту в косы.

 

горение. красивый клатч

под цвет фасолевого супа.

вот повар-мачо смотрит матч,

забыв о паре рыбьих трупов,

 

лежащих на столе среди

руин картофеле-морковных.

сигнализирует редис

о поражениях любовных.

 

ведь «на войне, как на войне»,

диетам «sos» кричать напрасно...

и если дело лишь в вине,

я предпочту напиться красным!

 

* * *

 

фундаментальное ревю.

река, текущая куда-то.

сквозь стрит, бульвары, авеню

в изломах русел виноватый,

 

глухой, из арочного рта

выходит звук в стальные клети,

чей возраст близится к двумстам.

среди размытости эстетик

 

его концепция – терзать

не состоявшихся фальцетом.

тосклива нравственность, чья стать

статична перед сочным светом.

 

густая взвесь, сырой желток

алхимик смешивает время.

горластый город занемог,

внутри себя носящий бремя

 

умытых рук и рукавов

(слегка распущенная мода)...

под шевелюрой париков

его скрываема свобода –

 

нести не воду, а слова

от одиночества к вершинам.

где можно сосуществовать

с самим собой и быть счастливым.

 

* * *

 

меня там не было, но дом

стоял один, опустошённый.

в пространстве, снами обжитом,

всё говорило, что влюблённость

 

наступит непременно без

прохладных губ твоих,  гертруда...

вокруг рассыпан звёздный блеск,

часы – образчик амплитуды.

 

возникнет прошлое. в руках –

фарфор саксонский (белый голубь).

жаркое тушится в горшках,

роняет дуб тяжёлый жёлудь.

 

воспоминания живут

отдельно. квадратура круга.

в ночной неясности плывут

слова отчаянные.  уголь,

 

в очаг кидаемый, горит.

от жара – несуразность речи –

рецептов древний алгоритм,

где шар луны, как сыр овечий.

 

* * *

 

снег, разговевшись, вниз летит

на пальцы тонкие деревьев...

 

тем нагонялся  аппетит,

кто верил в бога.

 

повседневен

их заповедный ритуал –

нож в правой, вилка чаще в левой.

 

то шёл стеной, то утихал

снежинок рой.

 

небесный невод

висел без дела. на ловца

зверь не бежал (озябли лапы).

 

где лес, одетый слегонца,

пытался жалобу состряпать.

 

* * *

 

...сырые простыни. снега.

хрящи прозрачных рыб. хребтина

реки, где свет наверняка

мостками выгибает спину

 

над водной гладью. голова

луны. тебе бы всё перечить.

я слышу звуки, как, едва

касаясь, голос человечий

 

скользит и обретает смысл.

плотва жемчужная. морозный

воздух. пар из труб смолистый

течёт, и бисер на берёзах

 

искрится, щёлкает, горит,

сбоит небесная проводка.

из-под холодных чёрных плит

ныряют звёзды в рыбью глотку...

 

* * *

 

застанешь краешек небес,

ещё не омрачённых снегом.

вот ковыляет ветер без

сподручных немощных, а следом

 

за ним торопится декабрь –

последний ставленник. сороки

трещат упорно. старый граб

стоит, сутулясь, у дороги.

 

ты говоришь:

– о чём писать?

Наверное, о дне холодном,

в котором голосиста рать

воронья  рядом с колокольней.

 

штакетник серый валит бок,

как будто милостыню просит

у человека.  на замок

закрыт предел церковный. восемь

 

минут проходит, прежде чем

я выхожу на свет из арки.

где обретает время темп,

являя мир живой и яркий.