Тихон Синицын

Тихон Синицын

Четвёртое измерение № 15 (471) от 21 мая 2019 года

В моей бескрайней Таврике

Осенний двор

 

Тот двор – не плод мечты сюрреалиста:

Вполне конкретны дым и листопад.

На пустыре неизъяснимо чисто.

Скребет метлой задумчивый Рефат.

Скандальных воробьев галдят семейки.

Слежалась виноградная лоза.

Забыта кем-то книга на скамейке,

А на обложке книги стрекоза.

Мобильной связи нет. Всегда помехи

В осеннем царстве этого двора.

Цветут дубки. И грецкие орехи

В траве находят ангелы с утра.

 

Портовые окраины

 

Время уходит необратимо.

В памяти тысячи пустяков.

В недрах портовых окраин Крыма

Тени мифических моряков.

Татуировки их позабыты.

Замысловатый культурный код

Коммунистической Атлантиды,

Блекнет от плеска солёных вод.

Редко случаются здесь морозы,

Сырость затягивает хуторки.

В тридцать, страдая туберкулезом,

Тихо спиваются рыбаки.

В мутных лагунах ржавеют краны.

Молниеносно скользит хамса.

На волнорезах галдят бакланы.

Там, где прибойная полоса –

Ороговевший скелет дельфина

Среди ракушек и липкой глины.

Заплесневелые парапеты.

Яхты тоскуют без миражей.

Неразделенной любви приметы –

В ликах русалок и сторожей.

От ностальгии укрыться негде

Тем, кто однажды попал сюда.

Хрипы буксира и привкус нефти

Не забываются никогда.

 

Детство

 

Я здесь останусь радостным ребенком,
Забывшим на песке свою лопатку.

Максим Кабир

 

В детстве, приснившемся,
В райском саду
Всё это с новою силой найду:
Южнобережный ультрамарин,
Грозди глицинии, дикие сливы,
Флуоресцентный отблеск витрин,
Над перспективой ночного залива,
Сказочных двоякодышащих рыб,
Музыку света в баре «Магриб».
В детстве,
В приснившемся райском саду
Вижу, упавшую в море звезду.
Встречу шары золотистой хурмы,
Ласточку, что промелькнула так близко,
Прямо над бухтой. Там, где холмы,
Тает тончайший узор тамариска.
В дымке фигурка морского конька.
Спят на причале уставшие кони...
Горсточка бисера, жменька песка –
Не исчезает в детской ладони.

 

Льву Болдову

 

Светлой памяти крымского льва –
Плачут чайки, цветёт алыча.
И плывут облаков острова,
Словно музыка без скрипача.
Всё никак не закрутится март.
Всё никак этот дождь не пройдёт.
На причале грустит Бонапарт,
Рядом греется Кот-Бегемот.
Зимний пляж, как безлюдный вокзал.
Волны бледные – не сосчитать...
В небе крылья рисует Шагал.
Вечереет.
Пора
Улетать.

 

Стихи про Юг

 

Летом жарко, даже в тени чинар.
Над калиткой чайные вьются розы.
Из окна играет Café del Mar.
Переулки хрупкие под наркозом.
Золотой ракушечный известняк, –
Словно отголосок дворцов Гранады.
Мозаичной россыпью железняк
Расцветает…
К пляжу спускаться надо
Так, чтоб ощущение волшебства
Сохраняли дольше резные юкки.
Личный пафос сдерживаешь едва:
– Боже, как хорошо на Юге,
На периферии морских путей,
В Гераклее Крымской, Обетованной,
Под гипнозом беспроводных сетей
Мирового летнего океана.

 

Ялта

 

Здесь горы неразумно-синие.
Их ловят в объектив японцы.
Спадают волнами глицинии,
Распространяя сон и солнце.
В моей разноголосой Таврике
У неба привкус абрикоса.
Здесь притворяются кентаврами
Лиловые сухие осы.
Звезда сверкает ярче лампочки,
Когда грядёт ночная кома...
Я всё забыл здесь: юность,
Тапочки,
Твой номер
И билет
До дома.

 

Цветные сны

 

В месте, которое выдумал Грин,

В царстве, которого нет на карте,

На Рождество цветет розмарин.

И начинают купаться в марте

В море лазурном и ледяном

Аборигены в турецких шортах.

Здесь инкерманским сухим вином

Пахнут старинные натюрморты.

В городе береговых котов,

В обществе уличных музыкантов

Я до рассвета бродить готов,

Слушать торжественный бой курантов.

Старых троллейбусов табуны

В небо плывут сквозь дворы и клумбы.

Снятся под утро цветные сны:

Парк Рыбаков и кафе «Лумумба».

