Это жизнь

Четвёртое измерение № 20 (440) от 11 июля 2018 года

* * *

– Это жизнь? – Это жизнь

в тесноте и всегдашней обиде.

Повинись, поклонись

вездесущей и злой Немезиде,

Что взрастила тебя

на здоровом законе дворовом:

В одиночку и в стае

всегда быть к отпору готовым.

Там, где плотники выше

и выше возводят стропила,

Где романтика-стерва

свои паруса распустила, -

Дровяные сараи

и яростный вой керогаза...

– Это юность? – Да нет – это жизнь.

Не войти в эти воды два раза.

– Будь готов! – ...Ко всему...

Пионерское жалкое детство,

Слава Богу, что ты

никому не досталось в наследство.

Полустертая рифма...

Не хотел, но уж так срифмовалось.

Что угодно, но только –

не слабость, не слезы, не жалость.

Потому что сомнут и растопчут,

как и мы... И поэтому нету

Состраданья и милости к нам,

стороной проходящим по свету.

1989

* * *

Я узнал рисунок обоев,

лепнину на потолке...

Здравствуйте, я вернулся,

вот счастье в моей руке:

Яблоко. Называется

«золотой ранет»...

Боже мой, я возвратился

через столько лет.

Какая, в сущности, разница –

откуда, какой ценой

Оплачено возвращенье

и какою виной

Перед теми, кто, кажется,

не замечает меня.

Я прохожу невидимый

среди сиянья дня

Навстречу отцу и матери –

их уже нет теперь

Там, откуда я... Медленно

я прикрываю дверь.

А вот и мальчик с яблоком

из золотого огня.

Он протянул мне яблоко –

он узнаёт меня...

1989

* * *

Я дышу неровно и с присвистом

И Твоё дыханье слышу рядом.

Боже, я хочу быть атеистом

Под Твоим, меня пронзившим, взглядом.

Столько раз душа моя немела,

Что не ищет больше оправданья,

Попадая в рамочку прицела

Поля Твоего бомбометанья.

Так судьба с чужою страстью слита,

Что шепчу, свыкаясь с этой болью:

«Я люблю, люблю тебя, Лолита!» –

Жизни, распинаемой Тобою.

Но отдал бы все богатства мира

За мгновенье – в шутовском полупоклоне

Вновь мелькнуть в скрещенье ниточек визира

На Твоём бескрайнем полигоне.

1989

* * *

На пути из варяг в греки

Я не помню, зачем был нужен

Этот путь... Воспаленные веки

Не оставят меня вчуже

От заплывших грязью обочин,

Перелесков из красной меди...

Я не помню, чем был озабочен,

Когда шел от победы к победе.

Но теперь, ощущение цели

Потеряв, вспоминать волен...

Помню, как в небесах пели

Облака над раскисшим полем,

Как кричали вороньи стаи...

Этот крик называется граем?

Как из белых чёрными стали

И коснулись нас тучи краем

Там, где ветер свистит на просторе

Все пронзительней с каждым годом...

А все реки текут в море,

Откуда мы все родом.

1990

* * *

Стою на Колокольной

у «винного» за водкой

И вспоминаю Борьку

и Вовку... Боже мой!..

Да – с ними было пито...

Нетвердою походкой,

Пересекая Невский,

мы шли к себе домой.

...Пересекая город,

страну и ветер с моря,

судьбу, любовь, надежду,

крутые времена...

До них не докричаться,

балтийским чайкам вторя.

Ну, было... Было, сплыло

и нету ни хрена,

Кроме слепых снежинок,

из тьмы летящих к свету,

Вершащих свой извечный,

с ума сводящий бег...

За «пшонкою» последним

стою – и шансов нету...

А там, в Ерусалиме,

сегодня тоже снег.

1992

* * *

Чуден град Ершалаим,

похож на старинный сервиз

В трехэтажном буфете

за резною узорчатой дверкой.

