Тая Ларина

Тая Ларина

Четвёртое измерение № 3 (243) от 21 января 2013 года

А в нашем городе опять густой туман

 

 
* * *
 
Нарисовать себя на белом
Листке, и думать каждый раз:
А что она сейчас бы сделала?
Что бы ответила сейчас?
Не мнётся на бумаге платье,
Не гнётся гордая спина.
Это она за всё заплатит.
Сполна.
И ей совсем не будет страшно,
И ей не будет ничего.
Ах, как прекрасно быть бумажной,
И равнодушной оттого!
Она не плачет, не смеётся,
Не хочет заглянуть вперёд.
А если листик вдруг порвётся –
Переживёт.
 
* * *
 
Ты не приходишь. Не потому, что поздно,
А потому, что поздно менять хоть что-то.
На этой неделе дождливо и как-то слёзно.
Паршивое и настроение, и погода.
А на работе завал. Но всё в пределах.
В общем-то, знаешь, на то она и работа,
Чтобы у каждого было своё дело,
Чтобы некогда было писать всяким идиотам.
Прости. Я в последнее время слишком злая.
Знаю, наверное, много, и сплю мало,
Женские нервы – это штука такая…
Если чего-то и хочется – то скандала.
Устроить какой-нибудь трам-тара-рам,
С битьём посуды и криком,
Чтобы только не слышать,
Не слушать, как по вечерам
Часы на стене тикают.
 
Дом
 
Иногда домой хочется так,
Что сидишь и сжимаешь в кулаке душу,
Чтобы не вырвалась, не улетела куда-нибудь там во мрак.
Короче, сидишь и развлекаешь себя всякой чушью.
Вот, сейчас мы с тобой посмотрим кино про город,
В котором живут такие разные люди,
На улицах пахнет хлебом и кофе молотым,
В этом городе у всех всё хорошо будет.
А на главном вокзале города стоит поезд…
А дальше не надо… Дальше возьмём книжку:
В волшебном лесу, ни о чём не беспокоясь,
Жил очень смешной конопатый рыжий мальчишка,
Однажды этот мальчишка влюбился в Принцессу,
Женился на ней и всю жизнь тосковал по лесу
В замке из шоколада… Книжки тоже не надо.
Иногда домой хочется так,
Что, кажется – сядешь в любой автобус,
И он, пыхтя, перебирая колёсами кое-как,
Обогнёт глобус,
Выплюнет тебя на конечной,
А ты… Так и будешь стоять, как дура, никем не встречена.
Опоздала на двадцать лет – вот так шутка!
Знала бы – пользовалась маршруткой.
Но это всё ерунда, ты помнишь дорогу:
Нужно идти по жёлтой песчаной тропинке,
Всему удивляться и улыбаться много,
С размаху в кусты зашвырнуть дорогие ботинки,
Идти босиком. А песок будет тёплый, нежный,
И ты побежишь, и ты закричишь от счастья…
Эта секунда, она неизбежна –
Откроешь глаза.
Добрый мастер
Сделает в твоей квартире евроремонт:
Тёплый пол, гидромассаж, джакузи,
В золотистых тонах санузел…
За отдельные бабки на кухне с тобой споёт,
И проблемами с тёщей слегка загрузит.
А тебе никому не рассказать,
Не развязать затянувшийся в сердце узел.
Иногда домой хочется так,
Что просто хочется плакать,
Чувствуешь себя несчастной бездомной собакой,
Которую на улице погладил какой-то дурак,
И пошёл по своим делам дальше.
А ты стоишь и скулишь –
Опять не заметив фальши,
Прячась от грома посреди ясного неба:
Нет никакого дома,
И никогда не было.
 
Только ты не поймёшь никак.
 
