Татьяна Осетрова

Татьяна Осетрова

Четвёртое измерение № 36 (276) от 21 декабря 2013 года

Дека декабря

 

Покурю не спеша…

 

А.Т.

 

Сатанеет зима… Серебрится снежок из кювета.

Строит глазки февраль, прикорнув на подъездном плече.

Вы, моя дорогая, мечтали влюбиться в поэта?

Это можно понять.

Но, простите нескромность –

зачем???

 

Вы уснете одна – без подарков и прочих идиллий.

Редактура, стихи. Беспокойная жажда тепла…

Он вернётся в Москву.

Вскользь откупится парочкой лилий.

А в провинции снег…

 

Впрочем, ладно. Пусть я солгала,

Ваш пиит не уйдёт –

Пусть останется, нужный и верный,

Пусть напишет сонет с посвященьем «любимой жене»…

Только каждый четверг

Вам супруга искать по тавернам

Под загибистый мат о пропившей культуру стране.

Здесь, ведь, милочка, снег…

 

И зачем вас так манит столица?

На Садовом – затор. МКАД по кругу едва семенит.

Вам, моя дорогая, сегодня исполнилось тридцать…

Ну не плачьте, прошу.

Он…  работал… К утру позвонит…

 

Покурю не спеша. Упрекать вас, конечно, не вправе.

Снег укроет и нас, наглотавшись дождя шелухи.

 

Ваша книжка в руках. Ваш избранник немножко картавит.

Два засохших цветка, непрожитая жизнь…

И стихи…   

 

2004

 

Старомосковское. Финский квартал

 

…Два голубя, вдрызг наклевавшись рассвета, летают над кладбищем.

Какое им дело, безумным, до маленьких – нас?!

Открыты ворота. Вперёд, мимо каменной бабищи,

Туда, где колдует над ямами Яблочный Спас.

 

А что голубям? Бьются перьями в свет, – закружилась головушка.

Да им ли срастить бузины переломанный хрящ!

Могильщики курят. Водитель косится на вдовушку,

Срывая с рыдающей взглядами тоненький плащ.

 

Вы нынче в чести, корифеи курилок, – Карттунены, Занггелы…

Но там, наверху, два пятна режут воздух, как плеть, –

Как будто кружат над деревьями пьяные ангелы,

Забывшие напрочь, куда им отсюда лететь.

 

1997

 

Блюз Пино-гри

 

я творю этот мир из кусочков «вчера» и «сейчас».

на газеты и дни вместо Гёте уляжется Фаулз,

и озябшая ночь открывает дворы без ключа.

радиола уснула. будильник, едва волочась

вслед за временем, двигает стрелки.

ты куришь, леча                        

нашу полночь и нас. в поцелуе достаточно пауз,

чтобы жить до тепла без измены, войны и врача.

 

непроснувшийся блюз так болезненно пробует лад,

первый тихий аккорд растворяется в ноте приличий.

си-бемоль – Пино-гри. мягкий септ – мне еще шокола-

да, ты нужен мне… жёлтые скобки колец-акколад

оставляю другим… 

эта пауза гаснет...

зола…

ты играешь не мне, ты играешь другой Беатриче,

что хотела уйти, но осталась. а после – ушла.

 

доминантой стекает в ладони ожившая фальшь.

ты целуешь меня этим блюзом как шлюху,

как стерву,

беспощадно,             

ударив наотмашь презрительным фа.

 

в душной комнате прежних графинь, баронесс, генеральш –        

я допью этот блюз,           

даже если устанет софа,

и февраль нарисует на стёклах разбитую черву…

 

для меня это – жизнь. для тебя это – тоже лафа.

 

2004–2006

 

Две ноты из осеннего негатива

 

мне осень нервы делит на волокна.

на лавке пьют, – по первой, по второй.

вливается в некрашеные окна

линялый бледно-рыжий неустрой.

 

опять дождит,

опять теряю речь я

от копоти и дымной черневы –  

сожженные вихры Замоскворечья

чадят в кострах остатками листвы.

 

скрипят вороны, дворники, качели,

скрипят ворота, двери, флюгера…

фломастером на каждом дне недели

написано: «Унылая пора…» –

пора разлук.

