* * *
Мы грешим без удовольствия,
мы печалимся без слёз.
Наши души под коростою,
а движения – всерьёз.
Не осколки – злое крошево,
что дорога, что кровать.
– Знаешь, милый, я хорошая.
– Знаешь, как-то наплевать.
Хватит места пониманию –
сил не хватит на него.
Мы отметили заранее
Новый год и Рождество.
Позабыв, что были гордыми,
каждый день, до темноты,
ложь и правда трутся мордами,
как весенние коты.
Павелецкое
И была порастрачена медь,
и остались карманы легки.
Не посмела в глаза посмотреть,
не посмела коснуться руки.
Местный бомж привечает меня,
я сюда как домой прихожу.
Я была здесь четвёртого дня,
я вчера прожила эту жуть.
Столько раз было всё решено,
столько раз были карты не в масть!
Расставание в сутки длиной
размололо в молекулы страсть.
Перекошенный чёрный вокзал
открывает в разлуку врата.
Помолчим. Ты давно всё сказал.
До свиданья, Москва, до свида...
* * *
Мы с тобой друзья – и ты со мной
говоришь сегодня про неё.
Мне работы много в выходной,
я стираю грязное бельё.
И всё меньше света от звезды,
чтобы удержаться на плаву.
Ты с изнанки – это тоже ты,
так что ничего, переживу.
* * *
Там погода такая же – холод и дождь, как и тут,
там на счастье хватает украденной пары минут,
он распят над рекой, город тот – деревянно-железный.
Там глаза, и слова, и ещё – там действительно ждут,
и борись не борись – от себя не уйти, бесполезно.
Я увязла и так, не бросая монеты с моста.
Где ж он был, тот момент, тот форпост, тот предел, та черта,
за которою пропасть, а дальше – ни дома, ни долга?
Мир зачеркнут любовью, и рвутся в ночи поезда
в те места, где действительно ждут – но, увы, ненадолго...
* * *
Ты деликатно избегал огласки,
ты даже не играл моей душой,
и получил десерт – две ложки ласки,
покорной ласки женщины чужой.
Всё хорошо. Ни капли не жалею.
– Ну что Вы. Вам спасибо, командир!
А ты не знал, что я была твоею.
Ты думал – просто мимо проходил.
* * *
В руки ранняя весна упадёт –
талым снегом в оголтелых лучах,
под высоким каблуком скрипнет лёд
и откликнется тоска, горяча.
Так бывает в середине побед –
непонятно, для чего и зачем,
ты доверила сомненья судьбе,
но не веришь ни костру, ни свече.
Детство кончилось, и юность прошла,
да и молодость давно-далеко,
и любовь твоя – смешна и пошла,
и страдания такие – прикол.
Не по возрасту случилась болезнь,
лихорадит – больно случай тяжёл.
в подреберье усмехается бес,
шепчет: дурочка, ну как, хорошо ль?
А весна наглеет с каждым лучом,
и сбежать бы от неё – в самый раз,
но отчаянно, светло, горячо
от серьёзных
с поволокою
глаз.
* * *
Осенний призыв в сердце,
бравада пустых сплетен.
Ушел листопад-герцог,
дуреет виконт-ветер.
А я ворожу в книжках,
а я хороню листья,
а мне говорят – слишком
для серой твоей жизни.
Устать бы и пасть навзничь,
почувствовать дно кожей,
открыть бы глаза настежь
и плакать – легко, пошло.
А круг размыкать больно,
а свет в ноябре – скудный,
а там, у воды – горе,
и бросить его – трудно.
И след на тропе – новый
ведёт к твоему саду,
и рвётся опять слово,
и жить все равно – надо.
* * *
Мы с тобой на облаке сидим.
Таня, – шепчешь ты привычно, – Таня...
Мир большой и кажется другим
с чердака больного мирозданья.
Нам, случайным детям ноября,
видится с обломанного края,
как лежит небритая земля,
злой ветхозаветностью пугая.
Тишиной горчит продрогший лес,
замерший в почётном карауле.
Мы прошли с тобою шесть небес,
мы совсем чуть-чуть не дотянули.
* * *
Заслонка упала,
заботе – кружить.
Я очень устала,
мне некуда жить.
Порок – между прочим,
работа – течёт.
Окончен, окончен,
окончен расчёт.
Промчало немало,
осталось – не то.
Я очень устала,
как моль на пальто.
По крошеву улиц
ты взял и ушёл,
и веки сомкнулись,
и видно, где шов.
На майке титана
написано: ложь.
Давай я устану,
а ты – отдохнёшь?
* * *
Боль в боку и колени разбиты.
Засучила зима рукава.
Может, вспомнишь – зачем-то звала
и искала непрочной защиты.
Знаешь, в куче ненужных вещей
попадаются те, что бесценны.
Запиши меня в список врачей,
в склифосовские и авиценны.
Не цеди мне по капле беду,
можно сразу – больнее и горше.
Я тебя до звонка подожду,
а захочешь – могу и подольше.
Я груба и, возможно, слаба,
я неверной породы и масти,
но вдыхаю несмелого счастья –
пусть подольше смеётся судьба!
* * *
Под утро уходит море,
и жалок пляж.
И память под сердце колет,
как карандаш,
заточенный для свершений
ещё в ночи,
но берег несовершенен,
и ум молчит.
Под утро уходит море
в свои дела,
и берег пустынно болен,
и даль светла,
и ветер обиды глушит
до доброты,
и ты мне совсем не нужен.
Не нужен. Ты.
Под утро уходит море
и старит нас,
и дух остаётся вольным
без губ и глаз.
Свободу ввожу подкожно.
Слова скользят.
Прощай. Улыбаться можно.
Взлететь нельзя.
© Татьяна Белянчикова-Кузнецова, 2013 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.