Мальвина
 
У Мальвины львиная грива синих кудряшек,
На чуть полноватых ляжках чулки в сердечках,
Она считает: мужчина должен быть обеспечен,
А девушка просто мила и предельно беспечна.
Так и живёт. Руки с мылом совсем не моет.
Крутит на пальчиках с брюликами колечки.
Конечно, бывает, что-то внутри заноет,
Но редко, несильно, и чаще всего под вечер.
Она улыбается всем – так, на всякий случай,
Мало ли что может завтра с тобой случиться?
Накрасишь ресницы и губы… И станет так скучно:
Так глупо, что просто придётся пойти застрелиться.
На улице в семь ещё слишком светло и так гадко,
Ведь каждый, кто смотрит – видит насквозь твоё тело,
Душа протестует и прячется где-то в пятках.
(У кукол тоже есть души, но это не ваше дело).
Мальвина смеётся, покачиваясь на шпильках.
Громкая музыка, лёгкий коктейль – то, что надо!
Все говорят – у неё в голове опилки,
В сердце – копилка, а впереди – автострада.
Значит большая дорога в волшебный город.
Новые встречи, богатенький Буратино.
Немного противно, не молод… Капризничать нечего,
Голод не тётка, тётка не фея, жизнь не картина.
Жизнь не мультфильм и не сказка, скорее история:
Дым никотиновый, запах бензина, проносятся
Длинные улицы мимо, вот взять бы и броситься
Вон из машины, лететь по своей траектории –
Вверх, и всем телом чувствовать ласковый воздух,
Говорят, облака из нежнейшего тонкого шёлка…
Только всё это обман, никакого в нём толку.
Нужно смеяться и жить безо всяких загвоздок.
Просто спешить в Белый город по жёлтой дороге.
Просто любить первых встречных (все люди братья).
Ведь ей подарили такие длинные ноги,
Такие алые губы, такие красивые платья,
Что грех не использовать. Жить – так на всю катушку!
Однажды ей встретится принц на хромой кобыле,
Узнает, полюбит, спасёт и простит, что были
Другие, много других (всем нужны игрушки).
А он подберёт, отряхнёт от дорожной пыли,
И маленькой дочке посадит с утра на подушку.
 
Дети
 
Для человека это вообще очень важно,
вдруг оказаться кем-нибудь вроде Бога:
нарисовать на мятом листке бумажном
персонажа: голова, руки, ноги.
Подарить ему мяч
(о котором мечталось в три года),
Отвести его в школу
(мой-то будет отличник),
Нарисовать над ним солнышко
(это типа погода).
Что там насчёт пола?
Вырастет, выберет лично.
Девочка – ясно,
будет у нас красавицей,
мальчик? Так – настоящий рыцарь.
Теперь можно сидеть,
смотреть, как они развиваются,
И подрисовывать краской
радость у них на лицах.
Не забыть – лет в тринадцать –
нацарапать на каждом сердце.
Это больно, но ничего,
жить хотят – потерпят.
Около мальчика сразу посадят деревце,
около девочки много всего налепят
(птички щебечут, розочки расцветают…
Что бы ещё? Ах, да – золотое колечко!
Чтобы однажды вечером пятого мая
произошла, наконец, эта важная встреча).
Дальше положено – нежное белое платье
(это рисуется тщательно, акварелью).
С этой секунды, кстати,
ты можешь не врать им:
типа любая любовь завершится постелью.
Нет, не любая, у этих всё будет иначе,
Тихая старость, весёлые милые внуки.
Самая малость осталась:
однажды со скуки
эту бумажку не выбросить.
Раз уж ты начал
род – продолжай,
доведи до седьмого колена.
А дальше придумай им Рай
в прошлогодней газете
(пусть они там вдохновенно
творят или дружат).
Для человека это вообще очень нужно –
кого-то любить,
быть за кого-то в ответе.
 
