Из цикла
* * *
Я теперь узнаю, по цене по какой
Доставались мне воздух, и хлеб, и покой,
И виною какой удавалось сберечь
Неподслушанной и незаписанной речь.
...Темнота подступает к провалу окна,
Над глухим переулком плывёт тишина,
Но, вернувшись, сбежав из-под стражи
сюда,
Надо мною полночная бьётся звезда,
И дрожит, и мерцает, боясь уколоть
Безысходной земли задремавшую плоть.
1972
Ночь на 14 декабря 1825 года
Ах, как славно мы завтра умрем
На ветру, на недрогнувшей площади!
Чем на виселице – не проще ли
Пасть морозным декабрьским днём
Под прицельным картечным огнём?
Наши души, как были в каре,
Вместе стаей взлетят, точно голуби,
А тела будут сброшены в проруби
И всплывут по весенней поре,
А пока тишина на дворе.
Тишина – и никто не готов,
И предчувствие хуже расплаты,
А в казармах уснули солдаты,
Им не снится пророческих снов,
Ни шпицрутенов, ни кандалов.
Ночь проносится, день обречен,
Но душа неподвластна рассудку,
Рассветет, и сыграют побудку,
Тишину задевая плечом.
И никто не виновен ни в чём.
1973
Александр Герцен
Над Европою солнце не встало,
Долго тянется ночь в феврале.
Как же мало нас, как же нас мало
От Иркутска до Па-де-Кале!
Чуть светлеет, но утро туманно,
За Ла-Маншем туманно вдвойне...
Петербург просыпается рано
Над Невою, в снегу, в тишине.
В окна бьет атлантическим ветром,
Мерит версты слепой землемер...
Даже имя твое под запретом
Там, в России чужой, Искандер.
Там, лицом повернувшись к восходу,
То шепча, то срываясь на крик,
Ожидает ли братство, свободу
Или равенство русский мужик?
........................................................
Над сумятицей вздыбленных улиц,
Через сто полыхающих лет
Наши руки к тебе протянулись,
Ощущая пожатье в ответ.
1974
Софья Перовская. Март 1881
Обрывается время твоё –
День, стремительно стянутый в точку,
Ты очнулась, прервав забытьё,
Покачнулась, взмахнула платочком.
........................................................
Еще кажется: воздух звенит;
Эхо взрыва разносится гулко,
Влажный ветер ударил в гранит
И пропал в глубине переулка,
Солнце падает из-за угла
На покрытые инеем плиты.
Так усталость на плечи легла,
Что и страх, и тревога забыты,
Что, услышав шаги за спиной
И опасность почувствовав кожей,
Ты не кинешься в двор проходной
Мимо ошеломленных прохожих.
1972
Андрей Желябов. Апрель 1881
Но, что б цыганка нам в саду
Ни нагадала,
В любви, под пыткой и в бреду
Мне будет мало.
Я пожелаю жизнь бегом
И век короткий,
А также небо целиком,
Пусть сквозь решетки.
........................................................
В окне тюремная стена
И дворик узкий,
Где дождь идет, привычный нам,
Санкт-петербургский.
Как докричаться мне, когда
Мой голос тонет?
Прощай навечно, навсегда,
До встречи, Соня!
Так и даровано судьбой –
Не дом, не годы –
Помост скрипучий нам с тобой
И миг свободы.
1972
Герман Лопатин. Октябрь 1884
На улице сыро и ветрено,
Ты искоса смотришь на сквер
И входишь в подъезд неуверенно,
Сжимая рукой револьвер.
Перила на ощупь шершавы,
Ты сник, прислонился к стене,
Ты снова ушел от облавы,
От слежки. Надолго ли? Нет?
В столице могильно спокойно,
И страхом сковало страну,
Мужицкие бунты и войны
Нескоро взорвут тишину.
А время, как нитку иголка,
Людей за собою влечёт,
На подвиг, на жертву без толка
Тебя и других обречёт.
Но в вихре событий тревожных
Ты веришь до боли в груди,
Что время чудес невозможных,
Возможно, еще впереди.
1973
Пётр Якубович. Ноябрь 1884
Жизнь проходит от встречи до встречи.
Если сможешь смолчать – промолчи.
Одиночною камерой лечат
От тревоги на сердце врачи.
Ветер страхом набух и позором,
Даже он не касается нас,
Знает, видно, что мы под надзором
Незаметных и пристальных глаз.
Если голос отняли, о Боже,
Сохрани мою память и боль –
Дай запомнить мне лица прохожих
И бумаге доверить позволь.
И любовь, и надежда, и вера
Обожгут окровавленный рот...
У молчания тоже есть мера,
И я знаю, что время придёт.
