* * *
Парк заблудился в осени дремучей.
Молчат аллеи в заводях листвы.
Как волны, мокро дыбятся скамейки
Вниз по теченью парка. А во рвах
Темнеют перевёрнутые кроны.
Их замки разветвляются к корням,
И винтовые лестницы дождей
Ведут в лабораторию растений.
Оттуда – все начала светотеней
И вольное развитие интриг.
Ты одинок,
но ты уже не штрих,
А дополненье к мирозданью парка,
Который часть Шекспира и Плутарха,
И озарений нынешних твоих.
* * *
Дождь закончился. Настежь окно.
В занавеске запутались капли.
Ослепительно взмыло пятно
К потолку, и подтёки иссякли.
Хлопнул дверью весёлый сквозняк
И качнул отражения в раме.
Опрокинулась ваза, в слезах,
И огнём полыхнули все грани.
Две промокших пчелы на лету
Сговорились и тихо присели
Просто так – созерцать красоту,
Вне трудов и не ведая цели.
Сентябрь
Жаль этих дней последних, чистых.
В просверленный янтарь листа
То жук мигнёт, то черепица,
То тающая высота.
Уже в ветвях не шум, но отзвук.
Во всём изысканность и спад.
Просторней парк, спокойней воздух,
Освобождённый от преград.
Остынув, созерцает солнце
Идиллию безлюдных мест,
Где всё так беспечально рвётся
И льнёт, пока не надоест.
Легко закручена аллея,
Как облетевший лепесток.
Плывёт вселенная, мелея
По направленью на восток.
Ты вписан в это, но не прямо,
И отчуждённый, – не чужой! –
Воспримешь мир фрагментом храма,
Не остро связанным с душой.
* * *
Кто-то солнце посеял на краю моря,
На самом краю,
откуда вниз посмотреть страшно,
Но хочется всё равно. В историю
Спускается день вчерашний.
Спрыгнуть за ним не хватит духу.
Так и будешь беспричинно медлить.
И, чуждая твоему испугу,
Луна, рассердившись, нальётся медью.
Что она там понимает в своих высотах,
Где за неё уже приняли решение?
Мир устроился на семи нотах,
Ограничив своё самовыражение.
И захочешь кликнуть кого или больше
Сказать, чем «Ау!», в этот рупор вакуума,
Выйдет одно и то же,
Как в тождестве, где равенство задано.
Охлажденье
Прохлада к вечеру – как охлажденье.
Мир возвращён делам первоначальным.
В себя приходят медленно растенья,
Покачиваясь в такт воспоминаньям.
От слишком концентрированной дозы
Тумана, начинающего таять,
Не может вспомнить, где должны быть звёзды,
Сырых небес рассеянная память.
Зачем-то прожит этот день, зачем-то
Остались волны мутного, живого.
Здесь кто-то был и усугубил лето,
И на прощание расплавил слово.
Упала тень от ветки на ступени.
По ним с утра вбегали только сутки.
И кто-то ожил, обхватил колени,
И слушал уплывающие звуки.
Преодолев накопленную вялость,
Поднялся ветер и разнёс их в клочья.
От августа до сентября осталась
Часть вечера и капля ночи...
* * *
Устала. Хочется идти
По улицам, обвитым ветром,
По переходам, по проспектам.
Заманчивее взаперти
То, что незначимо вовне:
Блуждают листья, будто овцы,
По склонам улиц,
И в луне
Есть нарушение пропорций.
Гипнозом вызволена мысль
Из зарешеченного глаза
И тянется на много миль.
Раскрепощённая до спазма
Уставшего ума.
От книг
На полке только свет остался.
А в глубине её – тупик
И разряжённое пространство.
Полоса наводнений
Вадиму Зубареву
Стихи, как дожди – приходят с небес и льют.
И ночью, и днём… Не спится душе под их рокот.
Ты слышишь, как барабанят каплями букв?
На время и ты от меня наводненьем отторгнут.
Где струйка была между нами, уже – океан.
Его перейти – человеческой жизни не хватит.
Вот так и растём по обеим его сторонам,
И носит нам вести по небу читатель-лунатик.
Ты думаешь, это всё к лучшему или – к зиме?
Уж сколько таких выпадало на долю нам ливней,
А всё сомневаюсь… И даже вернёшься ко мне,
И тот океан зарастёт – не расторгнуться с ним мне.
