Таня
Просто

 

Небо слоёное полнится,
мне светлым помнится.
Воздух дрожит от птичьего
гомона, да безличного;
прорастает листвой, осокою,
ветвями гнётся высокими;
корни кутают засыпающих,
петляя в мягкие щёки их,
кожей прячет глаза уставшие,
убаюкивая бесстрашием,
коим каждый из нас перевит.
Растворяющийся алфавит
белым паром холодных губ
оседает на живота кругу…

говори-говори, завораживай.
говори-говори, чтоб я слышала.

 

 

Мёртвые рыбы чешут по небесам,
Фюзеляжами из чешуи перевитые вензеля
Выписывая мокрым,
Как на окнах морозом рисованные цветы.
Все ушедшие вверх, все упавшие вниз листы
Книг, в которых
Персональные имена пропечатаны, след чернил
Выцветал со временем, подтекал, снежил
На деревья, реки и горы.

Занесённые прахом этих людей, пущее
Маемся, как бы до-выносить это грядущее
Светлое будущее.

А рыбы чешут по небесам
Выписывая заковыристо вензеля
Покидающих…

 

 

Как черепаха лишается панциря на
Разделочном столе,
Стягивает потери неумолимый май,
Откидных крыш с карет
Он принц,
Танцующий по спирали
В балетных тапочках и пачках.
Очки в полоску, дожди орали
По лобовым, тонки скрипачки –

Диагональных струй смычки.
Итоги – это ведь щелчки
По носу; сливы – сини.
А принц – красивый…
Чуть плаксивый
На тополиный пух и грозы,
Черешню, очередь в ашане,
Попытки вывестись декстрозой
Из комы – лёгочном чулане,
Где смотрит в слизистые стены
Выпячивающий наружу
Грудь и редкие рефрены
Пульса, софитов грушу
Увидеть чтобы. Чуять солнце.
Очки в полоску – принц красивый
И загорелей македонца,
Но одиночество визгливей –

Танцует блёкло по спирали.
И черепаший панцирь ставит
К себе в чулан.

 

В моё теперь открытое окно насыпало листьев

И мне остаётся зашториться,

А эти вялые кудри построятся

в муравейник без муравьёв, в недошедшие письма,

По чьим артериям – будто в миниатюре стволам –

Я изучу пример гибели… пример увядания,

Словно рассыхающиеся жизней здания…

Окно – нараспашку: расчехлённость – тылам.

 

А ты потанцуй со мной.

Мы воздушные, как эти листья – грациозны,

Цветные змеи на длинных лесках.

И даже если пилотаж окажется не на высоте,

И словно белый Боинг прорежем пузом замерзающую землю

(а мы обязательно там когда-нибудь будем),

Или жухлым листом станем сдуты на асфальтовую пыль,

Это случится после продажи неба.

Оно выставлено на аукцион, но пока никто не решился.

Танцуй со мной, мы прекрасны так.

 

 

 

Далеко от влажного юга
рыбы с чёткой чёрной каймой
торчат из-под стального люка
вверх ртом, изводятся юлой.
Вдали от устья Амазонки
спиной оливковой скребя
по горловине – слизкой кромке,
чешуйчатая жжёт пальба.

 

 

/Треугольные зубы пираньи

разрывают моментально

то, что кажется жертвой.

И поступательность терзанья

лупцует вольер сознанья

какофонией концертной,

и неважно, кто встанет за гранью

к грани – фронтально

/предсмертно/посмертно/.

*Дышит

По часам дует норд-вест.
Если малиновый крест

крадущимся силуэтом
уличной кошки
заберёт меня в эту
раскосую ночь клёш и

трубочкой остекленеет гортань,
дискретная сиреневая рвань

твоего звонка не станет
апельсиновою гильзой,
той, что блистает
жилисто и сильно

неподалёку от ружья
Бротигана. Безмолвно я

Собираю дрожь с позвоночника,
люблю твои мысли. ртом швы – жгусь
гранатом, давлюсь подстрочником.
Про себя мечтаю, что вырвусь.

