Татьяна Крещенская

Татьяна Крещенская

Золотое сечение № 15 (399) от 21 мая 2017 года

Чтобы на миг хоть в ком-нибудь продлиться…

* * *

 

Не бойся в мире ничего, особо – пыли,
ведь ею все до одного мы будем, были,
земною, звёздной, всё равно – одна и та же,
мы, как и всё, уже давно вплелись в пейзажи,
и в эту морось за окном, где ветви – крюки,
как будто в окна, в тёплый дом простёрли руки,
апокалиптика стихов встревожит душу,
и всю невнятицу грехов сомнёт, разрушит,
и станет плакать по ночам дитя о свете,
о том, непостижимом нам, что знают дети.

 

* * *

 

После поэта выжжена трава,
природа отдыхает на потомстве
поэта. Здесь кончается глава
«и творчество и чудотворство».

 

* * *

 

Зачем такие сны,
где ясность больше яви,
и небо, словно свет
любви над головой,
зачем пришёл в мой сон,
зачем свой дом оставил,
неужто для того –
сказать мне: «Я – живой».

 

Конечно, ты – живой,
как все, в долженствованьи
прозрачности миров,
где строчек оттиск мой,
другие формы есть
в мирах существованья,
и, где бы ни был ты,
по сути ты – живой.

 

* * *

 

Как трудно пережечь родительский сценарий –
жить трудно и всерьёз, влача себя как горб...
Не то чтобы влететь как бабочка в дендрарий, –
хотя бы не нести весь этот скарб и скорбь.

 

Хотя бы жить стрижом, не утомляя ноги,
и воздух под крылом не сторожить как дом,
и отлетать в края, не зимовать в «берлоге»,
и тёплый хлев отдать другим или на слом.

 

И волка не кормить, лес – волшебство теорий,
а практика она лишь тем и хороша,
что есть один закон пространств и территорий,
где заповедь «не лги» приемлет лишь душа.

 

* * *

 

Так слова расставлять –
всё равно, что расставил бы ноты,
сочиняя весь мир,
утопающий в этом снегу,
почему ты молчал,
и сейчас ты не скажешь мне, кто ты,
а сама я никак
ни узнать, ни спросить не могу.

 

Лишь ловлю наугад то, что чувствую –
силу вибраций
той энергии слов,
что оставлены в этом миру,
между ними сквозит
холодок сквозняков-провокаций –
это воздух пространств
без которых я, просто, умру.

 

* * *

 

Остался лишь остов, листва облетела,
В природе всё просто, в природе всё смело,
На самом же деле – никак,
Мы ищем в природе своё отраженье,
Какие-то матрицы, смыслы, движенье,
Следы доказательств в веках.

 

А чёрные ветви – как росчерк, как почерк,
Как прочерк небесных чернил,
Иероглифы тушью, чернилами, сажей,
Взмах кисточкой, воздух, а, может быть, даже –
Адажио медленных сил
Спокойно, протяжно, незримо живущих,
Сезон за сезоном, сезонов не ждущих,
Как воздух живёт меж ветвей,
Как смысл настоящий живёт между строчек
И в паузах, в звуке, и даже меж точек...
Как ночью прибоя волна,
И ветви, как руки, как пальцы у ночи,
И светит меж ними Луна.

 

* * *

 

Я чувствую, что я попала в сеть,
В сеть индры иль, как рыба, в «сети»...
Стихи, они, как маленькие дети,
Бегут навстречу, рады всё уметь,
Скорей сказать, о чём-то поделиться,
Чтобы на миг хоть в ком-нибудь продлиться,
А не огнём метафоры сгореть...

 

Как славно на земле, легко ли нам
По тыщу раз в земном превоплощаться...

 

...Художник послан выстроить свой храм,
Боль пережечь и не перерождаться.
Сгореть здесь на земле, оставив нам
То неземное, чтоб с землёй расстаться,
И никогда сюда не возвращаться.

 

* * *

 

Этот холод стал мне братом
И обрёл черты,
В ледяных его каратах
Проступаешь ты.
В ледяных его оконцах
Занавесей свет,
Бледно-жёлтый кокон солнца,
Снега белый плед.
Этот холод стал мне братом,
Не считать года...
Это то, что без возврата,
То, что – навсегда.

 

* * *

 

Октябрь, две тысячи шестнадцать.
В чём можно здесь ещё признаться?
О чём поведать, Боже мой!
Ноябрь завтра – месяц злой,
Мне дом его совсем не близок,
Он сделан из невзрачных низок
Какой-то вечной требухи, –
Лузги, дождей и снежной грязи,
Куда уж тут переться в князи, –
О ней слагаются стихи...
А вот никто не знает, что же
Нас так, порой, по дому гложет,
Но «ревность к дому своему»
Здесь, на земле, и я пойму.

 

Октябрь, две тысячи шестнадцать.
Пора с иллюзией расстаться,
Что жизнь, лишь то, что впереди,
И с тем, что жизнь, что – позади,
Жизнь – это плакать и смеяться
И не бояться обольщаться,
И нянчить свою боль в груди,
А то и ей сказать: уйди!
Прости, октябрь, пора прощаться,
Чтоб слиться с некой тишиной,
И не бояться быть одной,
Когда вернусь к себе домой.