Представляю его –

на меня посмотри сверху вниз –

По роману Булгакова,

да и не тянет с проверкой.

Тяга к странствиям

тоже слабеет и сходит на нет,

Беспокойство осталось –

нет охоты пощупать изнанку.

Даже Пушкин и тот,

проживи еще несколько лет,

Пыл утратил бы свой

и не стал бы проситься

в «загранку».

Всё же трудно представить

что в будущем выпадет нам.

Может быть, напоследок

приоткроется дверца резная,

Я увижу за нею

и Город, и Стену, и Храм

Перед тем, как навечно...

А, впрочем, не знаю... не знаю.

1992

* * *

Бывает так, что страхом дни объяты,

Из каждой подворотни лезут тени,

Предчувствия какие-то дурные

Тревожат душу, унося покой,

Еще мгновенье – рухнешь на колени,

И хлынет ужас через край рекой.

Все силы зла против тебя в союзе,

И кажется, что ты уже «дошёл»...

А славный автомат еврейский «Узи»,

Чеченский «Борз» иль наш «десантный» купишь

И спрячешь под полой, и – хорошо!

1992

Малая родина

(Топография Петербурга)

Трамвай N 6. Площадь Калинина, далее...

Заводы, заводы, заводы,

Дальше больница, тюрьма...

Долгие, длинные годы

Кружу я дорогами этими,

Но не набрался ума.

Большая Зеленина улица, Малая Зеленина...

Глухая Зеленина... Слепая Зеленина...

Расскажи мне о правде,

что мы не сумели понять,

О невиданной правде

великих Зелениных улиц,

Тех Слепых и Глухих,

где бока нам успели намять,

На которых мы с нею,

наверное, и разминулись.

1993

* * *

Всё поле видимости перекрыл транспорт,

И я не вижу, какой трамвай сзади,

То есть, надо ли выйти для пересадки.

Трудно жить в чертовом Ленинграде,

В смысле – хотел я сказать: Санкт-Петербурге,

Да кишка тонка освоить новые штуки.

Нет, нет – я не новый русский,

И не выучусь этой науке.

На светофоре горит «красный»,

А машины прут, (не хватает злости).

Обтекая трамвай, где я, как в танке,

Воплощаю метафору башни слоновой кости.

Не представляю, куда влечёт нас время,

И какие цены сложатся к лету,

Но мысль о новом средневековье,

Понял в закрытом трамвае, читая газету.

...За слово «бог» не с большой буквы

Посекут на площади при большом народе...

Я не знаю, как это будет точно,

Но что-то, видимо, в этом роде.

1994 - 1995

Жестокий романс

Ю.К.

Говорю, следом ты, дальше снова я...

Обжитой, нас не слышащий дом.

Кухня, стопки и водка «Перцовая»,

Полузимний пейзаж за окном.

Вечер к полночи клонится медленно,

Заметает позёмка кусты.

Об оставшемся, что нам отмерено,

Говоришь, следом я, снова ты...

В нашей участи всё обозначено,

Никакой не предвидится крен.

В ней, оплаканной, прожитой начерно,

Трудно нам ожидать перемен.

Одиноко душе, неприкаянно –

Ничего не поделаешь тут.

Помянут наши жены, рыдая, нас –

Или так... облегченно вздохнут?

Остаётся под водочку вечную,

Собирая морщины на лбу,

Заговаривать муку сердечную

И глухую старуху-судьбу.

2003

* * *

Жизнь ничему не научит. О, нет!

Нет в ней зарубок и меток.

Главное в ней – исцеляющий свет

В самом конце... Напоследок.

Я не о смерти, совсем не о ней!

Порваны памяти звенья.

Чашу с напитком божественным пей,

Сладкую чашу забвенья,

Горькую, словно с цикутой настой...

Что тебе память былая? –

Если все ярче горят над тобой

Звёзды чужие, пылая.

Делаешь шаг, в сердце – трепет свечи,

С болью, надеждой, тревогой –

Черной как бархат... горящей в ночи,

Самой последней дорогой.