Зверюшка
 
Не то чтобы этот случай был очень редкий,
ведь все мы, как можем, играем друг с другом в прятки.
Я живу в своём теле, как маленькая зверюшка в клетке.
Иногда закрываю лапами уши и прячусь в пятках,
иногда вылезаю, таращусь из глаз в лица,
качаюсь на кончике языка будто бы на ветке.
По ночам мне синее небо снится,
(наверное, я птица),
или синее море (Господи, я креветка!)
Я часто не знаю, что делать с этим чудесным телом,
я читала, как здесь убираться, и я стараюсь.
Чищу зубы, расчёсываюсь неумело,
потихонечку обживаюсь.
Отзываюсь на строгое взрослое имя,
учусь говорить членораздельно,
у меня есть друзья, я играю с ними,
пока наши тела в переговорной
сидят говорят о деле.
Мы-то внутри знаем,
что это всё так, для виду,
тогда мы проворно
из ушей вылезаем,
закрываем глаза им,
они так смешно зевают…
Но это всё не в обиду!
Так… Просто очень скучно.
Короче типичный случай:
я живу в своём теле,
как маленькая зверюшка в клетке,
странная, ни на кого не похожая,
и на всех похожая понемножку:
то ли собака, то ли кошка,
то ли блондинка, то ли брюнетка…
Боже мой, кто же я?
 
Вверх
 
Теперь всё время приходится быть высоко:
Ходить на каблуках, распрямив плечи.
А раньше, помню, было совсем легко
Высыпать на пол цветные карандаши, лечь
И весь вечер рисовать разных смешных кошек,
Разглядывать мир почти, что из-под дивана,
Устраивать себе домик, ну понарошку,
Такой, из подушек. Сейчас это было бы очень странно.
Сейчас нужно знать английский и улыбаться
Всем, кому хочется строить глупые рожи,
А вдруг эти люди тебе пригодятся?
И эта, с кислым лицом, пригодится тоже.
Только когда ты лежишь на ковре в детской,
А над тобой проплывают разные тени,
Можно почувствовать, остро и очень резко:
Это взрослые придумывают привидений,
Сочиняют всякие сложные игры,
Потом, совсем как девчонки, плачут,
А на самом деле есть только эти тигры,
Нарисованные на обоях и в небе такой жёлтый мячик,
А все их дразнилки, считалки, водилки – ничего не значат,
Совсем ничего не значат.
 
Вдох…
 
«Стихи рождаются из боли…»
Из слов не сказанных когда-то,
Что всё же вырвались на волю.
Но ты уже не виновата.
Ты их уже не произносишь,
Они из горла сами хлещут.
Ты слишком долго в сердце носишь
Какие-то смешные вещи:
Ответное письмо кому-то,
Улыбку брошенную где-то,
Ещё какую-то минуту
Конца или начала света,
Цветов волшебных аромат,
Настенный разноцветный мат –
Всё смешивается наугад.
Слова, как бедная душа,
На волю вырваться спешат,
Толпятся, топают внутри,
(Хоть плачь, хоть пой, хоть говори),
Едва-едва покинув ад,
Летят на свет из Райских врат.
 
Они не требуют ответа.
И нет твоей заслуги в этом.
 
Но можно зато в картинном смущении,
Ворот пальто теребя,
Сказать… (это будет как посвящение):
«А это стихотворение
я родила от тебя».
 
Ещё письмо
 
Господи, на Твоей Земле погибают люди.
Господи, посмотри, это очень важно.
Ты же знаешь, зачем это всё было
И что здесь ещё будет,
А не понимать, Господи, так страшно!
Мы сидим тут в темноте
И придумываем себе оправдания:
«Жизнь тяжела, выкручиваемся, как можем».
Мы, наверное, даже не те создания,
Которых ты когда-то придумал, Боже.
Но нам ведь тоже хочется Твоего света.
Ты дал нам свободу и наградил силой,
Господи, посмотри, что вышло из этого!
Мы роем друг другу ямы – Земля уже вся в могилах,
Земля уже вся в крови.
Господи, знаешь, у нас не получилось
Самостоятельно жить, без Твоей любви.
Это же очень просто и всем знакомо,
Сколько ещё нам тут в пубертат играться?
Из чувства стадного
Дети в тринадцать уходят из дома.
И возвращаются в двадцать
Уже адекватными.
Прости нас, пожалуйста, Боже,
Прими обратно!
 