 

* * *

 

Смотреть на всё без мысли о былом
Из тишины пространства и покоя,
Вся эта жизнь как травма и надлом,
И потому чего-нибудь да стоит.

 

Дома, деревья, люди, этажи,
И все мы здесь подневно, поэтажно,
Где пуповины крепкие тяжи,
Но что-то есть ещё, что очень важно.
Важней всего, важнее всех – одно,
Что и само себя не понимает,
Из формы в форму вновь перетекает
И это что-то с формами играет,
Оно и есть неведомая суть,
Куда мы и уйдём когда-нибудь.

 

По сути мы и есть одно Оно,
Но разуму, играя, всё равно,
С его подачи каждый, как в кино,
Офелией опустится на дно.

 

* * *

 

Это всё не имеет значенья,
Если смысла утрачена речь,
Если нет золотого сеченья,
Или можно и им пренебречь.

 

Будет явлено всё на излуке
Тайных снов, на скрещеньи дорог,
Будут в памяти губы и руки,
И глаза, сквозь которые – Бог.

 

Будут листья посмертно кружиться,
И посмертные строки звучать,
Чтобы с миром совсем раздружиться,
И дружить по-другому начать.

 

* * *

 

Теперь, когда я отсекла себя от прошлого – по кромке,
Живою кровью потекла любовь и память незнакомки.
Я уступила этот путь, пускай пройдёт хоть кто-нибудь
Кроме меня. Поэты – птицы, не будут просто так гнездиться...
У них – своё: потомство слов и не гнездо, а, дай, Бог, кров.
Искрятся между ними зори, рассвет, закат – в любви и в горе
Идут они по самой кромке, где ждут лукавые потомки.
 

* * *

 

Я сегодня, как гостей, встречала
Листья, залетевшие в окно,
Я совсем, наверно, одичала,
Коль смотрю за окнами кино.

 

Но твой день последний, эту дату
Даже ясень светлый сторожил,
Ведь сегодня утром ты когда-то
Улыбался, целовал и жил.
 

* * *

 

Мы с деревьями схожи,
Над землёй и в земле
Остов будет без кожи
Или будет в золе.
 

А пока ещё осень,
Свет идёт от листвы,
Мы его тоже носим
Там внутри − я и вы.
 

Быть тишайшим на свете
И последним в тиши,
Пусть никто не заметит
Покаянье души.
 

Там, где свет проникает
Лишь листвою в жильё, –
Это Авель, не Каин,
Помнит имя моё.
 

Пусть никто не узнает,
Никуда не спеши,
Где сирень расцветает
На задворках души.
 

* * *

 

Ты не узнаешь как,
я пробивалась к жизни
сквозь смерть твою,
чтоб не смотреть сквозь смерть
на жизнь людей,
на морок злой отчизны,
где сметь-не сметь
не значит, что радей.

 

Ты не увидишь лжу, да и меня старухой,
не будешь ты со всеми горевать
над этой непонятною разрухой,
самоубийственной, как мать.

 

Я каждый день молюсь,
но не о чуде...
И по утрам встречаю солнца блик
и знаю, как и ты, как все, что будет,
ведь многим ведом времени язык.

 

* * *

 

...я светлой памяти хочу,
без боли – светлой,
чтоб проникать туда лучу,
не беззаветной,
прозрачность крыл больших стрекоз
душе как зренье,
ночная бабочка в мороз –
твоё творенье,
что опустилась на постель
как ниоткуда –
когда-то ты хотел дать весть,
дать знак оттуда...

 

пока душа ещё была
как сгусток света,
творила, ведала, плыла,
несла ответы,
предупреждала, как могла,
сквозь сны проникла,
и попрощаться в сон пришла –
к губам приникла,
не отпускала губ моих,
но – отдалялся,
растаял образ, за двоих
совсем расстался,
поскольку там
свой срок душе –
метаморфозы...
а здесь тогда пришли уже
снега, морозы.

 

* * *

 

Можно смертью жизнь перечеркнуть

А. Иванников.


«Можно смертью жизнь перечеркнуть», –
Ты сказал мне тихо, между прочим...
Я живу теперь средь многоточий,
И они указывают путь.

 

Много было знаков на пути,
Чтоб не дать моей душе уснуть.
А сорваться в бездну, не пройти, –
Значит, – жизнь с тобой перечеркнуть.

 

* * *

 

Жёны знают то, что говорят,
Но говорят ли то, что знают?
Спросить об этом будет каждый рад, –
Ведь самолюбий сладостных парад,
На смех всегда другого подымает.
А жёны правы, если не мертвы,
Поэты-жёны – абсолютно правы.
Хоть один раз пригубивши отравы,
Поймёте подноготную и вы.

 

* * *

 

Где взять ключи, чтоб отпереть те двери,
Захлопнется, ведь, точно эта дверь
С замком английским, я замкам не верю,
И ты, где б ни был, никогда не верь.
Есть кое-что и в нашем постоянстве, –
Со-знания не-мыслимая связь,
Мы все – пространство душ в живом пространстве,
И если мы не верим в вечность странствий,
То здесь мы – карты, что тасует Князь.

 

* * *

 

Если б я знала на сколько
здесь всё не имеет значенья,
я удержала бы смыслы,
но самое главное – смысл!
То живое, как в реках,
простое, как правда, теченье,
смысл, который ни разу
ещё не закован был в мысль.