пора готовить сани.

пора, кудрявый мальчик, по слогам

писать судьбу живых  лист-описаний

на теле тротуарных амальгам.

 

по жизни – мёрзлым пластырем – заплаты.

гони тоску осеннюю с кошмы!

 

сочатся рыжей хлябью циферблаты,

но только не гляди в мои глаза ты –

припадочной, дожившей до зимы.

 

2006

 

Блюз «12»

 

У неё был дом –

У него был дом...

Алан

 

этот час будет завтра зачтён за два.

Он допил «Оболонь». у Неё халва

просыпАлась сквозь пальцы, и падала возле ног.

Он, ведь, не был, как бог. Он был зол и пьян.

хоть и числились в предках князья-графья,

но диван был по-прежнему узкий. ещё глоток –

три четыре и пять пролетели влёт.

и в глазах у Неё растворился лёд –

столь ненужно-обыденный между двумя людьми.

так они и сидели, ловя затакт.

за окном суетился размытый тракт.

у Неё на часах было шесть, у Него – к семи.

ливень мерно стучал, ковыряя жесть.

Он настроил и свой циферблат на шесть,

чтобы с Нею прожить этот краденый лишний час.

мерно капли неслись из-под рая вниз,

пах из кухни разлившийся антифриз,

и притихшие стрелки часов не точили ляс.

но к семи стало ясно, что дело – дрянь.

Он – басист и программер, а в общем – пьянь.

коридор покачнулся, но выдержал этот крен.

а Она всё ловила Его слова,

и на то, что знакомы едва-едва,

отвечала кивком, доедая вишнёвый крем.

Он трезвел до восьми, понимая – ложь!

ведь обычная дура. ну что возьмёшь!

девять, десять – тянулись витками стальных пружин.

Он кричал, что весь мир догорел дотла…

и в одиннадцать ровно Она ушла,

на ветру у подъезда глотая холодный джин.

но часы разобьются 12 раз,

нервно дёрнется время – электроджаз

будет плавить минуты, слова, и Её черты.

Он стекло разобьёт, закричит: «люблю»,

но закончатся звуки на первом «лю-»,

и безумие глянет вороной из темноты.

этот час будет завтра зачтён за два.

Он допьет «Оболонь». а Её слова

растворятся в тумане последних ночных такси.

Он разрежет портвейном любовный флюс,

джаз иссякнет. квартиру затопит блюз

и зависнет в распахнутых окнах последним си...

 

2006

 

Над пропастью во ржи

 

не хватило миров. на двоих – полтора…

опрокинутый кофе остался вчера. два птенца на свободе, разбивши семьи оболочку. мы судьбу дописали, вошедшие в раж. остаётся страница, где год и тираж, но унылый редактор никак не накапает точку.

превращаются в память следы на песке. телефон задыхается в мокрой руке, задыхаюсь и я, но звоню, пересиливши робость. от коротких гудков шандарахнуло в дрожь. и опять – за окном колыхается рожь, и на досках подъездных дверей нацарапано «прОпасть».

 

ты туда не спеши, это всё наяву. я-то знаю, я в этом подъезде живу, и рисую молчанием  серые строки ступеней. вдоль потресканных стен – известковый налёт. поднимаюсь в туман – за пролётом пролёт – становясь всё безумней (а скажут – мудрей и степенней…)

 

но тебе не понять. ты влюблён и далёк, суетишься, как белый тюлешек-белёк. я и так допоздна  засиделась с тобой, задружилась. перерыв на звонки, пересчёт трудодней… я домой на метро, ты останешься с ней. пятна кофе и секс, как всегда, назовём «не сложилось». не срослось, не сбылось, но в четыре утра отдаю на убой все мечты комара. пью стихи и коньяк – до изжоги, скуля и дичая. быть Офелией? запросто! только – в бреду – повилики с укропом никак не найду. видно, так и топиться в рутине с пучком молочая, так и ждать, так и верить, считая часы, так и мучить соседей, себя и басы, так и жить с этой рожью за окнами!.. выгляни, видишь?.. над гнездовьем кукушек – припадок зари, сквозь туманы июля спешат звонари окропить перезвоном давно ославяненный идиш трёх кварталов, двух кладбищ, и сотен котов. все дороги – не в Рим, а куда-то в Ростов, –рассыпаются вёрстами по буеракам и весям. через поле – на запад, по пьяни, навзрыд, спотыкаясь о прялки, обломки корыт – и о прочие сказки. что, полюшко, покуролесим?

