Вадим Крейд

Вадим Крейд

Четвёртое измерение № 17 (257) от 11 июня 2013 года

Разве счастье под запретом?

 

* * *

 

Ещё цикада верещала,

как в лёгкую ночную темь

ночная птица прокричала,

дневная – начинала день.

В тот миг дыхание иного

повеет широко... на миг,

и нет ни образа, ни слова,

которым бы его постиг.

Не дуновение – живая

вода, и если не разлить...

с каким-то Божеским уставом

нас тайно связывает нить.

  

* * *

 

Когда вечерний горизонт

как храм сооружён,

когда невольный этот сон

уже преображён,

молчи, таись, не говори,

сожги свои мосты,

в пунцовом пламени зари,

как стружки бересты,

и пусть земля небес милей,

ты не гляди назад

на этот бред земных полей,

на этот грустный сад.

 

* * *

 

День молодой и горящие клёны,

ломкая линия леса вдали

заросли вереска, пёстрые склоны,

острая осень – гляди и хвали.

Всё переменится – клёны и вера,

даже и вера сегодня светла,

только и тешила детская мера

чувств без названий и дней без числа.

Кажется, я ни к чему не привязан,

кажется – более не привяжусь...

Только горячая к жизни приязнь,

хоть и в жильцы уже не гожусь.

           

* * *

 

Помнишь – как только в молочной тиши

угли зари догорают,

сердце в своей оловянной глуши

в горькой любви замирает.

Стань безучастен – но трепет в груди,

точно весов коромысло,

чуткое...

Или равны впереди

смысл и бессмыслица смысла?

Пеплом подёрнется алый закат,

ночь нахлобучит вдогонку

шубу на крыши заснеженных хат,

лунную грусть на бетонку.

 

* * *

 

Поминутно меняла тишь

Жизнь вечернюю на ночную,

Выпускала летучую мышь,

Занавесила даль речную,

Проявила огни светляков

И цикад стену звуковую

И настроила так легко

Эту летнюю жизнь хоровую.

 

Прочищает горло сова,

Проступает звезда за звездою,

И у дома пахнет трава

Бесконечностью и резедою.

Словно тут не двадцатый век –

Всё изгладила ночи завеса,

Будто тут не вершил человек

Своего шутовского прогресса.

           

* * *

 

Пахнет сухою травой распалившийся полдень,

И распластался над ним аромат базилика.

Небо трепещет в огромной Господней аорте.

Капельки яркие – зреет на грядке клубника.

 

Птицы в ветвях верещат. Жёлтый шмель бомбовозом,

Бархатным басом жужжа, тучной фугою Баха...

И под протяжным, блаженным, лучистым наркозом

Млеет полуденный мир без упрёка и страха.

 

Там золотой георгин сосновую благость вдыхает,

Тут васильки, под оградою тесного сада...

И не поверить, что солнце не всем нам равно полыхает,

Что и живём в трёх шагах от кошмара, от мора, от ада.

 

* * *

 

Разве счастье под запретом?

Закуривший у окна,

Он глядит перед рассветом

(Цвета серого сукна)

В утро цвета мокрой крысы

(Питерский пейзаж суров)

На антенны, трубы, крыши,

В двор-колодец на сугроб.

Радио гундосит гимны,

Прозвенит во мгле трамвай,

В комнате пустой и дымной

Он заваривает чай,

И внезапно он смекает,

Что уж не о чем смекать,

И мгновенная сверкает

Ниоткуда благодать.

 

* * *

 

Смеркается... В небе над нами

Плывёт караван облаков.

Закатом расцвечено знамя

Ушедших в пространство веков

То в музыке лунного света,

То в шорохе жёлтой листвы...

И, может, не нужно ответа

Иного, чем выкрик совы.

Зачем же, как ножик, моторка

Взрезает озёрный простор...

И молча ты смотришь с пригорка

За дальний рыбацкий костёр.

 

* * *

 

Боже сил, неужели у цели,

Ещё взмах и ещё один вздох...

Лес, мой лес, сквозь года уцелели

Холм, и киноварь клёнов, и мох.

В детстве солнце вставало саженным,

И расцвечивал жарко восход,

Ликом царственный, лаком блаженным

Шелковистую празелень вод.

 

Над багряно-златым листопадом

Острым ястребом прерий паря,

Алчу леса, и мира, и лада.

Сентября, янтаря, алтаря..

От предвечного Дома до дома

Ближе, чем от тебя до меня.

Мать-земля, Провиденьем ведома,

Возвращайся в свой космос звеня.

 

Старый лес мой, праправнук эдема,

Или вместе уже не бывать?

Постоянна – одна перемена,

Неизбывна – одна благодать.

Без надежд, только всё ж не поспешно,

Воплощенья законам назло

Ты в свой лес возвратишься хоть лешим,

Посчитав, что ещё повезло.

 

* * *

 

Ехал домой привычной дорогой.

Благость в природе, вечерняя лень.

И у обочины – вижу – безрогий

Полулежит сбитый олень.

 

Вроде бы пригород, вроде просторно.

Семьями бродят – в сад забредут...

Как он смотрел, с укором, упорно

Несколько жутких последних минут!

 

* * *

 

Когда сентябрь то трепещет, то сияет

и солнце тихое над городом царит,

душа волшебная собою наполняет

пространство лёгкое, где каждый лист горит.

Эмаль и золото, и эту кисть рябины

сравнил бы с музыкой, но музыка есть шум,

какие ясные, прозрачные картины

и сколь в согласии с прозрачностью наш ум.

Забыты прошлые удачи и невзгоды,

и годы грозные, и годы кабалы,

хожу по городу сентябрьской погоды,

хочу молчать, но сами шепчутся хвалы.