Корабли
 
В принципе, любой континент
можно назвать островом,
очень большим просто.
Каждая из планет –
тоже фрагмент суши
в центре синего моря,
раковина в реке.
Слушай –
в земном хоре
каждая нота вторит
шуму волн вдалеке.
Наши с тобой души –
тоже лишь острова,
плавающие в теле.
А может я не права,
может на самом деле –
нет никакой земли,
есть только дни недели,
волны и корабли.
 
* * *
 
А если завтра не случится конец света,
Как мы с тобой переживём всё это?
А если завтра тромб не оторвётся,
Не оборвётся сердце,
Нам придётся
За все свои поступки отвечать,
Снимать петлю с похолодевшей шеи,
Стирать печать,
Опять с колен вставать,
И дальше жить, и помнить, и прощать.
А то, что жить мы типа не умеем.
На это, знаешь, будет всем плевать.
Жизнь есть, и нужно что-то делать с нею,
Есть грех, и нужно его как-то искупать.
 
* * *
 
Мы знаем всё, о чём боимся думать.
О чём ни с кем не станем говорить.
Так просто жить средь музыки и шума,
И тихие слова в себе глушить.
Мы знаем всё, о чём читаем в книгах,
О чём расспрашиваем опытных подруг.
Пусть лучше будет тайна и интрига,
Чем так до боли ясно. Всё вокруг
Прозрачно и светло, и в этом свете
Заметно многое. Не отводи глаза.
Мы знаем всё. Но что нам делать с этим?
Бывает что-то сложно не заметить.
Но можно никому не рассказать,
Что видел.
 
Хороший
 
Я знаю, каждую твою женщину зовут Елена.
У неё золотые волосы – цвета Солнца,
Цвета песка под солнцем. И ещё, наверно,
Она всё время и надо всем смеётся.
Смеётся даже, когда от тебя уходит.
Нашла другого, получше, в заморских странах.
Ты говоришь – «Он не глупый вроде…
Что он в тебе нашёл? Это даже странно…»
Собираешь её чемоданы, глядишь строго –
«В этих заморских странах пищи чужой не трогай,
Яблоки ешь только очищенными. И напиши с дороги».
И неважно куда ей – в Азию ли, в Европу –
«Одевайся теплей, не застуди попу.
Слышишь, как свищет холодный ветер
На всём белом свете?
А твой, паразит, бабу увёл, и даже не может встретить…»
Она в нетерпенье, что ей тебя слушать?
Ну ты же помнишь, зачем ей нужны уши –
Чтобы носить розовые серёжки.
И ты каждый раз думаешь – лучше б завёл кошку.
Я помню, каждую твою женщину зовут Елена.
Но может быть, этих древнегреческих глупостей хватит?
(пардон – трагедий).
Обрати внимание, в Интернете
Тысяча женщин, и сотни из них – верные.
Мой дорогой, заведи наконец себе Катю,
Нормальную Катю в халате в цветной горошек.
Она тебе станет отличной женой, и ты знаешь, кстати –
Ей ведь так нужен кто-то заботливый и хороший.
 
