Вероника Долина

Вероника Долина

Четвёртое измерение № 20 (296) от 11 июля 2014 года

Влеченье к терпкости

 

* * *

 

Когда я буду тётка пожилая...

Весёленькая, но полуживая...

Когда я буду тётка со свинцом,

С измученным, пороховым лицом,

 

Когда я буду пожилая тётка –

По улице шагающая чётко,

По городу, по дому, по стране –

Вы не забудьте «Тётка!» крикнуть мне.

 

Тогда, невыносимая Каштанка,

Глаза туда-сюда, в башке – болтанка,

Я сяду, как природный пуделёк.

Другой бы и совсем на спину лёг...

 

Когда я буду тёткой – пригодится

Уменье как подкошенной садиться.

Уменье падать, по звонку вставать.

Возможность тихо лапу подавать,

 

Глаза скосивши, в ненормальной позе.

Всего на миг забывши об артрозе.

Нам, тёткам, полагается звезда.

Но только редко, только иногда.

 

* * *

 

Ты спрашивала что-то о хорьках? О нежных светло-палевых зверьках?

Они там были. Мы о них забыли в рассказе о серьёзных пустяках...

Там были не одни твои хорьки, а даже их детёныши, щенки:

и розовые носики сопели, и уши трепетали, как флажки.

А что хорёк средь голубей и кур? Скорей, упрёк природе – тих и хмур.

Едва ль его откормишь как индюшку. Споёт? Едва ли. Он не Радж Капур.

За что его любить? Хорёк хорьком. Он ни завмаг при этом, ни профком.

Пожалуй, уважать себя заставил. Он маленький, но хищник.

С огоньком.

 

* * *

 

А без него я, было, и поникла. Я рапорты мои который год писать была готова, но компот без рук моих умелых не варился, мой текстик в телефон – не говорился, и море, море всяческих хлопот... Так жили-были мы – и без Фейсбука, и обаяшка и жестокий бука, а вот теперь меж нами как бы связь – и неуютно: ой, оборвалась!..

А надо было думать, и заране... Как будем жить однажды, в чуждом стане, и по компьютеру – шарах-шарах-шарах! Сперва чудно, на первых-то порах, потом всё глуше делалась тревога, потом всё слаще делалась дорога, и вот теперь – в заоблачных мирах.

 

* * *

 

Ну что там винная деревня? О золотая немчура!..

И в парках-то у них деревья, и кофе-то у них с утра.

У них в автобусе порядок, и в электричке холодок.

И вместо пошлых мармеладок – весь в марципанах городок.

И булки – боже, сколько булок, с орехом, яблоком и без..

И каждый мелкий закоулок вам обещает мерседес...

…И я там был, и пел им песни, такие грустные, едрить...

А можно было интересней и о другом поговорить.

 

* * *

 

Вернувшись из объятий Этреты (с которой отношения просты), скажу тебе, мой друг: она всё та же.

Другое дело мы – и я, и ты. Мы выросли за эти двадцать лет. Никто не шулер.

Но ведь жив, не умер. Хотя немного изменён скелет.

И вот прошли года: он – де-труа! Тогда мы провожали Франсуа, и вот с тобой доехали до моря.

А было – добирались до Блуа... Но море – это странный разговор, оно бодрит еврея с давних пор.

Как память, что ли, многовековая – как завещанье, но не приговор. Да, море обнимает, и тогда беда твоя – простая лабуда, а сплаваешь, а после разотрёшься – да не беда а вовсе ерунда... Да разве я моряк, натуролюб? Гитаркою – бряк-бряк, раз мир так груб... Раз мир случился не того размера, не поместился весь под кожей губ...

За это время множество свобод росли, как рыбы, каждый божий год. И мы могли бы – тоже быть, как рыбы, молчать и плыть. Но всё наоборот. Распалось царство маленьких детей. Ушло гусарство. Нету скоростей.

И если я затею мыть посуду – не сберегу бесценнейших ногтей. Да разве это ногти, господа?

Колени, локти – это всё куда?.. Куда-куда всё это удалилось? Где континенты, страны, города?

Где города, где в каждом – по дружку?

И каждый – поднимался по звонку, и мчался на перроны, на вокзалы, чтоб только крикнуть: Как ты там? Ку-ку!

Всегда я помню город, помню миг – где друг стоял с корзинкою клубник, встречал меня на вильнюсском перроне... он раньше всех то самое постиг. То самое! Что время есть перрон. И ни пером его, ни топором... 

Оно лежит, как будто бы под нами. Оно рокочет сверху, будто гром. Ну вот и всё. Баллада о простом – о том, что в этом вареве густом – мы ягоды, а не вода с сиропом. И с косточкою ягоды притом. Желаю я – чтоб поезд прибывал. Чтоб стрелочник о нём не забывал. Чтобы пока один из нас катился – другой корзинку ягод добывал.

 

* * *

 

Как объясню себе самой влеченье к терпкости?

Её и летом и зимой – недостаёт.

Возможно, щупленькой была, и как-то вверх расти

Мне фрукт румяный, как и в детстве, не даёт.

 

Когда я вижу изобилие осеннее –

Где черноплодная рябина, где айва –

Что ни сентябрь, то прямо сердцу потрясение.

Что ни корзина – то кружится голова.

 

И слава богу – эти праздники не майские,

А через лето я всегда бегу бегом...

Мой старый двор мне приготовил эти райские,

Вот эти крохотные яблоки кругом.