Всё капают, капают… Ночи и дни. Напролёт.
Навылет.
Как пули.
Чтоб выйти в другое пространство.
Там дух упирается в вакуум вечный и лёд,
И Бог там не судит, а только царит беспристрастно.
Всё там не как в книгах,
всё там не как в жизни… Прижав
Меня к подбородку, ты дремлешь под пульсы фантазий.
Когда бы ты знал... Перекрыл бы мой доступ к дождям,
Построил бы дом нам из ливнеустойчивых связей.
А так – всё размылось опять, растеклось.
Обжито «вчера», а «сегодня» – опять беспризорно.
Пространство с пространством
и время со временем – врозь,
И стороны света бегут за черту горизонта.
Не веришь ли? Веришь ли?
Правды – ни строчки в стихах,
А также в природе, и в снах, и в предчувствиях ливней.
Всё есть побужденье собою заполнить размах
Бессмертья, чей образ бессонницы смертных заклинил.
Не веришь ли? Веришь ли? Скоро об этом прочтёшь,
И выпадут листья на тайно лысеющем древе.
«Уже?», – удивишься. И перепишу это в дождь,
Чтоб снова вернуться к тебе полосой наводнений…
Ночью
Романы рождаются бурно лишь в жизни, а на бумаге…
Тянешь строчку за строчкой, как санторинский ишак.
О фантазия, – движение муравья по коряге,
Видящего в ней инопланетный ландшафт!
Ночью в комнате время шуршит по стенам.
Башмаком запустить бы, да что толку – опять улизнёт.
И пространство от этого брака становится канцерогенным.
Вот такие романы… Имеющий ум да смекнёт.
За пределами книги – чернил непролазная слякоть,
Тусклый свет фонаря, нелюдимый квартал на сто вёрст.
И повозка с рогожей, под которой не я хоть,
Но достаточно мне и того, что мой ум с ней меня соотнёс.
Я туда – ни ногой.
Там строчит без оглядки, без цели,
Без мучительной правки – наобум, на авось –
Беллетристка-судьба свой бульварный бестселлер,
На который всегда возрастающий спрос.
Я туда – ни строкой.
И бумага промокла до нитки,
И в чернильнице ночь,
будто я пишу в старину,
Где спираль мирозданья
почти что такая, как в свитке,
С неразгаданной связью меж теми, кто их свернул.
В печке тихо потрескивают горящие звёзды.
Веткой жизни
печальница-память шевелит золу.
Пляшет пламя, а так – кроме нас – никого здесь.
«Прояснятся ль чернила до завтра?» – вздыхаю в их мглу.
* * *
Стеариновый оттиск луны.
Всплеск пера по чернильной волне.
Недописанных букв валуны
С затонувшей строкой в глубине.
И попутные мысли-ветра
Чуть ерошат тетрадную гладь.
Сотни лет стиховых до утра,
Коль удастся его написать.
Вблизи океана
Я живу вблизи океана, дикого зверя.
Он срывается ночью и пенится гривой лунной,
Прогибаясь до впадин,
где рвутся морские артерии,
Выгибаясь до хруста
коралловых позвонков со шхунами.
Я живу в лагуне печалей – тёмных энергий,
Там, где чайки стучат по утрам железными клювами,
Отдирая моллюсков,
приросших к жемчужницам нервами,
И пузырятся крабы,
сплавляясь с медузами бурыми.
Там шторма накреняют строку
в направленье непознанном.
Хлещет соль из пробоин
попавших в крушение раковин.
За пределами ветра покой расширяется звёздами,
И как купол, расписана в центре тетрадь Зодиаком.
От тебя до меня
только адреса взлётные полосы.
От меня до тебя
быстро скомканный лист в междометиях.
Продвигаюсь к тебе
по его измятому Мёбиусу,
Где пространство в изломанном времени
тянет лямку бессмертия.
Мне туда,
где всё за полночь, заживо, заново,
Где начало страшнее конца и к свободе зависимость,
В ледниковый период страницы, где в белом всё замерло,
Ожидая, чтоб ноль растопила
священная письменность.
Мне туда,
разбиваться о скалы – о прошлые памяти,
И откатывать
к тёплому, сонному… Берегу? Берегу.
Он поклонник наплывов моих.
Но ему не объять меня.
Я живу вблизи океана, дикого зверя…
© Вера Зубарева, 2005 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.