Валерий Дашкевич

Валерий Дашкевич

Четвёртое измерение № 23 (227) от 11 августа 2012 года

В каждой твари спрятана бомба

 

* * *
 
Ходить по лезвию листа...
И вновь, поля переступая,
ни слов не прятать, ни лица –
когда неявная, тупая
в них проступает...
Не дано
признанью, втиснутому в рамки,
звучать естественней, чем «no»
разбогатевшей иммигрантки...
Семь пятниц выносив во лбу,
дерзнуть на робкое движенье,
услышать – я тебя люблю...
И испугаться продолженья. 

 
Хроники  

 

I

Не дышу, задыхаюсь – с раннего
утра до покойного дня.
Со стихийным бедствием сравнивая,
ты с толпой сравняешь меня. 
 

II 

 

Пустое, зряшное при виде
её несёшь, как идиот…
Зима холодная приидет,
и блажь горячая пройдёт.
А там… глядишь, перепадёт –
мертвец живого не обидит… 
 

III 

 

…поспотыкаться, поскитаться,
поститься, потчевать тоску,
пытаться промыслом питаться
не Божьим… скучно потаскух
таская в платные палаты,
тщету, что бестолку толок
в затылке – пестовать в полете
в зеркально-грязный потолок…
 
…скрипя небритым подбородком
по белой, в родинках, руке,
с какой-то женщиной-подростком
все в той же маетной тоске
проснуться… 
 

IV 

 

...брюки в изголовье...
изголодавшись,
мужчина думает о плове
и о предавших его...
о пиве, о постели, в которой пусто...
и дух урчит в здоровом теле, когда он,
пузо стянув ремнём, плетётся вяло
за сигаретой...
А на окне мимоза вянет.
Но не об этой, а о другой судьбе –
отцветшей, уже не сущей –
мужчина думает,
от ветра в горсти несущий окурок –
узким переулком в муке позёмки...
Потом плывёт в пространстве гулком
кишкой подземки
туда, где – сущая ль сюжета,
игра ли мозга –
в окне протяжным липким цветом
кричит мимоза. 
 

* * *  
 
Покуда мельник наши годы
не все засыпал в жернова...
Покуда в сказанного горы
не все отсеяны слова,
 
Покуда боли не утихли
в однажды вырванном клыке,
Покуда сладко спит Антихрист,
зажав будильник в кулаке...
 
Покуда ночь срывала маски
под тихий лепет винных струй,
А вы рассказывали сказки
про неразменный поцелуй,
 
А я, чей вызов не отмечен,
кто сам помочь себе не мог, –
На стеариновые плечи
и восковую лунность щёк,
На губ невыпитых усладу
смотрел тайком из-под руки...
 
И звезды пьяные по саду
блуждали, словно светляки...
 
Да, я – живой и непослушный –
кто вызывал восторг и смех,
Кто был всегда одним из лучших...
Когда не лучшим среди всех...
Кто мог язвительней шрапнели
разить в пылу словесных битв...
 
Как вы могли! Как вы посмели
меня тотчас не полюбить!..
 
Покуда мельник наши годы
не все засыпал в жернова,
Покуда вышедший из моды
блокнот вместил мои слова,
 
Покуда часики ручные
зовут беспечных на покой...
Покуда лебеди стальные
висят над вспененной рекой,
 
Покуда утро не застало
в траве помятую звезду...
Растаял ангел запоздалый
над мёртвой свечкою в саду. 
 

* * *  
 
Словно с постоялого двора,
Съеду из гостиницы столичной.
Снова постоянная игра
С мыслью развлечёт меня привычно.
 
После перелётов и машин
Розвальней солома – мягче стога.
Сквозь подлесок в сумрачной тиши
Белая потянется дорога.
 
Мерный храп коня да снега хруп,
Да шальные взрывы куропаток...
Вдруг рукастый пень, как стылый труп,
Стужею пронзит меня до пяток
 
Да хлестнёт ропажник по лицу
Сладкою пощёчиной прощенья.
Всю изнанку выжжет подлецу
Тлеющей трухою возвращенья...
 
Там, где фиолетовый закат
Осеняет сизые осины,
Белым локтем выгнется река,
Подо льдом копя до сроку силы.
 
Санный след несётся под откос,
Как однажды рельсы уносились,
Под ворчанье возчика под нос –
Про блядей, безденежье и силос...
 
В мглистом небе родины своей
Растворяясь дымом инородным,
По веленью фединых саней
Пролечу проулком огородным
 
В старый двор, как птица – под стреху,
Сквозь позёмки колкую пылищу.
Робкий пепел дней своих стряхну
Скромным воздаяньем пепелищу. 
 

* * *  
 
Где счастливая спичка
Изогнулась в золе,
Где кричит электричка,
Исчезая во мгле,
Где скрипит удивленно
Неожиданный снег
Под ногой почтальона –
Там меня больше нет.
 
Ну же, связывай нитку,
Дальше, парка, пряди!
...пригубить землянику
У тебя на груди...
Хмель сердечной отравы
Принимая всерьёз,
Ворошить разнотравье
Твоих пряных волос...
 
