Софья
Дубровская

* * *

А что произошло с Бродским?

Кто-то вот говорит, что у него была депрессия,

А другие, – что он ссохся и стал графоманом несносным

И писал уже по инерции

Перед тем, как уснуть в Венеции.

А я не знаю. Спросить бы его самого –

Он бы, может, ответил, что боялся стать тунеядцем поэзии,

Боялся потерять еврейско-русское своё лицо

Или, может, сошёл с ума, и ему что-то пригрезилось

За границей, за океаном, перед началом, перед концом.

* * *

К L

А я её обнимаю,

А от неё, представьте себе – стихами

Пахнет.

Чем-то зелено-мятным,

чайным и необъятным

Невероятно.

А она немного волнуется –

Море волнуется (раз), кистью рисуется (два),

Краски с водой мешаются –

Она улыбается.

(три)

Смотри:

А она танцует!

Северный ветер дует,

Море её волнует,

Кто-то её рисует (художник, необязательный

Поразительно).

Где-то среди тех зрителей,

Это могло бы звучать как минимум

Оскорбительно –

Но ты удивительно-сумасшедшая, су-ма-сшед-ша-я.

Сумасшедшая

удивительно.

* * *

белокурая женщина раскидана по густой земле

раскиданы её волосы её ноги 

круглые пальцы прячут под ногти комья

в кричащий рот влетает сгорающая пчела

в юбке путается младенец на его теле сосудистые соцветия

он будет жалить или таволгой 

станет

* * *

вокруг всё

космическое,

пыль в воздухе

дымчатая

оседает.

я иногда

летаю –

бывает.

…теперь чаще,

выше,

прозрачней,

слышишь?

крыши –

это не потолок

и не морское дно даже.

фразы в полёте

бьются о стены,

куда-то стремятся тоже –

открывай окно сетчатое

сильнее

чище

честность

перестала быть лишней

в рассеяности ночи

бей фразы громче.

не понарошку,

а откровенно

по-настоящему.

полетят непременно.

туда, где ярче.

* * *

говори говори говори

не смолкай пожирай меня зудом осиным гнездом

каждой лапкой на мёд моей кожи садись 

отрываются чёрные лапки

и я в чёрных иглах стою на коленях

и я ворошу влажной веткой чужое гнездо

чтобы иглы оставшихся впились в меня 

чтобы иглы проделали дыры во мне 

чтобы в каждой могла поселиться оса 

чтобы я стал медовой осиной иглой

* * *

давайте 

поговорим 

о 

давайте 

поговорим 

о, 

Боже! 

давайте по га-

ражам мальчики бегали бегали может и тебе 

стоило 

давайте по го-

родам проедем и убедимся что это того не 

стоило 

давайте по-

лку с книгами разберём и поставим туда стог сена 

и будем искать иго-

лку 

– иго-го! – 

кричит лошадка и встаёт на дыбы 

– ого-го! –

кричу я, пока меня вздёргивают на дыбу

* * *

забавно

встречать

черты твои

заново

будто бы не было

прошлых

лет

забавно

жалеть о несбыточном,

надо бы

раз-

учиться,

но стимула

нет

* * *

Метафоричность из метафоричности вьётся петлями и узлами,

Метафоричность из метафоричности льётся –

Боже, Боже, цунами!

Если бы можно вывязать проще узоры было, я бы связал, но

(Ты наклоняешься, шёпот незримо дымится и курится между нами)

Каждое хитросплетение что-то находит во мне, и я открываю

Связкой ключей сундуки своей памяти будущих лет, смеясь и играя,

И нахожу там подобие райского Ада (а глубже – адского Рая).

* * *

(маленький, но очень симпатичный отклик

на стихотворение А. В. Ерёменко

«Мы поедем с тобою на А и на Б…»)

Мы поедем с тобою на Б и на А,

И получится белиберда.

Мимо станции, где заржавела труба

С трубачами. Поедем туда,

Где фигуры стоят неизвестных людей,

Что писали одну дребедень,

Не отбрасывающие на землю тень

Даже в самый солнечный день.

Мимо смятых киосков на каждом углу –

Мы пройдём целую череду,

Странных зданий, затеявших с нами игру.

Не отыщемся даже к утру.

Мимо вусмерть испитых, в метро, наглецов,

Мимо скомканных адресов,

Мимо чьих-то детей, мимо чьих-то отцов,

Мимо тысячи голосов.

Солнце чёрное в неумолимых тисках,

Отдающих болью в висках,

На носилках лежит и строчит на листах:

«Меня. Добила. Москва».

Мы поедем с тобою на Б и на А,

И получится чехарда.

Никогда не вернёмся, клянусь, никогда

В незнакомые города.

Мы поедем с тобою на А и на Б,

И т. д., и т. д., и т. п…

* * *

«Фаланстер»

Мы шли по прямой, потом повернули направо,

Застряли у подземного перехода,

Но между двумя точками невозврата,

Между точкой конечной и точкой отсчёта

Мы потеряли тебя и меня в подворотне,

Выглядевшей, как лоскуток Европы,

Застрявший в столичном промежутке коротком,

В забытых дворах, где безбожно когда-то пропил

Под аркой кирпичной богатую библиотеку

Писатель/клятвопреступник/картёжник нищий.

И как бы всё это не смотрелось нелепо,

Каким бы сюжет не выглядел прозаичным,

Мы отыскали забытое Богом место,

Скопище проданных чёрнопечатных сирот,

Бездомных, мигрантов без паспорта неизвестных.

Их мало кто ищет, почти никто не найдёт,

Но

Ты из тесной ночлежки, святого пристанища

Увёл зимнерождённую датскую беженку,

А я, в отчаянном героизме нуждавшаяся,

Какого-то русского верлибриста изнеженного.

