Светлана
Хромова

* * *

В полночь последние деньги становятся водкой.
Принц потерял свои туфли, часы и одежду.
День начинается будничной метеосводкой,
В памяти прячутся жизнь и любовь и ещё что-то между.

Бьётся и бьётся упрямо тяжёлое что-то,
Прячутся книги в шкафы, ну а звуки в пластинки.
Музыка рвётся, в душе оставляя длинноты,
Всё, что твоё – лишь рисунок на мятой картинке.

Золушка вышла за слесаря дядю Матвея,
Принц и не вспомнил о пьяной разутой девице.
Можно лишь так: никогда ни о чём не жалея.
Время летит и несёт на стальной колеснице,

Так и летишь, кувыркаясь, как лист безымянный,
Не увернувшись порой от заведомой пули,
Прячешь на полке далёкой свой туфель стеклянный,
И знаешь – тебя обманули.

* * *
 

Ветер волной по песку стучит,
Ржавые рыбы лежат на дне.
Если ты счастлив был, но не вполне,
Выбрось свои ключи.

Выбрось ключи и иди туда,
Где и Макар не гонял телят.
Там, говорят, есть живая вода,
Да мало ли, что говорят.

Вечно Гвидону по морю плыть,
Невод поймал своего старика,
Вечно девицам плести ту нить,
Что ведёт в облака.

Вечности хватит на нас одной,
Не потерять бы в ней
Имя да связку живых ключей,
Что ото всех дверей.

* * *

Африканские дети играют в войну,

Их матери в пёстрых платках

Ловят рыбу, рыба уходит ко дну,

Как вечность, прожитая впопыхах.

Всю мелочь собрали женские сети.

Жёны добычу на берег выносят,

Смотрят, как на песке растут и играют дети,

Просят есть, а завтра вырастут и никого не спросят.

И возьмут настоящие пистолеты и автоматы,

Будут стрелять, как тогда, понарошку, та-та-та-та.

А над морем будут также всходить рассветы и также закаты,

И будет лежать рыбья мелочь, блестящая от головы до хвоста.

И та же стройка, побеждающая безбрежность

Берегов пустых и солёных, это белые господа

Строят рай для туристов, обещая счастье и безмятежность.

Если спросят, было ли счастье, отвечу: «Пожалуй, да».

И, возможно, счастливы дети, что пока на песке играют,

Тычут палочкой в мёртвую рыбу, в огромный застывший глаз,

Словно в шар земной, отразивший от края до края

Песни сложенные одинаково для всех нас.

* * *

Костры осенние горели,

И мы сидели за столом.

Казалось мне – на самом деле

Ты заходил в мой спящий дом.

Снимал рюкзак, садился возле,

И жёлтый лист влетал в окно,

И всё на свете было после,

Ну а сейчас – всё решено.

И пел, и плакал дождь бездомный

О тех, кто грезил за окном

О том, что мир такой огромный,

Что каждому есть место в нём.

И, чай по кружком разливая,

Присаживалась за столом

Вся жизнь, огромная, большая.

И дождь, и небо, и наш дом.

* * *

Наше прошлое за нами приходит,

Входит в одни двери, в другие выходит,

Нас оставляет на поле этого боя

Любоваться небом Аустерлица,

Вспоминать, как хотелось быть птицей,

А сегодня хочется лишь покоя.

На ладони лежали моря и страны,

А теперь ладонь хватается за стаканы,

За чужие сердца, иногда за своё предплечье,

Ты находишь, что всё не бывает вечным,

И мечты твои стали цветным картоном,

Живёшь в неладах с собой и иногда с законом,

Вот богатство твоё, человече.

Новых писем нет, вряд ли они не доходят,

Старый друг давно в этот дом не ходит,

И сдаётся мне, что к концу недели

Я уже не встану со дна постели

И забуду небо моё и птицу,

И забуду всё, что теперь мне снится.

Часовая стрелка почти не ходит.

* * *

Мне ничего никто не обещает,

Я ничего давно не обещаю,

Никто не обещал меня тебе.

