* * *
Питерская весна!
Скромная фея с характером мачехи!
Я помню, как отражали твои глаза
тусклую зелень
Нарвских ворот,
где мы с тобою кружили
в поисках то ли ближайшей кофейни,
то ли времени,
обронённого, словно туфелька...
А ты всё норовила куда-то вперёд
и нахально плевалась
льдинками в Екатерингофку,
такую чёрную,
что захочешь топиться – и передумаешь.
Питерская весна!
Зачем ты пугала меня, притворщица,
снегом из окон поезда,
льдом на каналах
и всякой такой ерундой, –
но ни словом не намекнула,
что уже первые крокусы в рукаве спрятала
и огладила бронзовых кошек
от хвоста до загривка?
Вот все вы, феи, такие:
«нельзя» да «нельзя», –
ещё и волшебную палочку
дома забудет на тумбочке...
А глядишь – вместо сырости, серости, плесени –
предпасхальной голубизной на тебя сияет,
и закатного алого шёлка
у неё столько,
что пяти королевам на мантию хватит, –
не считая обрезков,
которые
для другой пригодятся сказки.
* * *
Памяти А.
В Питер – только одной,
Ото всех ускользая
В раннеутренний рой
На Московском вокзале.
Чтоб никто не узнал,
И не ждал, и не встретил...
Разве только вокзал,
Затерявшийся в лете.
Одолеть бы перрон
И – пешком до проспекта,
Где у входа в метро
Ждёт – нездешнее лето.
...Плещет Летой – Нева:
Зачерпни – и не старься.
Элизея трава
И на выгонах Марса,
Не стесняясь, растёт –
А с чего бы стесняться
Ей того, кто идёт
Не искать, – а теряться?
Здесь – иной небосвод:
Ты готов к переправе?
Ты обид своих счёт
На вокзале – оставил?
Ты совал в рукава
Лебединые перья?
Элизея трава
Не растёт без потери –
А бессмертья родник
Густо пахнет Смоленкой...
Вот такие, старик,
Тут законы вселенной.
Твоему ли уму
Расплести её нити?
...В Питер – по одному.
Провожающим – выйти.
Венеция
Град – обречённый
На синюю зелень
И солёные губы лагуны,
Целующей нижние подоконники...
Здесь – не место
Тому, кто по водам идти не обучен:
Ходули свай,
Которые прямо с морского дна
Оголённым тянутся лесом, –
Тебя ли вынесут,
Если воду шагами не мерил ни разу
Или хотя бы не пил шампанское марки «Стикс»?
Град обречённый
Смотрит в мутный залив и не видит там неба,
Отчаянно плещет
Перепончатыми крыльями ставен –
Не в силах сорваться с места:
Только натягиваются и гремят
Обручальные звенья мостов.
Град обручённый…
Незрячим ликом
Повернутый к любому и каждому,
Кто входит с пометой «чужой», –
Город ныряет в тёмно-красные переулки,
Убегает и рассыпается
Стиснутой руганью,
Пряча
Свою глубину
За тряпками мокрых теней.
Град – разлучённый
С твердью
И страхом.
…Под негромкий мотивчик уличного торговца,
Уносящего с набережной
Не сбытые за день радости, –
Синяя зелень лагуны
Поднимается и плывёт к горизонту,
И город
Со сваями, ставнями, крыльями
Тихо уходит
На дно заката.
Исход
В календарной лжи – зреет торжество
Сроков и часов.
Время – щит богов: кто прочней кого?
...На дверях – засов:
Время прячет ключ – и берёт в тиски.
(В щель бы... и ползком...)
Сзади Вавилон. Впереди пески.
Умирать легко.
Уходить легко, – замыслы свои
Бросив на пути.
Ни один рубеж здесь не устоит –
Зря не возводи.
Ты и без того подошёл к черте:
Самый воздух густ,
Словно чья-то кровь... и трепещет тень,
И пылает куст,
И угаром слов за спиной трубят
Высохшие рты...
Выбирай теперь – самого себя,
Пасынок воды.
...Лгут календари. С неба – тишина.
– Вот я, господин!
Сзади фараон. Впереди волна.
Выход – лишь один.
* * *
Я спасу нас двоих, ангел мой...
(из песни)
Ты кричал о ветрах – но горе тому,
Кто подставил тебе паруса...
(БГ, «Укравший дождь»)
Если ты ангел, зачем тебя надо спасать?
Если ты ангел, зачем тебя надо спасать?
Ты же семи капитанов мудрее;
Ежели так, – поднимайся на рею
И не теряй ни минуты – шагай в небеса:
Слышишь? – уже рукоплещут тебе паруса.
Если ты птица, – зачем тебе море, скажи?
Если ты рыба, – зачем тебе воздух, скажи?
Или ты просто великое Нечто
И для тебя зафрахтована вечность...
Если ты нечто, – зачем тебе имя, скажи?
(Крылья – на всякий – потуже к рукам привяжи.)
Ах, это ты, похититель дождя и ветров...
Помню тебя, похититель дождя и ветров.
Старая песня – и надо же, вот он:
Не изменился, подлец, ни на йоту,
Не постарел – и как будто по виду здоров...
...И не дрожит ни один из его флюгеров.
* * *
Юноша бледноликий со взором, который
Таким бледноликим иметь положено, –
Ограждённый от бедствий строевой жизни
Нежной заботой
Подсуетившихся родственников,
Стеной корешков и вкладышей с подписью ректора –
Впрочем, оно неважно:
Главное – это мечты
Книжного парня,
Прошедшего сотни войн
По учебникам и на «Яндекс.Дзен».
Главное – метить в грудь
Кулаком комментариев:
«слава тем и другим» (на конце восклицательный) –
И обязательно что-нибудь в рифму
Про долг бойца до конца,
Про гранаты и огнемёты,
Откормленные для безликих врагов
В личном профиле
И на «Яндекс.Дзен».
Мальчик
Со взором горящим
(Чубайса на тебя нету!), –
Два последних десятилетья
Двадцатый век не тебе отрезал.
Да, мы сами не дети войны,
А только племянники;
Но когда мама кормила нас кашей,
Страна ещё рифмовала
Далёкие южные горы
С северной кровью, –
Когда сжималось кольцо Джохара,
То жизни твоей проект
Ещё лежал неподписанным
В дальнем ящике у Господа Бога, –
И бомбы Белграда
Летели мимо твоей коляски…
Порядковый номер на рукаве
Отсутствует.
Юноша бледный,
Сам выбирай заветы (какие хошь!), –
Но только прошу тебя: не громозди
Картонных стихов,
Склеенных чужой кровью.
Из писем Толкиена… и не только
«Говорят, есть такое место – «небеса» называется,
Там несбывшиеся надежды – берут и сбываются,
У историй ненаписанных есть продолжение,
А нача́тое здесь добро – обретёт завершение...»
Другой добавляет: повторится – неповторённое,
Возвратится и крохотная серёжка, в волну обронённая,
Не считая обитателей дна – их сотни и тысячи,
Но волна отходит – и море готово к выдаче...
...Мудрецу – мудрецово, кесарево – уйдёт кесарю.
Знаете, господа, – а я верю Профессору:
Оно есть – то место, где сбудутся сны поэтовы
(Если он поэт – то должны хотя бы поэтому!),
И ведёт по направлению к этой местности
То ли мост, то ли жёрдочка... а может, лестница?
Точно, лестница! А что высоченная – не смотри:
Просто считай ступени – один, два, три...
© Татьяна Воронова, 2021.
© 45-я параллель, 2021.