Татьяна Дейнегина

Татьяна Дейнегина

Четвёртое измерение № 28 (196) от 1 октября 2011 года

Спаси от серости, судьба!

 

* * *
 
Спаси от серости, Судьба,
От половинчатости мыслей,
Не позволяй улыбкой кислой
Знаменовать открытость лба.
 
И там, где сладко крикунам,
Усталый голос мой не к месту:
За пустословие в отместку
Бог немоту дарует нам.
 
Так дай же силы промолчать
Там, где нелепо, в полный голос,
Там, где слова безлико голы,
Какую ни поставь печать...
 
Но там, где право тишине
Дать не имею, не умею,
Пусть даже горло онемеет –
Дай быть услышанною мне.
 
На балу
 
Мазурка достигала сводов зала
И, осыпая звуками паркет,
В распахнутые окна ускользала
И замолкала где-то вдалеке.
Кокетливо играли веера –
В минуты ожидания кадрили
Две барышни негромко говорили
О кавалерах.
– Право выбирать
Дано мужчинам... Но нельзя ли разве,–
Твердят, полусмущенно, их уста,–
О Белостоцком, Петербургском князе,
На бал прибывшем нынче, помечтать?!.
Ах, он опять беседой светской занят,
Предупредителен, изысканно учтив...
Ну, разве можно здесь у нас, в Казани,
Хоть одного подобного найти?!
Не те манеры. Вон стоит, к примеру,
(Был мне представлен нынче) Лев Толстой –
Его находят скучным кавалером,
Он неуклюж...
– Ах, душечка, постой,
К тому же, он застенчив и рассеян,
Где остроумие и где весёлый нрав?
Как будто спит средь общего веселья,
Танцует неохотно этот граф.
– А тот, взгляни-ка...
Но вступали скрипки,
И волнами вскипали кружева.
И, как признанья, робкие улыбки,
Что барышням хотелось танцевать,
Что до утра они кружить готовы,
Пока луч солнца небо не прорвёт,
Не зная, что Наташею Ростовой
Одну из них писатель назовёт.
 
* * *
 
В окладистую бороду снегов
Январь так неуклюже нежность прятал.
Но начеку был ханжеский порядок
Метельных необузданных кругов.
Горбы-сугробы встали на посты,
Ветра запричитали и запели,
Чтоб – не дай Бог! – дыхание капели
Не тронуло деревья и кусты.
Чтоб не проснулся в логове медведь,
Чтоб не был щедр Январь
Не по карману
И не заставил плакать и говеть
Духовных фарисеев и гурманов.
Январь не думал ни юлить, ни лгать,
Но Он – дитя Мороза и Метели –
Ладони-льдины и глаза-купели
Пытался так неловко сопрягать.
И безысходно замыкался круг –
Вдруг прошлое вздымало
Жезл имперский,
Мол, сам ряди: изгой или наперсник –
Придётся выбрать что-нибудь из двух...
Как будто к небу кто-то путь закрыл
Шлагбаумом безжалостных наветов,
Чтоб Серафим, забыв, что шестикрыл,
Барахтался в хитросплетенье веток.
И властью белокаменных оков
Задержан был Январь и окольцован.
...Как распинал Бульдозер придворцовый
Окладистую бороду снегов.
 
 
* * *
 
…Престол застоя, блеск застолья,
Святым предстать стремился тать…
Но было всё-таки святое
В тех, кто учил меня летать:
Но было всё-таки святое
Величье в дедах и отцах
Понять, что «не был удостоен…» –
Звучит, как «не был в подлецах»,
Где замкнут круг
«Людским Уставом» –
Вне зоны действия «светил»…
Немногословный и усталый
Отец с работы приходил…
 
* * *
 
Обидят или не поймут –
Что, в сущности, одно и то же –
Не стану я в глухой талмуд
Всё это вписывать, итожа.
Хоть шаг непрост, переступлю,
Переморгаю, переплачу,
Но всё равно не разлюблю
Всех тех,
Кто что-то в жизни значит,
Тех, от которых мне нельзя
Отречься или откреститься,
Тех, кто по жизни не скользя,
Вслух – по скрипучим половицам,
Кто – в стенку лбом,
Кто – вверх и вширь...
(Какие старые мотивы!)
Кого нельзя вписать в ранжир,
Унизить до альтернативы.
Любую боль от них стерплю,
Как ни науськивали б тени –
Не зачеркну, не разлюблю
Морозцем схваченных растений.
Не припасу ответа впрок:
– Мол, дайте срок, счета предъявим...
Не превратится мир в мирок:
«Попутал ненароком дьявол...»
Но хватит сил не промолчать,
Когда в меня вонзает стрелы
Тот, кто квадратную печать
На Блока б ставил, на Растрелли,
Тот, кто вовеки не простит,
Что я хоть что-то, да умею.
Как в горле ком, как соль в горсти,
Ему – я что-то в жизни смею.
Руководящий сибарит
Простор бы ограничил рамой,
Лишь я б не смела говорить
И плакать об Эфесском храме.
Сказал бы он: «Знай свой шесток».
И за улыбочкой беззлобной –
Все те, в ком жив гражданский ток,
Как боль зубная, неудобны,
Те, кто по жизни не скользя,
Вслух – по скрипучим половицам,
Те, от которых мне нельзя
Отречься или откреститься.
 
Концерт для Июля в судьбе
(фрагменты)
 
 
* * *
 
Моя повивальная бабка.
Мой сад подвенечный, мой рай –
Возможно ль, чтоб так вот, охапкой,
Дано было всё: забирай!
 
Я вся – порожденье июля:
На свет повезло мне прибыть,
Когда мёдом полнится улей
И просятся в руки грибы.
 
Итогом, восторгом, провидцем
Июль мне послала судьба:
Один раз в году – косовица,
Один раз в году – молотьба.
 
* * *
 
Ещё чуть-чуть – и ты меня покинешь,
Мне не под силу август отменять.
Ну что ты смотришь грустным Арлекино,
Июль полночный, на исходе дня?
 
Ещё не время быть буранам снежным,
Ещё не время погибать от пуль.
Я только поняла, что значит нежность,
А ты уже невозвратим, Июль.
 
Ещё не время осыпаться листьям,
Ещё не время птицам улетать...
А ты, июль, уже мне пишешь письма,
Как звёздный свет, их шлёшь через лета.
 
Ещё не время быть осенним ливням,
Ещё с кислинкой яблонь щедрый дар...
Я только научилась быть счастливой,
А ты, Июль, листаешь календарь.
 
Вчерашний день
 
Вчерашний день не зачеркнуть,
Не повторить и не исправить:
Я подвела под ним черту,
Он – исключение из правил.
Я нелюбимой в нём была,
Но чтоб в глазах не встретить жалость,
Ещё летела и плыла,
И улыбаться продолжала.
И, как заученный мотив.
Ещё хранили руки нежность,
Пока покорно и прилежно
Свершался шаг до немоты.
Вчерашний день – иллюзий нимб,
Он целовал мои ладони.
Но в отчуждённости бездонной
Я навсегда прощалась с ним.
Вчерашний день в немой оправе
Невысказанных мною фраз
Был исключением из правил –
И в первый, и в последний раз.
 
* * *
 
Без распятья Душу отпусти,
обмини расспросов святотатство:
не хватает мужества – уйти,
не хватает нежности – остаться?
 
В стороне от Красного угла
чувств невосполнимые расходы,
как объедки с барского стола,
поданы кому-то мимоходом
 
И роняла мантию княжна,
и рыдала, как простолюдинка.
Вот и я была подчас нежна.
Но, увы... Отыграна пластинка.