1971
* * *
Нас еще ожидает разлука,
Мы уже не вернёмся сюда,
Нам обещаны смертная мука,
Воскрешенье и жизнь навсегда.
То, что голос полночный пророчил,
Что предчувствием мучило нас,
Днём застигнет, во тьме среди ночи,
В ещё непредугаданный час.
А покуда мой спутник беспечен
И не думает он о себе,
Словно и всемогущ он, и вечен,
И ни в чем не подвластен судьбе.
1972
Молитва
О Боже, Ты знаешь: все ближе беда,
И, если Ты можешь помочь,
Дай стойкости верить, что не навсегда
Над нами сгущается ночь.
Темницы и горести не отврати,
Но, если Ты милостив, Бог,
Дай силы и мудрости, чтобы в пути
Предателем стать я не мог.
За все, в чем виновен, меня покарай,
И все же осмелюсь просить:
Казни меня, Господи, только не дай
Мне хлеба чужбины вкусить.
1972
* * *
Бесснежно и ветрено, площадь пуста,
И ночь навалилась на город,
На площадь, на тумбу с обрывком листа,
На меркнущий купол собора.
В тот час, когда в городе властвует ночь
И счеты с бессонницей сводит,
Ты с горечью вспомнишь о жизни иной,
Что в полночь по улицам бродит.
О жизни другой, незаметной пока,
Но тайно растущей под спудом,
В тот час, когда ветер листает века
С сомненьем и легким испугом.
1973
* * *
Позвольте захлебнуться криком мне,
И, если есть свобода больше этой,
Я за нее плачу такой монетой,
Как честь и кровь, – они пока в цене.
В приемнике сегодня шум и вой,
Они кричат – им глотку не заткнули,
Не глушат их, не долетают пули,
И кажется, что воет шар земной.
Пусть голос тонет в шорохе помех,
И танки наготове – что за дело,
Мы не бессмертны – жизни нет предела,
Пусть и такой, сквозь слёзы и сквозь
смех.
...И под конец уже едва шептать,
Весь голос собирая для ответа:
«Да будет мне позволено молчать, –
Какая есть свобода меньше этой?»
1973
* * *
Посв. В.Д.Р.
Живи, как придётся. Живи,
Не думай о жребии нашем,
И, если так надобно, спляшем,
Но все же есть что-то в крови
От юности, что не сгорело,
Что с круга не дало сойти,
Быть может, тот «свет на пути»,
Как в книге старинной, то дело,
В которое верить нет сил,
Но бросить не можешь, покуда
Ты не заклеймен как Иуда
И жизнь свою не угасил,
Пока не оставит душа,
То теплое облачко плоти...
И ты привыкаешь к работе,
А время летит – не спеша.
Газетные вырезки, хлам
Ты прячешь и смотришь в окошко,
Всего нам осталось – немножко
Надежды, стыда – пополам,
Те фото, как жгущая ранка,
Тот схваченный верно момент:
Альенде, парижский студент,
Гевара и чех возле танка.
1974
Кандид, или Стихи простака
Что нас, может быть, выведет из тупика
И укажет дорогу –
Это точка отсчёта, и взгляд свысока,
И презренье к итогу.
Неудача в любви, невезенье и грязь...
Я гляжу с беспокойством
На неявную, но очевидную связь
С социальным устройством.
Опуская детали, скруглив поворот,
Я предвижу усмешку,
Но ссылаюсь на то, что читатель поймет,
И всегдашнюю спешку.
Есть какой-то изъян или тайный порок
В целом и у системы –
Кто еще виноват в том, что ты одинок
И несчастлив, как все мы?
Я легко принимаю упрёк в том, что я
Слишком прямолинеен:
Так честнее, чем пользы искать от вранья,
Что в избытке имеем.
Пусть нас мало, и мы пробиваемся врозь
И слабы... Ну и что же?
Ведь порядок вещей, весь прогнивший насквозь,
Должен быть уничтожен.
1975
* * *
На остановке встретились случайно,
Пять лет не виделись, но и не то печально,
А то, что нить меж нами порвалась.
Так все хитро устроено на свете –
Мы говорили о проблеме SETI,
А не о том, что жизнь не удалась.
То есть о связи, я не буду точен,
С коллегами по разуму, но, впрочем,
Мы шлем сигналы – где на них ответ?
Так тонут и, кругом не видя суши,
Шлют ЭС-О-ЭС – спасите наши души!
Спасенья нет, ответа тоже нет.
Я верю слабо и в сигнал ответный,
И в разум, как его? – инопланетный, –
И на Земле пока не густо с ним.