Ушли разношёрстным квартетом, ни слова не вымолвив.

Мигранты себя почувствовали свободней.

Они не вернутся. А мы по маршруту выбитому

Вернёмся ещё и ещё.

Прямиком в подворотню.

* * *

на змеегладком столбе шипит полумёртвый фонарик

чтобы не пачкать руки тащу из капкана мангуста

глажу по голове и шепчу выдувая смолу с запахом сосен:

«съешь его, сделай больно»

белый мангуст несётся по сухопалым соснам

и открывает пасть и языком из ножниц гасит фонарь

съедая свет вместе с мотыльками 

свет из кусочков стёкол слепит визжит искрится вьётся

вокруг столба душит и издыхает

столб выпускает корни

столб распускает листья

сосны стоят столбами

где-то висит на ветках

белый мангуст и лижет

хвойные капли-смолы

белую шерсть хватает

пламя шипящей искры

рыжий мангуст сгорает

солнце садится в ветви

* * *

Пальцы бегают по белым

Совершают перелёт

Вытанцовывают чёткую

Чечётку

Мы бежим – каким же смелым

Надо быть, чтоб в чёт-нечет

Так же быстро

Так же метко

Так же звонко

Пробегать по мостовой

Под мостом собачий вой,

Над мостом луна – постой

Под луной

Пальцы бегают быстрей

Под мостом играет джаз

Пианист быстрее нас

И трубач быстрее нас

И луна быстрее нас

И сбежал бездомный пёс

И утих собачий вой –

Мой.

Пианист унёс рояль

Пёс унёс во рту луну

Мост унёс последний звук

Я – остался, где стоял

Я быстрее не могу

У меня нет рук

* * *

Полумёртвое,

Полусонное, беспробудное,

Невесомое

Состояние отрешённости,

Разносящее в хлам

Условности.

* * *

Слова поразмокли в слякоть и лужи.

Хлюпают. Плачутся под ногами.

Реанимируй их, и высушивай,

И собирай разнотравье,

И разложи по шуршащим пакетам.

Лишнее ссыпь в трёхлитровую банку.

Ты не заменишь им копоть лета –

Но хоть заваришь обманку.

* * *

Собирай моменты,

Как солнышко,

Горячие, жгучие, ослепляющие.

И когда станет больно,

Или страх свои скользкие щупальца

Между сердцем и лёгкими алыми

Пустит,

Достань все моменты, поцелуи, прикосновения, взгляды, слова,

И, вот увидишь – утонут сомнения

В океане

Неземного

Счастья.

* * *

Там, в Раю, наверное, тихо и хорошо,

Никаких сомнений, никакой боли – тоже,

В этот раз октябрьский снег так рано пошёл,

А в Раю снег идёт, может быть, постоянно. Может.

Серёжа сказал, что это – практически факт,

Что над облаками тоже бывают осадки,

Но (на то он и Рай) там всё немного не так,

Там октябрьский снег, и – всё-таки – жарко.

Спасибо, Серёжа, что помогаешь представить

То, что никто не видел, на самом деле.

Во мне есть какая-то внутридушевная память.

Она говорит, что ты прав –

И я тебе верю.

* * *

Ты – спасенье от лиц угрюмых,

Ты – кровь из моей аорты.

Только есть одно но:

Ты придуманная.

А я

Давно уже

Мёртвый.

* * *

человек сидит на скамейке фактуры складок

на морщинистой шее спятившей вспять старухи

на доске цвета гнили и материнских побоев

на поверхности в каплях из белых больничных халатов

человек вынимает разломанную зажигалку

из пальто под оркестр из просьб и дрожащих пальцев

из девичьих лопаток и нежного тёплого хлопка

из следов на плечах от пальцев и запаха пота

человек тянет дым и плюётся вкусом ментола

вкусом женских духов из ночного ларька в переходе

вкусом женской ночной крикливой ментоловой брани

вкусом женских хлопков по щекам и красных полосок

и глядит на ребенка на детской площадке напротив

тянет липкие руки из замшевых чёрных обрубков

и шипит и не может коснуться но хочет но хочет

а ребенок один играет на детской площадке

* * *

я вижу тебя

на картинах

где спят дети

на картинах

где изображали

Христа

в их: 

глазах

волосах

свете на 

щеках –

вижу твоё

лицо

в его:

рёбрах

гладкости 

кожи

плеч –

вижу твоё

тело

* * *

я заключаю море

в сосредоточие

памяти,

подвешенное

на ниточке,

спрятанное

под свитером.

море становится таким

кубофутуристическим,

хочется трогать и мять

его.

чисто теоретически,

я бы могла и тебя так

сосредоточить

и так же прятать и

думать что это правильно

(очень эгоистически?)

но ты и так как ярмо на шее –

твои углы меня ранят, и

я тебя с морем отправлю

обратно – там пальмы

и нет трагичности.

* * *

Я – кот, КОТорый сам по себе

Не гуляет, а проезжает катком,

С ветерком,

Убегая от странных идей

И видений,

Что все убеждают меня

В том,

Что все предыдущие жизни –

Блажь

(Восьмая, прощально махнув хвостом,

Шепнула: этот твой мир – МИРаж, иллюзия).

Мой опустевший дом

Попрятал

Под пылью обломки дискет.

На каждой – записана прошлая жизнь,

Обрывки утёкших сквозь пальцы лет

(Уже не ввернёшь – держись, не держись).

И я превращаю в «культурный пласт»

Всё то, что тянуло меня за хвост.

Каток создаёт идеальный наст...

Я чувствую:

Мир мой

Не так уж

Прост.