 

Из тех времён далёких, други неколбасные,

Из дальних дней, где были польские духи –

Я принесла в кармане маленькие красные –

Плоды деревьев – неуклюжих, как стихи.

 

Не отбирайте у меня мои пристрастия.

Не запрещайте мне. Я вымру и сама.

Айва, рябина, мои яблоки прекрасные.

Я с вами, милые. Потом у нас – зима.

 

* * *

 

Такой был день в семье у нас в апреле.

Что помню я? Все лампочки горели.

Румянились в духовке пирожки.

Родители чудесно хлопотали.

Детишки как умели – лопотали.

Я не о том пишу свои стишки.

 

Я в этот день купила на Арбате

Одно кольцо, и так всё было кстати –

Его цена, и тонкость, и алмаз...

Как раз для мамы. Просто в самый раз.

Купила и счастливая бежала,

И у груди коробочку держала.

И дождик брызнул прямо мне в лицо.

Он тоже одобрял моё кольцо.

 

А мама… Мама – девочка с Арбата.

Да, точно, там она жила когда-то…

Пречистинку чертила угольком

И помнила Собачью ту площадку,

Как будто бы теряла там перчатку –

И всё искала глаза уголком.

 

Кольцо пришлось ей совершенно впору.

Судьба неслась – то в гору, то под гору.

Нет мамы. Нет и этого кольца,

Что было в мелкой лавочке добыто,

Потом арбатским дождиком омыто,

Чтоб с мамой оставаться до конца.

 

Так, двадцать лет спустя, пишу по строчке:

Вы знаете, что остаётся дочке?

Шкатулка. Ваза. Может быть, кольцо.

А выше – ненаглядное лицо.

 

* * *

 

Мезами. Ничего не пойму.

Вероятно, весна наступила?

И, похоже, я всё пропустила?

И опять, что ли, горе – уму…

 

Мезами… А корявая быль,

Что нас всех изнурила, убила?

Та, что пальцы нам всем обрубила,

Смолотила их в мелкую пыль?

 

…Мезами… Где-то трубы звучат.

Где-то гробят людей террористы…

Мы же тут – не совсем уж туристы,

И почешутся, и помолчат…

 

То пройдутся под стенкой Кремля,

То – в обнимку по серой брусчатке…

Наших мам, наших пап отпечатки –

В каждой старенькой школе, с нуля.

 

Мезами. Мы же тут родились.

Прижились, привились, огляделись.

Все мы тут, никуда мы не делись,

За далёким бугром не спаслись.

 

Не сказала б, что очень стары.

И неправда что все разжирели.

И фагот отличим от свирели,

И стихи – от пустой мишуры.

 

Мезами. Уж весна. Истекло

Вроде время, где было нам стыдно.

Моем стёкла. А то и не видно –

Кто икона, а кто – барахло.

 

* * *

 

Соскучилась по комнате моей.

По яблоку, ночному детективу...

По тих-пассиву и по стих-активу.

По зеркалу – от пяток до бровей.

 

Соскучилась. Поплакать, почитать.

Поскладывать стишки, повычитатъ.

По телефону, прямо под подушкой.

...Ещё вообразишь себя пастушкой

И станешь одуванчики сплетать.

 

Соскучилась. А что там впереди?

Давно разоблачённая морока...

Покуда не проложена дорога

Из центра мира – прямо в глубь груди.

 

* * *

 

Скучаю по стране, где козий сыр...

Скучаю, как козлёнок, козий сын.

Скучаю – поделом мне, поделом! –

По четырём аптекам – за углом.

 

По маленькому саду

У ворот

Я не скучаю, нет, наоборот.

Но этот сыр, но этот свежий хлеб...

Среди Москвы – мой сон вполне нелеп.

 

Нелеп и неуклюж, и нехорош...

И ни за что тут сыру не найдёшь.

Скучаю, как последнейший Бен Ганн, –

По этим козьим сырным берегам.

 

* * *

 

Сегодня испугала мужика.

В Сбербанке дело было. Там, пока

Я карточку вытаскивала с сердцем,

Почуяла: прекрасный дикий дух,

Сырой и пряный – но пронёсся вдруг...

Цветка иль табака? Лаванды с перцем?

 

Ну я и наклонилась к мужику,

Как будто, чтоб сказать ему «ку-ку»

Или иное слово человечье...

И, отодвинув тёмные очки

(Уж так пугливы наши мужички),

Взяла его тихонько за предплечье.

 

И говорю ему: парфюм, табак?

Что это пахнет пряно, пьяно так?

Чем это пахнет так свежо и ярко?

О, как он отшатнулся, как скакнул!

О, как он истерически сглотнул.

Прекрасный обитатель зоопарка.

 

* * *

 

Пошли, что ли, братцы, на Рубенса?!

Чего мы тут тупо сидим?

В кошмарных баталиях рубимся,

Не видимся все и не любимся,

Друг другу в лицо не глядим.

 

Пошли – и посмотрим телесное,

Чего не видали давно.

А вдруг что-нибудь интересное,

Земное, а также небесное,

Не всё ж – интернет да кино?

 

Пошли... наши глупости здешние,

Их тоже неплохо в музей...

Какие мы тут безутешные,

Бессмысленные и потешные –

То форум, то прям колизей.

 

Пошли, повторяю, товарищи,

В холодный цветаевский дом,

Где выставки всё же пока ещё...

А чудище, обло и лающе,

Нескоро там будет... потом.