Но я, конечно же, о чём-то помню,

О чём я только до сих пор не помню,

Чего я только не могу забыть.

Она пришла с мороза и с вокзала,

Открыла воду, начала с начала

И побелила за ночь потолки.

Она в тебе так много замечала,

Сжимала зубы, плакала, молчала

И заново белила потолки.

Её зверинолобому упорству

Могли бы позавидовать, но поздно

Пить воду из заснеженной реки.

Снег накрывает всю мою дорогу.

Снег накрывает всю твою дорогу.

Никто не позабудет ничего.

* * *

Я засыпала на твоей ладони,

Я просыпалась на его ладони,

И время плотно путалось в клубок.

А где-то в темноте гуляли кони,

В стеклянной темноте гуляли кони,

И был наш путь не близок, не далёк.

А где-то за рекой горело пламя,

На вечном берегу гудело пламя,

Мир исчезал в янтарной темноте.

И всё на свете становилось нами,

И всё на свете становилось нами,

И наши тени плыли по воде.

А время в нас свои пускало корни,

Сцеплялись, заплетались наши корни,

Летел, летел на небо лепесток.

Я засыпала на его ладони,

Я просыпалась на твоей ладони,

А время все крутило свой клубок.

* * *

Ю.Г.

Она вышла замуж за лётчика.

Пекла блинчики, вязала варежки,

Читала ему сказки и рассказывала небылицы.

Говорила, что раньше была жар-птицей,

Но Иван-царевич сжёг её кожу.

Лётчик молчал.

Он дарил ей рассветы и апельсины,

Улетал, прилетал, заваривал чай с жасмином,

Его волосы пахли небом.

Иногда она плакала, её руки дрожали,

Дорога к аэродрому терялась за гаражами…

Он кормил её, брал её на руки.

И она становилась Жар-птицей.

* * *

Август время лета и катастроф

Я с трудом отличаю

Новую причёску от старой

Сон от смерти коньяк от гашиша

В памяти зреет горсть рябиновых ягод

Это и называется любить жизнь

Когда-нибудь колесо

Дойдёт до последнего поворота

Но сегодня можно

Оставлять на тропинках города

Своё настоящее

Разменивать на блестящие камушки

Красивые веточки

Наполнять стакан памяти

Не понявшие почему также правы

Как и знающие зачем

Зима будет холодной

* * *

Рыбка плывет кверху брюшком

моя чудная жёлтая рыбка
умерла с самого детства
бедная бедная рыбка
я тогда повторяла
не понимая толком
я и теперь не знаю
что же мне делать если
солнце плывёт кверху брюшком
небо плывёт кверху брюшком
бедное бедное солнце
бедное бедное небо
где моя жёлтая рыбка
где моя жёлтая рыбка

* * *

Эти грустные улицы станут рекой

По которым мы вместе (я только с тобой)

Поплывем, наше море волнуется.

Наше море лежит на ладони, как лёд,

По которому больше никто не пройдёт,

Раз, два, три – это море волнуется.

Я замру, я останусь фигурой морской

На твоём берегу, за моею рекой,

Вот и всё. Только море волнуется.

* * *

Я оглянулась и увидела

После смерти в моей жизни

Осталось ещё немало

Осенние листья зависли над высью

Наблюдая как я оглядываюсь еле дыша

Но замечаю осень чудо как хороша

И зима верно будет не хуже

А потом у весенней лужи

Я запнусь и сердце проглотит ком

Больше чем земля с солнцем и звёздами

Только бы не забыть

О том что ещё осталось

* * *

Ш.

Жить и жить то в пустой, то в полной квартире,

Прижимая к груди то книгу, то пластмассового щенка,

Помнить, что дважды два всё ещё четыре,

И вздрагивать от любого, пробившего ночь звонка.

Принимая на веру то, что зовут словами,

Задыхаться, крыльями разгребая осень,

Щурится в даль запрокинутыми головами

Уходить в леса и теряться меж диких сосен.

Можно плакать об этом, можно купить щенка,

И лестничные пролёты станут светлее и шире.

Не вспоминать об этом, но помнить наверняка,

Что дважды два уже навсегда четыре.