Виктор
Фет

* * *

Пыль книг и времени ценя,

зарыться в тьму, не видеть дня,

где люди молятся могилам,

и в телевизоре унылом

наперсточник трясет мошной;

играйте в это не со мной,

играйте в это без меня.

13 февраля 2009

Хантингтон

Детская песня

Основатель нам оставил

сотни глиняных таблиц

с описаниями правил

для молекул и частиц,

правил для души и тела,

для последствий и причин,

для разумного предела

всех доступных величин.

Но останутся секретом

те, иные берега,

омываемые светом,

где земные наши страсти –

только ёлочные сласти

да блестящая фольга.

30 января 2009

Хантингтон

Видение

Исследуя ходы и лазы,

отыскивая вход во тьму,

я восстанавливаю фразы

по манускрипту моему,

где мир заполнен опустелый,

где блещет вечный океан

у берегов Эллады белой

и Атлантиды безмятежной,

где цвет дает лилее нежной

её пигмент – антоциан.

Я вижу: смуглые пророки,

найдя к сознанию ключи,

заменят лунные лучи

на теллурические токи;

и в отражениях зеркал

эпоха древняя воскресла,

где, как Зевес, безумный Тесла

двойные молнии метал,

и над замерзшими лесами,

через долины и снега

между земными полюсами

легла пурпурная дуга.

И в отложениях земного,

мной восстановленного ряда,

в разводах мёда или яда

я слой за слоем назову:

сном, не привидевшимся снова;

мечтой, сгоревшей наяву;

звездой, сверкнувшей сквозь листву

давно заброшенного сада;

строкою, спрятанной на дне

среди потока ледяного, –

и крайний слой, хранящий слово,

не предназначенное мне.

14–18 февраля 2009

Хантингтон

Птицы, или Взгляд снизу

(Стихи для юных натуралистов)

1.

В духе традиций, настала пора

пересмотреть отношение к птицам,

к чуждому миру крыла и пера,

к плану полёта, наземным границам

вроде бы и подчиненному, но

только для окончивших лётное.

Теперь, к сожалению, ясно одно:

Птица – испорченное животное.

Тому, кто родился млекопитающим,

в крысином запахе и темноте,

естественна зависть к летающим,

особенно на большой высоте.

(Летучие мыши не в счёт,

попытка пропала даром:

получился летающий крот,

пускай и с радаром.)

2.

Нас волнует безудержность птичия,

мы во сне налеталися всласть,

но неравною силой обычая

не дана нам над воздухом власть.

Мы, мечтатели нижнего слоя,

суетясь в густоте травостоя,

конструируем нужные ниши

из земли, перегноя, подстилки –

а они поднимаются выше

и свои открывают закрылки,

и парят в ослепительном зное,

занимая всё небо земное.

3.

Будем, однако же, справедливы:

внешне они весьма красивы,

оперения их переливы

привлекательны; их голоса

изумительны; и полоса

зрительных и звуковых частот

этих сигналов у них широка.

Следопыты воздушного материка,

мореплаватели пустот,

они на рассвете галдят и поют,

когда звёзды ночное дежурство сдают.

4.

Не умолкает птичья болтовня;

мы – дети ночи, птицы – дети дня;

им достаются бесконечные просторы,

где совершаются широкие круги;

нам остаются замкнутые норы,

и в небесах – воздушные враги,

и если нам погибель суждена,
не сохранятся наши имена.

Историю напишет победитель,

где птица-ангел, птица-небожитель,

порвав с наследием животных и растений,

нарушила законы тяготений,

природу переделала свою

и на перо сменила чешую.

5.

Закон орнитологии –

пространство вышины:

пути четвероногие

для них запрещены.

Тем, кто плывёт невидно

в воздушных берегах,

наверное, обидно

скакать на двух ногах.

Но им приходится слетать

в долины и леса:

небось, не могут пропитать

пустые небеса.

6.

Тем, кто оставил скорлупу яйца

и перебрался жить за облака,

понятен смысл начала и конца,

но неизвестна сладость молока.

Сосуществуют в мире две культуры,

несовместимые ни в частностях, ни в целом:

одна выписывает в облаках фигуры –

другая занята полезным делом;

одна мигрирует из Арктики в Китай,

и снова в Арктику: питайся да летай –

другая роется всю жизнь в одном

клочке земли, ничтожном, но родном.

Вот вам Урана с Геею разрыв:

их жизни ангельской – и нашей жизни кротской;

и этот факт поймут, его изобразив,

сперва Аристофан, а после – Заболоцкий.

И дальний отпрыск нашего генома,

на тысячах неведомых страниц

сочтя и описав и нас, и птиц,

опубликует два отдельных тома

о том, как мы произошли и отцвели –

хозяин будущий и неба, и земли.

22–24 января 2009

Хантингтон

Сад

Не овладев бессмертия секретом,

но алфавиты новые уча,

я посетил Эдемский арборетум

в окрестностях Кастальского ключа.

Под пышущею печью небосвода,

под светлых струй тысячелетний шум,

я узнаю слепого садовода

недюжинную страсть и дерзкий ум.

И где-то между Тигром и Евфратом

смоковница любуется закатом

в пробоинах разрушенной стены,

и наблюдают вечные оливы,

как входит странник в сумрачные Фивы,

движения его предрешены –

но существам божественного ранга

не увидать в магический кристалл

тех дней, когда кузен орангутанга

пришёл завоевать Неандертал.

Пусть истины редчайший драгметалл

не вымыть из песка в долине Ганга,

не обнаружить межпланетным зондом –

я тексты сокровенные читал,

когда впервые много лет назад

я посетил благословенный сад

и пользовался чудным книгофондом.

3 марта 2009

Хантингтон

Птолемей

Кличут боги человека,

человек же глух, как встарь;

догорай, библиотека;

разносите, ветры, гарь;

гасни, Фаросский фонарь.

Так в недлительные сроки

наша прыть к нулю свела

Аристотелевы строки,

Александровы дела.

Позабыли все науки,

но не вложат меч в ножны

Аристотелевы внуки,

Александровы сыны –

наши внуки и сыны.

Хмурые хлопочут боги,

подбивая нам итоги,

отбивая кое-как

надвигающийся мрак.

6 марта 2009

Хантингтон