* * *
 
Там, где Москва-река сливается с белым небом
нет ничего пока, ни моста, ни радуги.
Но неспроста беспокойно без крошки хлеба
носятся чайки над синей водою Ладоги.
Там, где в высокой траве, просто так, без толку,
хочется долго стоять и смотреть в воду,
(воду зовут то ли Ока, то ли Волга…
Столько названий, всех не запомнишь сроду)
серые волны Невы зеленеют к Дону,
где-то по дну ярко-розовый шар катится,
тихо качаются в такт колокольному звону
тонкие руки травы, толстощёкий ребёнок
пьёт молоко и глядит, как туман пятится:
первый шажок, осторожный второй, третий…
Мальчик смеётся, болтает ногами в Лете.
Чайки кричат, крик несёт к берегам ветер.
Лето качается в кружке на самом донце...
Тихо. Смотри, на твоей голубой планете
прямо из Ангары, Иртыша, Исети…
поднимается солнце.
 
* * *
 
И дождь пройдёт, и снег пройдёт, и ночь,
и головная боль пройдёт, и время
пройдёт тихонько между нами всеми.
И выйдет прочь.
 
* * *
 
Мы построим дом из белого снега
На берегу реки.
А вокруг него будут дети бегать
И прогуливаться старики.
А над ним будет белое-белое небо,
А в реке будет чёрной-чёрной вода.
Даже если ты здесь ни разу не был,
Тебя будет вечно тянуть сюда.
Даже если ты, ни во что не веря,
Объяснишь всё это случайным сном,
Для тебя здесь вечно открыты двери,
Слышишь, ветер свистит в проёме дверном?
Никогда вода в реке не замёрзнет,
Не растопит солнце холодных стен.
Возвратиться сюда никогда не поздно.
В этом месте просто нет перемен.
В этом месте уже ничего не случится,
Только с неба будет лучиться свет,
Так же ярок румянец на детских лицах.
И неважно, сколько проходит лет.
 
* * *
 
Ты представляешь, в этой тонкой мгле,
В прозрачных сумерках апрельского рассвета,
Скрываются, словно цветы в земле,
И день, и ночь, и скорый май, и лето.
Скрываются от наших детских рук,
От любопытных глаз и от расспросов.
Так девочка, расчёсывая косы,
Чуть улыбается, смотря в зеркальный круг.
И видит там красавицу с портрета,
И никому не говорит об этом.
 
* * *
 
А в нашем городе опять густой туман,
Как будто молоко пролили с неба.
Ты не был здесь так долго, словно не был
Здесь никогда. Из самых дальних стран
Наш город самый дальний для тебя,
Он тихо дремлет на краю у мира:
Четыре улицы, три башни, два трактира,
Полупустой универсальный магазин.
Не бойся, ты боишься не один.
Сюда не ходит ни один маршрут
И рельсы заросли густой травою,
Здесь даже волки по ночам не воют,
Здесь даже мухи от тоски не мрут.
Уйти отсюда, впрочем, очень просто,
Там, за воротами, обычный перекрёсток,
На все четыре стороны рассвета
Пути открыты, серебрится лето
Росой в траве… Но только каждый путь
Закончится, увы, когда-нибудь.
Свернёт тропинка к каменной ограде,
И сколько б ни было столиц и замков сзади,
Ты вновь узнаешь крохотный трактир,
Четыре улицы, три башни. Тесен мир.
Он круглый, словно мяч в руках ребёнка,
Как ёлочный полупрозрачный шар.
Котомка с хлебом, длинный плащ, иконка.
Всё возвращается, – отчётливо и звонко, –
Все возвращаются, и мал и стар.
Но в нашем городе пока туман. И так
На карте мира стёрты очертанья,
Как на рисунке ластиком черты.
Ты позабыл, наверное, названье,
Ты где-то далеко, и счастлив ты.
Ты весел, беззаботен как дурак,
Ты приручаешь женщин и собак,
И всё тебе так просто удаётся…
Но каждая из них лишь засмеётся
Или залает, если им придётся
Идти с тобой, сквозь дождь,
Сквозь снег, сквозь мрак
В то место, что не обойти никак.
 
* * *
 
Что я могу? Я уже ничего не могу.
Я бумажный кораблик, уплывший в море однажды.
Только небо и ветер. И волны поют на бегу.
И бумага становится влажной.