Но я отвлекся... Шла беседа туго:
О чем спросить? Какого вспомнить друга?
И разговор прервался. Мы молчим.
Чего-чего – а наша жизнь не ребус.
Мы будем ждать, придет и мой троллейбус,
И, если честно, каждый будет рад.
Но, если Бог не позабыл о чадах
Своих, мы встретимся на баррикадах,
Как и мечтали – столько лет назад.
1976
* * *
Прилипла к нёбу и горчит
фруктовая ириска...
Мне ведом гибельный восторг
отчаянья и риска,
Когда в толпе, плечом к плечу –
день светел, дали чисты –
Кричим омоновцам в лицо
короткое: фашисты!
Я знаю: правды в этом нет,
и даже больше –
Передо мной иной пример:
и Венгрии, и Польши.
И тот февральский ветерок
и холодок по коже
Могли, казалось, подсказать,
на что это похоже.
Но ты пойди – скажи теперь
вскипевшему народу,
Что сжатою в кулак рукой
не удержать свободу,
И лишь божественный глагол
и сладостные звуки...
Но в многом знанье счастья нет,
и мы сцепляем руки.
1989 – 1991
* * *
На коротком теперь поводке поживи,
И, когда постучат тебе в дверь,
Ты узнаешь, что век, растворяясь в крови,
Оставляет лишь привкус потерь.
Ты прошепчешь: до лета б дожить, до тепла,
До июня с его ветерком...
Да в раскисший суглинок вся жизнь протекла
За сухим и коротким хлопком.
Но не мордою в грязь... Показалось на миг,
Что затылком о гулкий гранит...
Чтобы стынущим взором ты вечность постиг,
Уперевшись в небесный зенит.
...И прощай, дорогая эпоха!
Прошибает скупая слеза...
Ты хотел до последнего вздоха
Глядеть ей в глаза.
1991
* * *
Позабудь эту землю. Забудь
Окаянную эту землицу,
Чтобы взмыть в небеса, точно птица,
И отправиться в радостный путь.
Мощным взмахом расправленных крыл
Обрети ту – былую – свободу,
Подними же свой взгляд к небосводу,
Ты умеешь летать – ты забыл...
Ты здесь столько всего претерпел,
Что припомнить – и то уже мука,
Избавление, а не разлука
И не рабство – твой вечный удел.
А не можешь: увяз коготок,
Значит, ты, как и я, отщепенец,
Кто б ты ни был: еврей или немец –
Подыхай здесь со мною, браток.
1991
* * *
Чего бы мне хотелось –
так это легкой смерти,
Да вряд ли здесь дождёшься,
лишь боль пронзит виски.
Скорее ты получишь
приветствие в конверте:
Мол, так и так, порубим
тебя мы на куски.
За что я «патриотов»
люблю – их на мякине
Не проведёшь, – за честность
и ясные глаза.
У них, что на витрине,
так то и в магазине,
И, если век железный, –
железная «коза».
Откуда что берётся?
Во времена «застоя»
«Венедов» не представить
в их нынешней красе.
Настала «перестройка» –
вот время золотое –
Из-под земли, как черти,
повыпрыгнули все.
Ну, на куски – и ладно...
О лёгкой пташке-смерти,
Что крылышком смахнёт нас,
забудем (или нет?),
В конце концов, мы знали,
на что мы шли, поверьте,
Когда сюда явились –
на этот белый свет.
1991
* * *
Где бы я ни был, в каком бы пекле,
В какой бы клетке не выл от боли,
Даже если полезу в петлю,
Не попрошу поменять судьбою
С кем-то другим и начать сначала
Или убрать меня вовсе с круга.
Как бы душа от мук ни кричала,
Не предадим мы с нею друг друга.
Пусть мне осталось совсем немного,
Главную заповедь не нарушу,
Ибо, хотя я не верю в Бога,
Я знаю, что значит – продать душу.
1991
* * *
Если ты не умеешь
прожить в этой нищей стране,
Чуть присыпанной снегом,
вмерзающей в зимнюю стужу,
Если трудно дышать
в обступившей тебя тишине,
Значит, время настало
проситься отсюда наружу.
Если необратимо
и жутко пустеет вокруг,
Так что вещи и те
ждут – не могут дождаться отправки,
И тебе не дано
знать, чем жив твой уехавший друг,
Значит, нужно, и вправду,
готовить анкеты и справки.
Если ты здесь чужой
на последнем похмельном пиру
И сосчитаны все
расставанья, обиды и вины...
Чёрт-те что ты бормочешь
на высекшем слёзы ветру,
В свой окопчик вгрызаясь
средь вымерзшей русской равнины.
© Валерий Скобло, 1980 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.