 

отмотаем долги, обещанья, года. наливай! здесь и в лужах живая вода! мне бы выпить до дна, захлебнуться свободой – и сбыться…  только пропасть зияет, глядит из-под ног, и не важен вершитель (отшельник ли? Бог?) – третий час монотонно твердящий: «Не пей из копытца»...

разговор не случился. к чему разговор? – для других зеленеет рябинами двор, где соседка кричала с утра: «Постыдились бы! Люди ж!..»

лучше вывалюсь – глупый птенец – из гнезда, но я завтра усну – и вернусь в холода, где на мёрзлой земле колосками написано: «любишь»…

 

2004

 

Дека декабря

      

Роме Точилину

 

Глоток пейзажа. Утро в духе Цы.

На первое – жаркое, Шлиман, Троя,

«Поэма без героя» – на второе.

Из школьной группы – живы только трое…

Да, впрочем, сами тоже не жильцы.

Все чаще вспоминаются песцы…

Остановиться, выдохнуть… Весной

На месте этих лавочек построят

Очередной Макдональдс.

Выходной

Здесь будет полон детских голосов,

Аляповатых клоунов, которым

Не выпало сбегать с политчасов

За пивом.

И в колхоз «на помидоры» –

Не вам на преддипломную спешить.

И в небо тучей валятся стиши,

В которых мат похож на уговоры.

Остановиться, выдохнуть… Смотри,

Здесь даже лужи влюблены в прохожих!

Вот эта – отразила чью-то рожу,

Дорисовав улыбку  )

Погляди, –

Живая мастерская отражений!

Росточком-то – не более сажени,

Но крутит листопад на бигуди,

Сворачивая листья…

 

Впереди –

Асфальт, бистро, машины, Маши, Жени…

Остановиться, выдохнуть… За что?

Зачем доклады, степени, инязы?

Качнутся вековые липы, вязы –

И будут падать, падать…

На пальто

Сверчком отпрыгнет щепка.

Пахнет кровью…

Для рифмы очень просится – «любовь»… Ю,

Поверивший в спокойствие, –

Смотри!

Спокоен? Любишь?...

Выдох изнутри,

Из самой глубины разбитых лёгких…

Два бантика – с продлёнки и нулёвки –

Спешат домой. А следом – снегири…

Остановиться, выдохнуть… Пойдём,

Собой не заслоняй дверной проём

От солнечного све…

Не верю больше!

Мои друзья – в Париже, Вене, Польше,

И мир наш – мониторное стекло.

 

Хоть ты твердишь, мол – вот не повезло,

Жила б сейчас!.. Живу.

Кому ты нужен –

Влюблённый в отраженья этой лужи –

В стране, где наша лужа – puddle (the)?

Который год с тобой уже в родстве

Портвейна три весёлые шестёрки…  

Что? Бросишь пить в Палермо и Нью-Йорке?

Остановиться, выдохнуть… Корой

Три месяца застынут. И неделя.

Потом вернутся птицы – коростеля,

И соловьясь. И каркая, порой.

Зелёные плакаты «Новострой»

Пойдут пастись на главную аллею.

«Я вам пишу…» – и, кажется, старею…

Остановиться, выдохнуть… Татьян –

Полным-полно таких по заграницам.

Чуток пожить. Попробовать не спиться,

Пока гардемаринит Харатьян.

Вернуться в Харьков. Молча взять вина.

Чужой народ в квартире военпреда…

Ну что, немолодая привереда, –

Стакан «Кагора», в Новый год – одна,

И Ларина в кого-то влюблена?..

 

Глядишь на онемевшие ладони.

«За монитором – будущее!» (Sony)

 

За монитором – попросту стена…

 

2006