Где постукивать ставней
Только ветер придёт...
Где, богами оставлен,
Всяк себе напрядёт...
Где нежданная проседь
Твой висок убелит,
Больше строчек не носит
Почтальон-инвалид...
 
Лишь бессмысленной болью
Неуёмной строки
Остаются в мозолях
Узелки, узелки... 
 

* * *  
 
Приезжай, тебе станет больно,
Как тогда – иль ещё больней.
В каждой твари спрятана бомба,
Да не всякий помнит о ней.
 
Расквитайся с последним счётом,
О щетину слезу утри,
Как ребёнок, не зная, что там
Так надрывно болит внутри.
 
Ни смолчать, ни солгать не вправе,
Позабыв про твои права,
В многословье, как в разнотравье,
Снова спрячу силки-слова.
 
Станет больно, тепло и тихо.
Встанут стрелки, мгновенье для.
И отчётливей станет тикать
Боль, неслышная в шуме дня.
 
Мутным взглядом обняв осину,
Мыслям вторя, как попугай,
Я осилю себя, осилю...
Только ты мне не помогай. 
 

* * *

 

Девочка плачет – шарик улетел... 

Б. Окуджава

 

И шарик воздушный, объят пустотой,
Несётся в полуденном свете.
И ты не окликнешь, не крикнешь – постой...
И бездна на крик не ответит.
 
И взор воспалённый летит в пустоте
К той девочке, скачущей в «классы»,
Что целую вечность стоит на черте,
Ловя ощущенье баланса.
 
Неровно очерчен порог болевой,
Но замкнут жестоко и веско.
Полуденный мир за чертой меловой,
Черты невозвратного века...
 
И шарик из рук, ничего не сказав,
Вспорхнёт безрассудно и дерзко.
И горечь утраты защиплет глаза,
Как запах горчичников детства.
 
* * *
 
Боже мой, помоги человеку,
Посули мне чего за труды...
Я и трижды входил в эту реку
И сухим выходил из воды.
 
Не роптать, не противиться карме
Слишком долго учили меня.
Люди жар загребали руками,
Я ж каштаны таскал из огня.
 
Разгляди, как в тоске и смятенье,
Не привыкнув к веригам своим,
Я бреду в августовскую темень –
И толпой и рассудком судим.
 
Но, хоть козни судьба мне чинила,
Даже ныне, за шаг до конца,
Со светилом рифмую чернила,
Примеряя обет чернеца...
 
Проявляет сокрытые грани
Бытие, словно вскрытый курган.
И знакомая музыка ранит
И тиранит меня, как орган.
 
Возвращаются запахи детства.
Земляники, тайги грозовой...
Над собой, как над жертвою деспот,
Бесполезно трясу головой.
 
Прозвучи среди слов и словечек,
Отрезви этих снов самогон,
Разбуди меня, храп человечий,
Отвлеки от себя самого. 
 

Осенние осы  
 
Осинник стыдливо зардел за кленовым пожаром
И женские клики уносятся в мутную даль...
Я стану бездонным, до остервенения жадным,
Впиваясь в остаток – безудержной осени дар.
 
Я стану опасным, тобою безвыходно занят.
Я стану опаздывать, от осознанья шалеть...
Осенние осы острей и осмысленней жалят
И яд не жалеют – им некогда больше жалеть.
 
И жизнь переменами схожа с осой полосатой –
Порою жестока, но каждой полоской права...
А ты – неприступная крепость, ты грезишь осадой.
А я от досады и скуки играю в слова.
 
О, скоро ль остыну, устану от страсти нелепой...
Оскомина осени рыщет по нашим следам.
Безумствуют осы, осколками бабьего лета
Вонзаясь в причёски невинно гуляющих дам. 
 

* * *  
 
Я весь пропах тобой за этот сон.
Я весь пропал с тобой и стал тобой.
Я весь в доверье втёрся и вокруг
растёкся по тебе, как брудершафт...
Увидел, как ворочается страх
под кожей, как в тебе растут цветы.
Я знаю как ты чувствуешь внутри
себя, меня, того, кто говорил –
Не мир я вам принёс, но труд и май,
а потому потейте от любви,
работайте, не покладая рук...
 
Любить тебя – не поле перейти,
не вытащить занозу из-под век.
Ты властвуешь пронзительней, чем боль,
когда я замираю над тобой.
Закрой глаза и лучше рассмотри
рассветное величие моё,
где блудное предсердие поёт,
где на губах Сахара, а в крови –
полночный Нил... и медленный удав
смакует хруст настигнутой козы...
Где бледен огнь и сполохи красны.
 
Ты можешь извиваться и кричать –
я не уйду. Занозою садня,
я стану жить в тебе и возвращать
мгновения нечаянного дня,
где жизнь висит на кончике луча...
Где ты дрожишь на кончике меня. 
 

* * *  
 
И эта репродукция Мане,
И пара детективов под подушкой,
И девочка, лепечущая мне –
Я вырасту и буду быть послушной…
И поездов, которых отродясь
Здесь не бывало, цокот отдалённый.
И сквозь кисейный занавес дождя
Последний луч – пронзительно зелёный.
И образ, не вместившийся в строфу,
И духота, мешающая вздоху,
Чужой широкий плащ в моем шкафу…
 
Все это будет быть – когда я сдохну.