2004 - 2006

Тане

Нет причин для тоски на свете...

М. Анчаров

Ничего не бойся, дорогая,

(Знаешь, эта истина легка...),

Вниз по шаткой лестнице сбегая,

Поднимаясь вверх под облака.

Мы в полёте. Звеёды чертят знаки.

И неважно, что отсутствуют шасси, –

Ведь пока что не иссякли баки...

И – не верь,

не бойся,

не проси!

Мы уже с тобой не пионеры,

Но возможно всё – Париж, Китай...

Не отчаивайся безо всякой меры,

И надежд особых не питай.

Бьётся, как волна в пустом эфире,

Мысли ускользающая нить:

Ни добра, ни зла в подлунном мире

Нам никто не в силах причинить.

Жизнь уже не кажется бесценной,

Нас дорога эта привела

К запертым дверям другой Вселенной...

Знаешь, эта правда тяжела,

Но нельзя сказать – невыносима:

Прожили мы как-то до сих пор...

Главное – всё остальное мимо –

Жизни посмотреть в глаза... в упор.

Нет причин, чтоб опускались руки,

До поры, пока, прервав ночной полёт,

Винтовая лестница разлуки

Нас с тобой навеки разведёт.

2006

* * *

Володе Родионову

Постой... послушай меня: это только на первый взгляд

Жизнь подходит к концу, это так... пустяки... детали.

Встречи и проводы – это не более, чем обряд,

На самом деле, мы с тобой здесь всегда стояли.

Ну, посмотри: справа Казанский, слева – Спас-на-Крови,

Вдоль времени замершего мы проносимся мимо.

Ты разве невскому ветру подскажешь: Останови

Воду в канале, текущую неумолимо.

В этом нет боли и горечи, даже пусть навсегда

В какой-то недобрый момент ветер расцепит руки...

Время – такая субстанция, что нанести вреда

Оно и не может, чужды ему эти штуки.

На самый худой конец, мы пройдём по нему назад

До этой минуты, когда мы стоим у канала...

Рядом торгуют матрёшками... ветер рвёт флаги над

Прошлым и будущим... вечностью, что не настала.

2008

Две шутки

Жизнь проходит под знаком...

Б.Пастернак

Этот мальчик был обижен

На родителей, и даже

Целый мир не стоил жизни –

Жить с израненной душой?

Он лежал слезами к стенке,

Жить? – Нет компромисса гаже.

Он лежал в своей квартире

По Зелениной Большой.

Этот дом – был точно город,

Наверху панно – проверьте,

Мозаичные картины...

Смотришь вверх – и видишь вещь.

...Не смотрел он вверх, придурок.

В мыслях о желанной смерти,

Целиком в своей обиде,

Присосавшись к ней, как клещ.

Это я – тот самый мальчик...

Просыпаюсь – мысль о смерти,

Те же самые обиды

Нестерпимее уже.

Я живу в другом районе,

На Кондратьевском проспекте,

Не на пятом, так как раньше –

На четвертом этаже.

Никого на белом свете –

Нет друзей, родных и прочих.

Кто его (меня) обидит –

Где же мать и где отец?

Он лежит ничком в подушку.

Что ему судьба напрочит?

Он лежит, глотая слезы.

Всем обидам есть конец.

Перед выходом в астрал

Перемою всю посуду,

Грязи оставлять не буду:

Кухня – это не вокзал.

Файл – как вахтенный журнал,

Поправляю занавески.

Достаю со дней советских

Припасенный веронал.

А в груди горячий ком.

Эти жёлтые пилюли...

Будто за плечом вздохнули –

Воду пью одним глотком.

Со стола смахну стакан...

Может быть, и не случайно

Эти крики: вира!.. майна!..

И в окне подъёмный кран.

Как же звёзды далеки!

Веронал... журнал... астрал...

Вижу звёзды... где не ждал...

У протянутой руки.

2008