 

Забытый язык

 

Склоняется клевера
Робкий цветок;
Увесистый шмель нарушает молчанье.
Дрожит над водой триединый листок –
Сакральной семантики напоминанье.
Тончайшая графика ветхих корней,
Почти повторяет сельджукский орнамент.
Бормочет родник среди мшистых камней
О том, что иная реальность над нами:
Надземное море, считай акварель,
Где солнечный луч, сквозь пространство струится;
В холодных потоках, почти, как форель,
Свободно скользит
То ли, тень, то ли птица...
Умом понимаю и чувствую я
Реальность иного совсем бытия.
Об этом напомнил не только родник,
Об этом и дрозд вспоминает на скрипке
Незримой.
Об этом: забытый язык
Тенистого леса
И туч манускрипты...

 

Синдбад

 

Синдбад вернулся в Крым до срока,
Забыв в пути свои привычки,
Пока он из Владивостока
Транзитом ехал в электричке.
Он знал бандитов из Миасса,
Волшебниц добрых из Надыма.
Хранил во снах пустые трассы
И вкус отеческого дыма.
Коньяк, айву и ноутбуки
Скупал у бабок в Казахстане…
Однажды у речной излуки
Его ограбили цыгане.
Он слышал птицу Рух в Поволжье,
Запоминал зимы приметы,
Когда в степи по бездорожью
Его катал таксист «с приветом».
Синдбад почти что год здесь не был.
Весь двор решил: он из Багдада.
А он соскучился по небу,
По небу цвета винограда…

 

Счастье

 

Слова о счастье будут невпопад.
Ты чувствуешь – внезапная прохлада
Подкрашивает дикий виноград
И приближает время листопада.
В послевоенных кремовых дворах
Мерещится одушевлённый прах.
Здесь лестницы с холма бегут в глубины,
В пучины, в заповедные места,
В зелёный кобальт южного холста
С мазками неземного мастихина.
Под крымским небом – Город Золотой.
Имперские созвездья на фасадах,
Где мраморные львы на водопой
Сползают по лианам винограда.
Пьет чай Алиса с призрачным котом.
Херсонский дворник в выцветшей тельняшке
Работу оставляет на потом.
Сегодня шторм. Пора считать «барашки»…
Пора любить. Пора собрать инжир.
Пора забыть токсичное ненастье.
И в новый день шагнуть, как в новый мир –
Сентябрьского сказочного счастья.

 

Светлая седмица

 

Над заливом облако-беспилотник

Начертило в небе незримый круг.

И гудит неловкая

Пчёлка-плотник,

Как поэт, бубнящий стихи про Юг.

Отмечаю здесь «именины сердца»,

Коротая время в полях чудес,

Где сирень и нежно-лиловый церцис

Наводнили солнечный Херсонес.

Проплывают медленные фелюки.

Промолчать о радости не смогу.

И любовь без ревности и разлуки

Мне подарит город на берегу.

 

Неаполь Скифский

 

В Неаполе Скифском синдром Вавилона.
Торгует гранатовым соком Дамир.
Трехцветные стяги свисают с балконов.
В густом ивняке утопает Салгир.
Советский вокзал украшают куранты.
Цыгане свистят. И мелькают мигранты.
Везут из окрестных степей молоко,
Ореховый мёд и букеты ромашки.
Здесь чтят сочиненья Ивана Франко
И лечат недуги в больнице Семашко.
Блуждает по улицам ветер-бродяга,
Покинувший снежный шатер Чатыр-Дага.
В Неаполе Скифском легко заблудиться,
Забыться в кафешках у крымских татар.
В хрущовках сырой тавроскифской столицы –
Политика, праздники и перегар.
Плывут тополя киммерийской промзоны.
Волнуется кнопочный аккордеон.
Пустой электрички мелькают вагоны.
Я снова в Неаполе. Это не сон.

 

Anticipation

 

Мой зимний город в призрачных тонах.

Раскрыты створки илистых окраин.

Скелеты ЛЭП чернеют на закате,

Как трубчатые кости динозавра.

Испанский дрок, наследие айланта,

Артерии колючей алычи –

Лишь «тень теней» из мистики Платона.

Реальны только дикие собаки,

Живущие на срезе пустыря.

Печален лик всех тех, кого поймала

Декабрьская ломкая ризома;

Кочуют по кафешкам киммерийцы,

Но всюду запароленный Wi-Fi…

Сверкают возле моря новостройки,

Как дивные сады Семирамиды.

Знакомый волхв, из третьего подъезда

Постит про то, что скоро Рождество.

И сразу представляешь: апельсины,

Гирлянды над облезлыми домами,

Волшебную дорогу до Сухуми

И праздничные звёзды из фольги.

 

Возвращение

 

В последний вагон электрички скользнуть.

И тут же забыть пустырей гобелены.

Пульсирует звёзд раскалённая ртуть

Над всей моей крымской осенней вселенной.

Беспечно уснуть на скамейке под стук

Колёс, пробуждаться от резкого свиста.

Вернуться домой, разгоняя тоску

Нелепою шуткой ночного таксиста.

Увидеть, что тополь дрожит, как фарфор

Фамильный. Над ним облака без движенья.

И холм городской, как библейский Фавор,

Где хочется веровать в Преображенье.