*Горло Это Дышит.

 

Рождение [равно] вступление в ипотеку
с неоговоренными условиями,
что разрастаются, словно в пихтовую деку
звук ударяется, – послесловиями.

Я не открываю глаза…
заблудившийся дождь импровизирует джаз,
хочется расстояния сжать
в ритм капели: три, два, раз:

в реках – тесно, в небесах – тесно, тучек
увеличивается объём,
а мы сядем в огромный зонт с деревянной ручкой
и поплывём.

 

 

Нет рыбы живее меня, заглотившей

стенки серого целлофана.

О, как хотелось шоколада глаз твоих, меня простивших,

первой бабочкой весною рано

разбуженной.

 

Я эту жажду снегом заедал,

ещё не стаявшим –

по жабрам слипшимся.

И синей рыбой закипал,

резину шин

мозоля. Стремившись я

 

хватал губами 

– дном морским –

солью осушенным

комками

вдоль острова – бледнел он голубым.

А я бессмертными толчками

всплывал.

 

Не мужчина

Но даже эти слабые плечи могут держать весь мир…
А там уже утро…Треуголки жёлтые... необлака…
Очумевшие птицы и чьих-то шагов пунктир,
Плюс по самые гланды заполнившая тоска
Так, что видно со стороны…

Абсолютность молчания – давится горло – нить
Отчаяний скрученных в плотное волокно.
И разорванным парусом спину саднить,
Превращая царапины в красное полотно
Кленовых картин.

/я люблю тебя нежно.
ты подтверждаешь это.
мне не хватает возраста/
случая/веры/роста.
я беру тебя на руки,
зная дорогу/

Ведь даже эти слабые плечи могут держать весь мир,
Там где ненависть утр перерастает в причал.
У меня к себе масса претензий. Вызван с собой на турнир;
Я шью парус, вычерчиваю маршрут, ты же качай
Морем меня, лечи…

Только бы не было так, как сейчас: на песке…
Нет, только бы не были рёбра дугой наружу –
Располосованной рыбой – желтушном шматке -
Выжигающей робостью сбитый, уцепившись за сушу,
Ссыхаюсь…рушусь…

/я люблю тебя нежно,
становлюсь лучше.
мне не хватает веры,
мне не хватает случая.
я беру тебя на руки,
зная дорогу/

Смотри, даже эти слабые плечи могут держать весь мир.
Остановка: выходим. Остров, колонны, синий стакан.
Ты так любишь море, что зиму здесь страстно щемит,
Мы глядим на неё теперь только через экран
Или объектив.

Как и хотелось тебе, как хотелось быть сильным мне.
Мои вены сгодились в плетенье сетей и сукна.
Крабы расселись по стенам вихлястым узором теней.
И где бы мы ни целовались, я буду настаивать на
Продолжении.

 

 

моё государство птицею,

загибающейся желтой синицею

чернит мне глаза, вены – в клеточку

и скармливает Ничто.

как сажей крылами крытые

веера ресниц, солью омытые,

не дай мне уснуть ленточкой,

ниспадающей со свежих крестов.

 

армейским чином, стеблем высохшим,

луг сердечный пожаром высекши,

там залягу, в землю оплавлюсь,

окунусь как якоря

иль как пули, которым «пли».

не дай мне уснуть, слышишь ли,

на весь август

вплоть до февраля.

 

При рождении с затянувшимся родничком –

захлопнулся словно бы люк,
и потеряна связь, как вздорен
подлёдный лов, когда тела ком
нырнув, ищет лунки, прорубь, крепкий крюк –
а выход вовсе не предусмотрен.

И в какой-то медленный миг,
стоя в большом торговом центре,
происходит щелчок, рычажка сдвиг:
как же всё-таки слаб… это всё чистовик…

Чаша солёной воды
и железа – форма девушки = храм.
Дай мне сил или смерти,
Господи, выбери сам.